Бить будет Катберт; Сердце обалдуя; Лорд Эмсворт и другие - Пелам Вудхаус

– Вовсе нет. Взгляните, второй юноша тоже во фраке, однако на него никто и не смотрит. Просто нужно заказать брошюру.

– Да и пересылка за счет отправителя.

– Именно. За счет отправителя.

– Пожалуй, попробую.

– Почему бы и нет?

– Решено, клянусь Дунканом! – Джордж вырвал рекламу из журнала и засунул в карман. – Вот что я придумал. Потренируюсь недельку-другую, а потом пойду и попрошу прибавку к жалованью – там и поглядим. Если меня повысят, значит, в этой книжонке что-то есть. Вышвырнут – значит, все это глупости.

На том и порешили. Признаюсь, наш разговор совершенно вылетел у меня из головы, видимо оттого, что я не заказал «Курс укрепления памяти», предлагавшийся на соседней странице журнала. И вот, несколько недель спустя, я получил от юного Макинтоша телеграмму:

Сработало как часы тчк

Сказать по чести, телеграмма меня озадачила. Лишь за четверть часа до прихода Джорджа я сообразил, в чем дело.

– Итак, прибавка к жалованью? – спросил я, едва он вошел.

Джордж лишь небрежно усмехнулся в ответ. Мы не виделись какое-то время, и теперь я заметил какую-то неуловимую перемену в его облике. Поначалу мне не удавалось взять в толк, в чем дело, однако мало-помалу я стал понимать, что глаза его блестят каким-то новым блеском, подбородок сделался чуть более волевым, да и осанка немного выпрямилась. И все же наиболее сильное впечатление производили его глаза. Джордж Макинтош, которого я знал раньше, всегда казался мне симпатичным юношей с прямым и открытым взглядом, однако воли в этом взгляде было не больше, чем в вареном яйце. Теперь же Джордж смотрел так, словно в глазах у него был не то прожектор, не то рентгеновский аппарат. Вероятно, чем-то подобным мог похвастать старый мореход Кольриджа[25], который, помнится, остановил гостя по дороге на свадьбу. Джордж Макинтош, пожалуй, сумел бы остановить корнуолльский экспресс по дороге в Пензанс[26]. Самоуверенность, – да что самоуверенность, – прямо-таки неприличную чванливость и высокомерие излучала каждая клеточка его тела.

– Прибавка? – переспросил он. – Шеф разве что ноги мне не целовал, да и то потому, что я вовремя отскочил. Я говорил около часа, и тут…

– Около часа? – У меня перехватило дыхание. – Вы говорили целый час?

– Естественно. Не хотите же вы, чтобы я показался невежливым? Я выбрал время для разговора наедине и отправился в кабинет шефа. Поначалу он был бы совсем не прочь уволить меня. Да он, признаться, так и сказал. Впрочем, мне быстро удалось его вразумить. Я присел, закурил и принялся живописать историю моих взаимоотношений с фирмой. Не прошло и десяти минут, как он сник. Через четверть часа он уже смотрел на меня как блудный пес, нашедший любимого хозяина. Еще пятнадцать минут, и он чуть не повизгивал, поглаживая меня по плечу. Спустя полтора часа, когда моя речь достигла кульминации, он, едва сдерживая рыдания, предложил мне вдвое больше, чем я хотел, и умолял отобедать с ним в следующий вторник. Теперь жалею, что так быстро закончил. Еще минута-другая, и он наверняка отдал бы мне последние подтяжки и переписал в мою пользу завещание.

– Что ж, – сказал я, едва мне удалось вставить слово, – все это прекрасно.

– Ничего себе, – ответил Джордж, – очень даже недурно. Накануне свадьбы прибавка к жалованью не помешает.

– Конечно, – откликнулся я, – вот где будет настоящее испытание.

– О чем это вы?

– Как же? Предложение Селии Тенант. Помните, в прошлый раз вы говорили…

– Ах это, – отмахнулся Джордж. – Я уже все уладил.

– Не может быть!

– Да-да, по дороге со станции. Заглянул к Селии около часа назад, и мы обо всем договорились.

– Скажите пожалуйста!

– Что такого? Я изложил ей свое мнение, и она не могла не согласиться.

– Мои поздравления! Выходит, у вас прямо-таки не осталось непокоренных вершин.

– Не знаю, не знаю, – покачал головой Джордж. – Сдается мне, все только начинается. Ораторское искусство – штука затягивающая. Слыхали, какую речь я закатил на годовщине основания фирмы? Уверяю вас, это была бомба. Чистой воды феерия. Заставил всех смеяться, потом рыдать, снова смеяться и затем снова рыдать. Под конец шестерых пришлось вывести, а остальные катались по полу, задыхаясь от смеха. Публика приветственно размахивала салфетками. Три стола сломали. Официанты в истерике. Честное слово, я играл на них, как на скрипке.

– А вы умеете играть на скрипке?

