Бухтарминские кладоискатели - Александр Григорьевич Лухтанов

— Днём-то уж волкам не до нас.

У Стёпы весь испуг прошел, как только рассвело.

— А ты чего рванул-то от меня? — опомнился Роман. — Бросил брата и бежать?

— Как же, бросил! Карька испугался, остановить было нельзя. Он и потом весь трясся.

— Ну да, как и ты сам. А где ружьё-то наше?

— Да вон оно, в сене лежит.

— Эх, пальнуть, что ли, для острастки?

— Ты там поосторожнее, оно заряжено картечью.

— Как раз по волкам.

Роман щёлкнул предохранителем.

— Нет, не стоит, — передумал вдруг он. — Коня опять напугаем. Он, бедняга, и так сегодня натерпелся страху.

— Как и мы стобой, — откликнулся Стёпка. — Н-о-о! — заорал он вдруг на коня, размахивая кнутом. — Совсем слушаться перестал, погонять тебя надо больше.

— Вижу, злости ты набрался за дорогу, — заметил Роман. — А ведь и правда, Карька нам страху нагнал. Так бы и проехали, ничего не заметив, если бы не он.

— И приключения бы не было, — согласился Стёпа. — Давай не будем рассказывать тётке, зачем её пугать?

— Да, вот так и рождаются страшные рассказы про волков.

Сани медленно въезжали на околицу Путинцевского села.

Заложники чарыма

В тот самый воскресный день, когда Роман со Степаном гоняли в Путинцево, Егор с Агафоном затеяли дальнюю лыжную прогулку, благо установился чарым. Ах, чарым, шарым! Ласкающее ухо алтайца слово, такое же шершавое, как сам схватившийся морозом подтаявший и очень жёсткий снег. Только житель сибирской тайги может оценить это короткое состояние природы, когда становятся доступными самые потаённые уголки лесных дебрей. Те таёжные места в горах, что летом надёжно защищены расстоянием, непроходимыми травяными зарослями и буреломом, а зимой — двухметровой толщей снега. Снег заровнял все буераки, ямы и колдобины, а ночной морозец схватил верхний подтаявший слой, превратив его в снежный бетон. Марала, лося, косулю с их острыми копытами такой снег не держит, но человек, тем более если он на лыжах, может за день пробежать столько, сколько по рыхлому снегу или даже летом не пройдёт и за три дня.

«Шурх, шурх!» — скрипят лыжи по жёсткому, как наждак, снежному насту. В камусах в такую пору выходить не стоит — обдерёшь мех, оставив ворсинки на снегу. Но деревяшки чего жалеть! Скольжение почти как на катке. К утру ночной туман выпал в виде тонкой снежной пороши — по ней бежать ещё лучше.

— Егор, а куда катим?

— А куда глаза глядят. Сколько пробежим — всё наше. Смотри, все следы на виду. Свеженькие, спозаранку расписались, кто как умеет.

— Да, вон сорока взлетала — следы крыльев, как от веера.

— Это она мышь схватила; вот дурёха, на свет божий выскочила! Гоним в сторону пихтовника — там поинтереснее будет. Авось кто-нибудь да встретится.

— А хорошо-то как! Глянь-ка: солнце над Пятибраткой поднимается, а по снегу и свет, и тени протянулись. И искорки по белому полю бегут наперегонки, а всё больше золотые и фиолетовые.

— Ага, это замёрзшие капельки воды, крохотные льдинки сверкают. Сейчас чуток пригреет — ещё легче бежать будет. Так бы и катил до самой Логоухи!

— А я всё на Холзун смотрю, какие там зверюшки бегают?

— Так вот же чей-то след, поперёк нас кто-то перебежал. Ух ты, это же соболюшки след! А у нас и ружья нет, — посетовал Егор.

— Бог с ним, с ружьём, хотя бы так его увидеть — проследить, куда это соболь направился.

— Куда ещё, жратву ищет, а может, ухоронку, чтобы выспаться в надёжном месте.

Егор кое-что соображал в охотничьих делах. Петляя, след уходил мимо калиновых кустов всё дальше в сторону гор, вдоль лога, где в низине угадывалась поточина, ручей. Под обрывчиком, где обнажился кусочек земли, след нырнул под снежный карниз. Мальчишки на какое-то время потеряли след, но обнаружили его снова, не пройдя и полусотни метров.

— Тот же самый, — определил Егор. — И направление то же: в сторону тайги.

— А куда же ему ещё направляться — зверёк лесной, что ему в поле делать?

— Ну не скажи! Ему там хорошо, где есть чем поживиться. Он и рябинкой не брезгует, и в деревне может курёнком поживиться.

След привёл в березняк, где здоровые деревья чередовались с погибшими. Упавшие великаны то и дело преграждали путь.

— Смотри-ка, соболь за белкой погнался! Видишь, какие махи делали оба? Нет, не догнал, белка на берёзу взбежала — тут соболю её не догнать.

— И как ты, Егор, всё это видишь?

— Так вот же другой след, беличий! Был на снегу, а у дерева пропал, и дальше только один, соболиный.

Этот след опять повёл вверх по широкой долине всё дальше и дальше.

— Егор, а не пора ли нам повернуть назад? Гляди-ка, солнце как пригревает. Не оттаяло бы!

— Ещё чуток пройдём, соболюшко должон где-то здесь обосноваться на днёвку. Взглянуть бы на него интересно.

Только это сказал Егор, как тут же ухнул вместе с провалившимся снегом.

— Вот так зарюхался! — ворчал он, барахтаясь в снежной каше. — А снега-то, снега наботкало за зиму! Не менее метра будет, а под настом будто пустота и никакой опоры.

Кое-как вскарабкался на снежную корку, для чего пришлось снимать и снова надевать лыжи.

— Я же говорил тебе, Егор: пора нам назад!

— Назад всегда успеем. Держись подальше от кустов; деревья и кустарники тепло на себя берут.

Прошли ещё с полкилометра и увидели обломанный старый тополевый пень с зияющим дуплом. След вёл туда, выходного не обнаружили.

— Эх, ружья нет! — снова пожалел Агафон. — Хоть руками не лови!

— А на кой он тебе весной, мех уже пообтрепался. Лучше гляди в оба, сейчас выскочит.

Размахнувшись, Егор со всей силы ударил лыжной палкой по дереву.

Никакого результата. Круглое отверстие дупла по-прежнему глядело пустым чёрным оком. Егор стукнул ещё.

— Вот чёрт, где же он? Надо бы топором жахнуть, да где его возьмёшь!

— Погоди, пошарю дубинку, — сказал Агафон, отходя в сторону, и тут же воскликнул: — Да вон же он, помчался как угорелый! Выскочил с обратной стороны.

Охотники не догадались осмотреть пень со всех сторон, а соболь ловко прикрылся толстым стволом дерева.

— Зря только его величество потревожили! — с усмешкой укорил Агафон.

— Ничего, в другой раз умнее будет. Это ему хороший урок — на пользу пойдёт.

— Перекусить, однако, пора, — напомнил Агафон.

— А я думаю, надо скорее уходить. Чуешь, снег размяк, а нам до торной дороги не меньше пяти километров топать. Солнце жжёт — спасу нет, хоть совсем не разболакайся. У меня вся спина в испарине.

И верно — только охотнички тронулись,