Бронзовое облако - Анна Данилова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ее поведение невозможно было объяснить случайностью, поэтому Маше не оставалось ничего другого, как тоже последовать примеру Ларисы и не задавать Жене лишних вопросов. Ну что, собственно говоря, особенного может произойти на этом балу, где столкнутся так называемые враги, обидчики Жени? Да, каждый из приглашенных испытает несколько неприятных, быть может, даже шоковых минут, но не более… Хотя кто-то, быть может, и по-настоящему испугается. Кислова, к примеру. Это Васильева будет с братом и любовником, под их защитой, а риелторша – одна… А дальше? Что или кто может помешать этим гостям, почуяв неладное, покинуть дом? Сесть в свои машины и вернуться в Москву? Герман? Но как? Встанет в дверях и заставит всех оставаться на своих местах? Глупость! Разве что в руке его будет пистолет. Но про пистолет Женя ничего не говорила. Если в ход пойдет пистолет, пусть даже в качестве угрозы, то зачем тогда тратить деньги, снимать дом и устраивать там бал, если можно с пистолетом заявиться к каждому обидчику по отдельности, припугнуть, потребовать возврата денег, картин…
Между тем жизнь в доме, в Прокундине, продолжалась. Малыш, которого назвали Александром, становился удивительным образом похож на своего отца, Германа…
Маша, которой после возвращения мужа было не так-то просто выбираться из дома в Прокундино (она так еще и не решила для себя, посвящать ли Сергея в их с Женей планы или нет), совсем извелась, чувствуя перед мужем свою вину за ложь: ведь он тоже не знал, что Женя жива. Только если раньше по поводу исчезновения супруга волновалась и переживала почерневшая от тоски Женька и Маша всячески старалась поддержать ее, то теперь настала очередь испытать всю горечь одиночества и неизвестности Герману, а Сергею – быть рядом с другом. Единственный источник информации для Германа, Лариса продолжала играть свою роль, продиктованную ей Женей, и вводить его в заблуждение рассказами о том, как писался роман о его жене. Он хотел знать все: как она жила, о чем думала, с кем общалась, надеялась ли на его возвращение… И все ответы на свои вопросы ему услужливо преподносил автор романа «Холодные цветы одиночества». На его главный вопрос – почему автор сохранил настоящие имена и фамилии, не пожелав их изменить, что должно было вызывать недоумение, как он полагал, не только у него, но и у всех тех, о ком идет речь в книге, Лариса несколько растерянно отвечала, что, во-первых, она была уверена, как и Женька, что Германа нет в живых, а во-вторых, при странных обстоятельствах исчезла и сама главная героиня… Так от кого скрываться? Кого бояться? Пусть эта книга будет документальным свидетельством того, как одиночество сломило молодую женщину, как довело ее до последней черты… Пусть эта книга будет в память о Жене…
Так прошел месяц, приближался Новый год…
24
Усадьба
От усадьбы шли следы. Не так давно кто-то, предположительно та самая мертвая женщина, которая вдруг ожила, пришла в себя, каким-то неимоверным образом перекусила чем бог послал (Герман с Сергеем с ужасом обнаружили исчезновение из холодильника большого куска окорока, клина сыра и бутылки пива), вышла через черный ход из дома и направилась в сторону леса, дороги, трассы, Москвы… Глубокие и довольно-таки свежие следы рябили в глазах и не давали возможности осознать происшедшее. Падал снег, а потому надо было срочно выбираться, следовать за этим фантомом, за этой бессмертной, наделенной нечеловеческой выносливостью дамой, которой стоило только открыть рот, как вся Москва узнает о том, что произошло в усадьбе под Прокундином… Причем она расскажет не только о том, кто убил целую компанию подвыпивших людей, заявившихся в усадьбу на празднование Нового года, но и кто оставался там все то время, что шел снег… Если женщина пришла в себя сразу же после того, как ее завернули и уложили в сарае, на полу, рядом с покойниками, то первое, что она сделала, это вошла через черный ход в дом. В кухне она наверняка выпила спиртного, чтобы согреться, перекусила, чтобы были силы жить дальше, после чего постоянно находилась рядом с Германом и Сергеем, невольно подслушивая все их разговоры, чтобы понять, кто эти люди и какое отношение они имеют к совершенному здесь массовому убийству… И поскольку Сергей довольно часто намекал потерявшему память Герману, что, возможно, это он, Герман, и есть убийца, тем более что у него был мотив – месть за погибшую жену, – то этой самой Ирине Васильевой не было резона объявляться, показываться на глаза своему, по сути, убийце. И уйти из-за снега она тоже не могла. Оставалось ждать. Жить где-то совсем рядом, есть и пить, спать в каком-нибудь темном углу или в шкафу и молить бога о том, чтобы не выдать себя ни единым звуком…
Теперь, когда они увидели эти следы, они только и делали, что вспоминали каждое произнесенное ими слово, чтобы попытаться понять, в каком качестве они выдали себя и насколько опасен этот свидетель.
