Тайны военной космонавтики - Святослав Славин

Проходит минута, вторая, а глобус идет нормально, показывает местоположение над земной поверхностью, потому вижу: прохожу экватор, затем подхожу к Каспийскому морю… И вот тут началась болтанка. Ничего не могу понять. Я говорю на магнитофон, не успеваю говорить, так вращается корабль.

Первое, что я увидел в правый иллюминатор, — лохмотья такие блестящие висели из термоплаты. Там торчат металлические детали и начинают нагреваться красным цветом… Что же делать? И в этот момент пошла раскрутка. Сначала медленно, потом стало сильно крутить. Раскрутка пошла с большой скоростью, и я не мог определить скорость вращения. Началось разогревание приборного отсека, стало мотать: невозможно было понять, как крутило меня…

Уже было Каспийское море, середина его, за бортом бушевало настоящее пламя. И здесь произошел один рывок, другой — и все резко прекратилось. Загорелось табло: "Приготовиться к катапультированию". Значит, все: разделение произошло. Так прошло минут десять. Посмотрел на глобус — середина Каспийского моря. Ну, думаю, куда же я теперь сяду? Стал смотреть за кораблем. Он качался, быстро качался. Я включил киноаппарат. Снимаю, перегрузок пока не чувствую, только вращение корабля ощущаю. А потом стали постепенно увеличиваться перегрузки, медленно. Корабль стал как бы постепенно успокаиваться. Я смотрел вниз: видна вода, море видно. Вода мелькает, облака белые и суша. Наблюдаю, высоко ли до облаков. Потом вода кончилась…

Дали знать себя перегрузки. Вижу плохо. В глазах все темнеет, чувствую, как исказилось лицо, тяжесть давит на все тело. Какое-то время давило сильно, потом начался спад перегрузок. Корабль вращался все меньше и меньше.

Я стал ждать катапультирования… В правый иллюминатор видно обожженное стекло и сквозь него — землю. Смотрю и пытаюсь определить расстояние до земли и облаков. Тщетно. Значит, надо ждать. Пора катапультироваться. Я сжался покрепче, приготовился, как говорил Гагарин: "Не надо смотреть назад, когда люк отскакивает". Я не смотрю, гляжу на приборную доску.

Мгновенно услышал хлопок и увидел свет на приборной доске. Тут же меня вытолкнуло из кабины. Между ног увидел свой корабль, он вниз пошел. Крутится и падает. Какие-то ленточки висят, и пошел, пошел…

Сам висел на тормозном парашюте. Потом открыл основной парашют. Меня дернуло, и я зубами ударился о скафандр. Парашют открылся… Кресло левее меня падало вниз. До земли еще высоко, далеко. Степь. Леса кучками небольшими. Озеро вроде — болотистое, желтого цвета. Вот, думаю, не дай бог туда сесть…

Дышать тяжело: воздух горячий идет из регенерационного патрона. Я открыл шлем и вдохнул воздух, приятный степной воздух. Увидел населенный пункт. Отдышался. И пошел вниз…»

Причины раскрутки, похоже, проанализированы по-настоящему не были. Не до того было — конструкторы изо всех сил старались поспеть за выполнением очередных заданий партии и правительства. Американцы по-прежнему наступали на пятки, и правительство все время требовало от Королева: «Давай что-нибудь новенькое…»

ЭПОПЕЯ ТЕРЕШКОВОЙ. Первой в мире космонавтке пришлось и того хуже. Понимая, что женский организм во многом отличается от мужского, медики настояли на том, чтобы на полет были назначены сразу три кандидатки — основная и две дублерши.

При этом опять-таки Никита Сергеевич, похоже, спутал все карты. Основная кандидатка была назначена не по степени подготовленности, а по анкетным данным — Хрущеву нужен был человек пролетарского происхождения. Бывшая ткачиха по этим параметрам подходила. Все остальное посчитали делом десятым.

В итоге Терешкова сразу же после старта начала страдать космической болезнью в самой тяжелой форме. Ее укачало так, что ни о каком выполнении программы не могло быть и речи. Она была поставлена на грань психологической устойчивости, очень плохо себя чувствовала весь полет.

После приземления она была в таком состоянии, что ни о какой официальной киносъемке и речи быть не могло. Тогда пошли на очередной подлог. Кабину почистили, космонавтку привели в чувство, вымыли, сделали ей прическу и лишь после этого зафиксировали на кинопленку, как она элегантно покидает кабину после приземления.

Весь этот «цирк» имел по крайней мере два последствия. Когда Королеву доложили все подробности полета, он буркнул: «Бабам в космосе делать нечего», — и велел распустить женский отряд.