– Признаться, нет. Ну, скажем, играл как на скрипке, умей я на ней играть. Какое упоительное ощущение уверенности в себе! Я всерьез подумываю продолжать в том же духе.

– Надеюсь, не в ущерб гольфу?

Джордж рассмеялся так, что кровь застыла у меня в жилах.

– Гольфу? – переспросил он. – А что такое гольф? Подумаешь, мячик в лунку закатить. Младенец справится. Играют же дети в гольф, и небезуспешно. На днях читал, что ребенок четырнадцати лет выиграл какой-то там чемпионат. А смог бы этот отрок завладеть вниманием целого зала на торжественном банкете? Вот уж не думаю. Покорять людские толпы одним словом, чтобы они ловили каждый твой жест, – вот в чем соль жизни. Наверное, не стоит мне больше играть в гольф. Я собираюсь поездить по Англии с циклом лекций, к тому же меня пригласили выступить на пятнадцати званых ужинах.

Вот так. И это сказал человек, которому удавалось одним ударом пройти лунку рядом с озером. Гольфист, которого хотели выдвинуть от нашего клуба на участие в любительском чемпионате. Я не из робкого десятка, но от этих слов мурашки забегали у меня по спине.

К счастью, Джордж Макинтош не стал воплощать свои безумные планы в жизнь. С гольфом он не расстался и время от времени показывался на поле нашего клуба. Однако постепенно все игроки начали его сторониться – это ли не ужасная участь для того, кто, бывало, получал больше предложений о матчах, чем мог принять? Джордж не умолкал ни на минуту, и терпеть это было решительно невозможно. Мало-помалу все перестали с ним играть, и только старый майор Мозби, потерявший остатки слуха еще в девяносто восьмом году, иногда соглашался пройти раунд с Джорджем. Конечно, порой с ним играла Селия Тенант, однако, несмотря на всю свою любовь, и она держалась из последних сил.

Так явственно читалось напряжение на ее побледневшем лице, так заметна стала живая мука в ее глазах, что я нисколько не удивился, когда одним прекрасным утром мой слуга вышел в сад, где я листал книгу Рэя, и объявил ее имя. Я так и думал, что рано или поздно Селия придет ко мне за советом и утешением, ведь я знал ее еще совсем девочкой. Именно я в свое время показал ей, как держать драйвер, именно я научил ее тогда еще по-детски картаво перед ударом выкрикивать предупредительный возглас «мя-а-ач». Слово «мяч» не так-то просто картавить, однако Селии это удавалось, и с тех пор нас связывала крепкая дружба, которая ничуть не ослабла с течением лет.

Она присела на траву у моего кресла и устремила на меня взгляд, полный невыразимых страданий. Я знал Селию с малых лет, а потому мне было ясно, что вовсе не мой внешний вид так расстроил ее. Нет, девушка терзалась душевными муками. Я ждал, когда она заговорит, и вот наконец ее будто прорвало.

– Это ужасно! Невыносимо! Я так больше не могу!

– Не можете? – переспросил я, хотя все прекрасно понял.

– Бедный Джордж все время говорит как одержимый! – с чувством воскликнула Селия. – Наверное, с тех самых пор, как сделал мне предложение.

– Да, Джордж не прочь поболтать, – признал я. – Он рассказывал вам анекдот про ирландца?

– Раз пять. А про шведа и того больше. Да разве я против? Женщина должна стойко переносить анекдоты любимого мужа. Такова уж наша женская доля. Но ведь Джордж без умолку разглагольствует обо всем на свете, так что даже мое терпение вот-вот иссякнет.

– А ведь когда Джордж просил вашей руки, наверное, можно было заметить его разговорчивость. Он не вдавался в подробности, но намекнул, что был довольно велеречив.

– Ах, – всплеснула руками Селия, – Джордж делал предложение изумительно. Говорил минут двадцать без остановки. Сказал, что я – предел его самых сокровенных мечтаний; смысл всей его жизни; Настоящее, Прошлое и Будущее… и так далее в том же духе. Да если бы он и теперь ограничивался этой темой, я слушала бы его дни напролет. Так нет же. Только и знает, что рассуждать о политике, статистике, философии и… да обо всем. Голова болит.

– Да и сердце, наверное, тоже, – печально добавил я.

– Я люблю его! – просто ответила Селия. – Несмотря ни на что, люблю. Но что же делать? Что делать? Я с ужасом представляю, как во время свадебной церемонии Джордж вместо того, чтобы ответить священнику «да», поднимется на кафедру и выступит с речью о традициях бракосочетаний от основания мира и до наших дней. Весь земной шар для него всего лишь огромный лекционный зал. Он считает жизнь званым ужином, а себя – специально приглашенным оратором. Сердце кровью обливается. Больно смотреть, как бывшие друзья сторонятся его. Да что сторонятся! Все так и бросаются врассыпную, едва завидев Джорджа. Как только его голос раздается поблизости от гольф-клуба, даже самые храбрые ищут спасения под диванами. Как тут не отчаяться? Что же это за жизнь такая?