Они удалялись от усадьбы, даже не оглядываясь. В основном говорил Сергей, он шел первым, проваливаясь чуть ли не по пояс в снег, и говорил, даже не столько обращаясь к Герману, сколько рассуждая вслух:
– Посуди сам, каково ей было скрываться в доме, ей, чудом оставшейся в живых, раненой… Выходит, пуля не задела жизненно важные органы… Эта Васильева, этот монстр, сделала сама себе перевязку, а это значит, что она нашла аптечку (либо в доме, либо в одной из машин) и все это проделывала так тихо, что мы ничего не услышали, не заметили… Даже исчезновение продуктов обнаружили только после того, как поняли, что трупов не семь, а шесть… Как так могло случиться? И ведь следы точно ведут в лес, вот смотри… Прямо к дороге… Или же… Стой, Герман, может, кто-то шел задом наперед? Да нет, это невозможно! Вперед идти трудно, то и дело проваливаешься чуть ли не по уши, а тут – задом наперед. И что это я такое говорю? Но посуди сам, Герман, вот если кому рассказать о том, что с нами произошло: залитая кровью усадьба, гора трупов и выпивка с закуской, потом – исчезновение одного трупа, бутылки пива и окорока… Разве кто поверит? Теперь я понимаю, почему ты, увидев меня на пороге, решил, что я тебе приснился… Еще бы – увидеть всех этих покойников, а потом еще и впустить в дом незнакомого человека… Мне кажется, еще немного, и моя память даст мне передышку, заблокирует весь этот кошмар, и я все забуду. Вот это будет номер! Герман, ты чего молчишь? Ты еще ничего не вспомнил?
Он повернулся и увидел Германа, внимательно глядящего вниз, на его следы, и аккуратно ставящего ноги в темные провалы в снегу. Молчаливый, подавленный, жалкий… Не таким он знал Германа – дерзкого, решительного, способного на безумный поступок, сильного, бесстрашного и рискового… Тишина кругом была такая, что казалось, уши залепило снегом. Они вошли в лес, в голубой заснеженный лес, и солнце раздробилось между стволами елей, заиграло оранжевыми драгоценными вспышками, слепя глаза. Такая красота, великолепие запущенной и какой-то первобытной природы явились довольно-таки циничным контрастом той жуткой картине, сложившейся не без помощи человеческих рук и мозгов в дровяном сарае… Как же хотелось поскорее очиститься от всей этой кровавой грязи, от липкой мерзости, зовущейся подозрением… Да, он подозревал Германа. А как же иначе? Все в усадьбе кричало, выло о том, что убийца именно он, Герман! Однако что мешало Герману, предположим невиновному, подозревать самого Сергея? Ну а вдруг он никого не убивал? И все же они оказались на высоте, раз не успели перегрызть друг другу глотки. Хотя у каждого нервы были на пределе.
Сергей уже тысячу раз успел пожалеть о том, что приехал в Прокундино, заехал в самый снегопад в этот лес… И почему он это сделал? Боялся, как бы Герман чего не натворил. И Маша тоже так думала, тоже переживала… Она никак не могла понять, зачем это Герману понадобилось организовывать этот бал, это представление… Чтобы помянуть Женьку? А что, если она еще жива? Может, лежит где-нибудь в психиатрической больнице и ждет своего Германа? Или просто собралась и уехала куда-нибудь к родственникам или к подруге? Да мало ли… И рассыпанные таблетки на столе еще ничего не значат. Вот если бы их не было…
Вдруг шаги за спиной стихли. Сергей обернулся. Теперь Герман смотрел прямо на него. Горящий взгляд, пунцовые впалые щеки, плотно сжатые губы.
– Я вспомнил, – сказал он. – Я все вспомнил. Абсолютно. Все в голове прояснилось и стало чистым, вот как этот снег… Сергей, сколько же времени я не был дома?
– Ты уехал в феврале, а вернулся только в ноябре… Вот и считай.
– Восемь месяцев. Я подхватил инфекцию и несколько месяцев провалялся в госпитале… А ты… ты ничего не знал, ты продолжал ждать меня в Йоханнесбурге и думал, наверное, что меня уже нет в живых. Но я выкарабкался и сумел связаться с тобой через Нджабуло… Ты еще там, в госпитале, сказал мне, что с Женькой беда, что ее нет дома и что никто не знает, где она… Что все в Москве думают, будто бы я умер.