Сама же В.В. Терешкова и по сей день не любит вспоминать о тех событиях и практически не дает интервью на космические темы.

Тем более что космос в значительной степени изломал и ее личную судьбу. До сих пор ходят слухи, что выдать ее замуж за Николаева придумал все тот же неугомонный Никита Сергеевич.

Брак продержался почти столько же, сколько у руля советского государства стоял сам Хрущев. Потом супруги без лишнего шума развелись, но информация о состоянии здоровья их дочери долгие годы оставалась врачебной тайной.

Сам А.Н. Николаев после этого второй раз так и не женился, умер бобылем. У генерал-майора В.В. Терешковой, говорят, второй муж — тоже генерал…

Забытый отряд космических амазонок

Неудачный полет Терешковой, как уже говорилось, поставил крест на карьере других кандидаток в космонавтки. К этой идее вернулись лишь много лет спустя, когда в космосе побывали первые американки.

И все-таки мне хотелось бы рассказать о нем подробнее. Хотя бы потому, что в руки мне попал уникальный материал — записки одной из дублерш Терешковой, Валентины Леонидовны Пономаревой. Они, как мне кажется, дают уникальную возможность познакомиться с этой страницей советской космонавтики, так сказать, изнутри.

Тем более что, насколько мне известно, сами записки Пономаревой, составившие целую книгу, изданы так и не были…

ОНИ БЫЛИ ПЕРВЫМИ. Итак, список женской группы отряда советских космонавтов в порядке дублирования: Терешкова Валентина Владимировна, Соловьева Ирина Баяновна, Пономарева Валентина Леонидовна, Еркина Жанна Дмитриевна, Кузнецова Татьяна Дмитриевна.

В списке космонавтов ВВС они сначала значились как рядовые, а потом им было присвоено звание младших лейтенантов. А В.В. Терешкова, как уже говорилось, дослужилась и до звания генерал-майора.

Далее, прежде чем предоставить слово самой В.Л. Пономаревой, несколько слов пояснения. Валентина Леонидовна попала в группу подготовки после окончания МАИ из закрытого НИИ, которым в то время руководил М. Келдыш, написав заявление на его имя и пройдя строжайшую медкомиссию, после которой из нескольких десятков кандидаток остались всего пятеро.

Под шифром «Ю.» значится муж Валентины Леонидовны. На руках его и бабушек, по существу, и оставался все годы подготовки маленький сын Пономаревых — Александр. (Валентина Леонидовна единственная из всех попала в группу подготовки, будучи, по ее собственному выражению, «замужней дамой» и имея маленького ребенка.) И, наконец, фрагмент записок, приведенных ниже, начинается с осени 1962 года.

«…В ноябре наша подготовка была, в основном, завершена, на декабрь назначили государственный экзамен, — пишет Пономарева. — Мы, конечно, очень волновались. Волновались за нас и ребята, выражая это больше в форме подначек: то в столовой масло со всех столов соберут и к нам поставят ("А то вы хиленькие"), то скажут нашей официантке Вале, чтобы принесла добавку ("А то они жалуются, что все время голодные ходят"), то еще что-нибудь придумают.

Экзамен прошел благополучно, мы все получили хорошие отметки. Помню, у меня получился "заскок" — я вдруг забыла, что такое "надир". Начала ерзать, подошел Гагарин: 'Ты чего?" Я сказала. У него, видно, тоже заскок случился, пошел посмотреть в книжку. Пришел и доложил, что "надир" — это точка, противоположная "зениту", а "зенит" — точка, которая над головой. Потом мы над собой смеялись — элементарные вещи выскочили из головы!

После экзамена нас из слушателей-космонавтов перевели в космонавты и мы стали полноправными членами отряда. Потом, много позже, нам выдали удостоверение космонавта, где написано, что решением Межведомственной квалификационной комиссии нам присвоена квалификация "космонавт-исследователь". (Не путать со званием «Летчик-космонавт СССР», которое присваивалось после полета Указом Президиума Верховного Совета СССР. — С.С.)

Вскоре после экзамена приехал Н. Каманин, долго беседовал с нами "за жизнь". В частности, ставил вопрос — хотим ли мы остаться гражданскими лицами или стать кадровыми офицерами ВВС. Сказал — подумайте. Мы думали, совещались между собой и с ребятами. В конце концов решили, что нужно быть, как все, то есть военными. И нам вскоре присвоили первое офицерское звание — младших лейтенантов.

Принятое решение было правильным, потому что мы уже не были чем-то чужеродным в Центре и все, что касалось всех, касалось и нас.