Избранные произведения. Том 2 - Сергей Городецкий

— Черт те что! — воскликнул, недоуменно оглядываясь, генерал.

Ярко начищенный самовар раздувал пары, желто-красный чай благоухал в стакане двойным ароматом — своим и размякшего в нем сушеного лимончика; персики, набитые толчеными и замешанными на меду орехами, так и тянулись в рот; кругом на раскидистых стволах столетних миндалей рассыпчатым снегом висели хлопья цветов, струивших нежнейший запах; роскошнейший петух то и дело наскакивал на жирных кур; с успехом откормившая себе окорока свинья хрюкала под балконом; вьющиеся розы свисали прямо на розовый затылок генерала; неиздалека неслась привычная в предвечерний, час чаепития и любимая генералом солдатская песня: «Ах, да что ж это тебя, это, я в кусты да не затащил!» Валентина Никоновна была явно в наичудеснейшем настроении. И сам генерал, в свеженьком кителе, с неприкрученными еще пуговицами, чисто выбритый, за исключением белоснежных коротких усов, эспаньолки и нависочников, никак не вышибался из всей этой идиллии.

Вся эта идиллия на небольшом, хорошо огороженном участке, занятом генералом, никак не говорила о том, что здесь фронт, что здесь война. Это была дачка, уютнейшая генеральская дачка, где можно было жить с женой, разводить свиней, птицу и до седьмого пота ублаготворяться чаем со сластями. Генерал так привык к этой идиллии, что нарушение ее возмутило его.

— Черт те что! А? Что выдумали? Который месяц мирно сидим, обжились, никто нас не трогает, и вдруг — вот те на! Из-за того, что этот карьерист Арбатов со своим экспедиционным корпусом лезет к черту на рога, и нам тоже срываться с места! А?

— А? — поперхнулась горячим чаем Валентина Никоновна и чуть не выронила из пухлых пальцев блюдце.

— Наступление? — продолжал сам себе генерал. — Банэ… Банэ… Банэ… Ведь это же за перевалом! Там снег! И с чем наступать? И как держать связь? А сколько у меня пулеметов? Его высочество изволили забыть? — вдруг закричал он на жену. Выскочил из-за стола. Попробовал застегнуться, но, увидев, что нет пуговиц, рванул борта и запахнул концы кителя на сильно выступавшем брюшке, шагая по балкону. — Вся дивизия распылена: рота в Дильмане, полурота в Гейдерабаде, посты в Караверане и Эрмене-Булаге, а дальше что? Ишачий помет? Верблюжье дерьмо с маслом? А где штаны для солдат? Они у меня в ватниках ходят! Как гуси в пуху! Вата наружу лезет! Я спрашиваю его высочество, где штаны? — Он все больше наступал на мирно пившую чай пышногубую Валентину Никоновну.

— Не волнуйся, Филимон! Там снег! Ватники как раз пригодятся! — сказала она, когда он сделал передышку. — Помни, что у тебя печень. Ты знаешь, что я перед образом грузинской Божьей матери на коленях поклялась не покидать тебя в опасности, и ты видишь, я свою клятву исполняю.

Она повела пухлыми руками вокруг себя, показывая на миндали, розы, петуха, свинью, спокойно выставившую морду из-под балкона.

— И до конца ее исполню. Я с тобой пойду и дальше. Смерть так смерть.

И она, смачно откусив кусочек персика, погрузила свои губки в горячий чай.

— Вот только свинью резать скоро, окорока солить, — добавила она, увидев свинячью морду.

— Привинти пуговицы, mon amie! — сказал генерал, несколько спокойнее.

— А чаю ты не хочешь больше?

Разве дадут тут чаю напиться! Ну налей еще. — Он сел на свое место.

— А наступление не на Керманшах? — робко спросила Валентина Никоновна.

У нее была ненасытная жадность, вполне, впрочем, разделявшаяся и Филимоном Васильевичем, к керманшахским коврам. Их было уже много, настоящих керманшахских, упаковано и сложено в задних комнатах. Генеральша часто приказывала развязывать их, чтобы полюбоваться игрой их узорчатых красок и прикинуть мысленно, как она их будет развешивать в своей тифлисской столовой. Хотя столовая была большая и ее всю можно было обвешать уже имеющимися коврами, но генеральше хотелось иметь их еще и еще. Здесь в Шерифхане достать уже ничего нельзя было. Наступление подавало надежду на новые ковровые трофеи.

— Мы в Урмии, на Урмийском озере, вот оно, за миндалями! — рассердился генерал. — Сколько раз я тебе говорил! Хоть бы на карту посмотрела! Керманшах! Вот он где, Керманшах! — Он ткнул в розы, себе за спину, пальцем с кольцом. — А мы пойдем вон туда! — он махнул рукой на озеро, — через Курдистан! На Караверан! На Саккиз! И черт те знает еще куда. А ты — Керманшах! В Керманшахе — генерал Арбатов. А я в Урмии.

— Не сердись, — кокетливо сказала Валентина Никоновна. — Раз тебе придется брать столько городов, — это все равно что Керманшах. Ведь в каждом не занятом еще нами городе есть ковры. Ты понимаешь, про что я думаю? Про настоящие керманшахские ковры! Там, куда мы наступаем, не были еще эти воры — генерал Воропанов, генерал Кляппинг?

— Конечно, не были, — вдохновился генерал. — Это — дикие места, это — пустыни, нетронутые страны, будущие наши колонии!

— Ну, вот и слава богу! Уж сколько-нибудь ковриков, бог даст, и приобретем. Вот у Воропанова, в Тифлисе, говорят, вагонами ковров навезено, стен не хватает!

— Ну, так Воропанов в раю, в Ване! А я на болоте гнию.

— Не волнуйся, Филимон. Как-нибудь наступим. Ведь здесь у нас, в Персии, противника нет. А персы тебя любят. Скажи только солдатам, чтобы не грабили, все, бог даст, и обойдется. И второго Георгия получишь, и с ковриками будем. Вот-то взбесится этот самострел Воропанов!

Она совсем разнежилась и потрепала своего Филимона по щеке. Он поцеловал ей ладонь.

— Я лично вперед забираться не буду.

— Ну и опять расхватают все! Смотри, как Воропанов делает! Чуть что заняли — он уже там распоряжается!

— Ты меня учить будешь, mon amie? — опять рассердился Филимон Васильевич.

— Упаси бог! Ты сам себе командир.

— Пуговицы привинти!

Генерал скинул с себя китель и остался в одной сорочке, обнажавшей волосатую грудь. Здесь волосы были еще черные — хоть куда! Генеральша подхватила китель и прошла в комнату, немножко задирая батистовые воланы юбки, чтобы виднее был восхитительный подъем ее ног. Весь Тифлис знал про ее необыкновенный подъем. Здесь на фронте, на этом подъеме не одна уже карьера была сделана. Молодые офицеры знали про слабость генеральши к своему подъему и, ловкие на язык, сноровясь ввинтить вовремя комплимент ножкам генеральши, не раз уже успевали в движении по службе.

Пока прикреплялись пуговицы, покоившиеся в выложенной перламутром шкатулке, — тоже трофей, генерал уже вполне свыкся с наступлением и развивал особенно, как ему казалось, тонкий стратегический план. Он со своим, оплывшим вшами, отрядом сидел на северном берегу продолговатого и уходившего к югу Урмийского озера, настолько большого, что персы называли его морем. На правом берегу, к югу, верстах в сорока, в его же руках находилась столица области Дильман. Были кой-какие отряды и в Тавризе. В южном углу правого берега, на том конце озера, была занята пристань Гейдерабад. В его распоряжении находился «флот» — два-три пароходика, несколько барж и собственная его, генеральская, яхта. Он поднимет свой флаг на яхте. Он выедет в море. Он перекинет часть отряда на южный берег. Другой части он даст приказ безостановочно двигаться вперед через Курдистан на Саккиз и Банэ и дальше. Куда дальше?

Китель был готов. Генерал надел. Нацепил Георгия. Карманной щеточкой расправил усы, эспаньолку и брови. Совсем полководец, только вот брюшко. Поцеловав ручку супруге, генерал Буроклыков поехал в штаб.

Генеральша осталась в мечтах о новых керманшахских коврах. Какие они прелестные! Удивительно! Голубые языки пророка по малиновому фону! Темно-малиновые розетки на светло-голубом фоне! Она их вычистит. Она их развесит. У нее на приемах все будут восторгаться ими. Настоящие керманшахские!

— Ах! — вспомнила она. — Мамзелька, наверно, еще не доена!

Мамзелька была недавно приобретенная, хорошенькая, молодая коровка.

— Бастрюченко! — закричала она, высовываясь с балкона.

На ее крик перед балконом, сбоку, появился огромный, обросший волосами, бородатый денщик, в линялой голубой рубахе без пояса и высоких сапогах.

— Чего изволите, ваше происходительство?

— Мамзельку еще не доил? Пора доить, давно пора!

— Я и сам так думаю, ваше происходительство. Солнышко-то уж дойное время показывает.

— Ну, ну, иди, иди, не разговаривай!

— Я и так иду, ваше происходительство, обоими передними ногами иду. Задних-то еще не заведено. А прикажете — так заведем.

Бурча прибаутками, он лениво побрел к сараю.

А под сияющими миндалями в саду, направляясь к балкону, появилась долговязая фигура, недавно сюда назначенного, снятого с немецкого фронта за какую-то крупную шалость, подполковника Веретеньева. Он уже имел случай «приподъемиться», как говорилось в штабе. И генеральша ему покровительствовала. Он видел, как генерал проехал в штаб, и рискнул нанести краткий визит генеральше.