Насущный хлеб сражений. Борьба за человеческие и природные ресурсы в ходе гражданской войны в США - Кэшин Джоан Э.

Финансовые убытки от такой вырубки не поддаются подсчету, идет ли речь об уничтожении лесов или о разорении ферм. Приведем всего один пример: для строительства форта Роузкранс армия США уничтожила приблизительно 200 акров леса к северу от Мерфрисборо, Теннесси. Солдат-янки, проехавший через город в апреле 1863 года, увидел, что исчезли даже заборы возле домов. Часть использованной для строительства древесины принадлежала Уильяму Мерфри, потомку основателя города. Солдаты-янки вырубили также примерно 100 акров леса с его 610-акровой плантации, оцененной в 1860 году приблизительно в 45 000 долларов. Сумма нанесенного Мерфи ущерба тоже исчислялась тысячами долларов. Он задокументировал свои убытки и потребовал компенсации, однако даже к декабрю 1863 года местная комиссия еще никак не реагировала на его обращение. Мерфи полагал, что никогда не получит денег[265].

Вырубка лесов напрямую угрожала здоровью местного населения. С их исчезновением белые южане теряли доступ к лечебным растениям – таким, как агератина, высоко ценившаяся за свои лечебные свойства. К осени 1861 года жителям региона уже пришлось искать альтернативные решения. Некоторые южане делились своими открытиями в газетах: по их словам, настойки из корней шиповника, дикой вишни и дуба почти не уступали хинину. Снова стали пользоваться популярностью старинные народные рецепты, сохранившиеся по большей части благодаря женщинам. Житель Коламбуса, Джорджия, обнаружил, что корнем персикового дерева можно заменить каломель и винный камень – этим методом, по его словам, пользовались «пожилые дамы»[266].

Психологические последствия вырубки леса также были очень тяжелыми. Деревья играли важную роль в качестве носителей памяти – например, потому, что местные жители иногда вырезали на стволах свои имена. Белые жители округа Калпепер, Виргиния, с болью смотрели на уничтожение деревьев, которые они помнили с детства, и не скрывали «скорби», когда северяне принялись срубать их кедры. Джон Спенс наблюдал, как солдаты Федерации вырубали леса для строительства укреплений возле его дома в Теннесси. По его словам, после вырубки земля представляла собой уродливую пустошь без опознавательных знаков, где все «изначальные приметы» исчезли на многие мили во всех направлениях. Дочь Уильяма Мерфри, писательница Мэри Ноэй Мерфри, во время войны была еще подростком, и все пережитое оказало большое воздействие на ее формирующуюся личность. В ее автобиографическом романе «Там, где шел бой» («Where the Battle Was Fought») действие происходит в 1871 году в Теннесси. Книга начинается с описания разоренного войной безликого ландшафта, в котором отсутствуют деревья, кусты и заборы[267].

Тем не менее офицеры-конфедераты все еще верили, что белые южане должны пожертвовать свои леса и другие ресурсы во имя победы. В 1862 году, когда хирург Фрэнсис П. Порчер начал собирать материалы для своей книги «Богатства полей и лесов Юга» («Resources of the Southern Fields and Forests»), он не раз расспрашивал местных жителей о травах и деревьях, а также о том, как растения могут помочь в условиях нехватки медикаментов. При этом Порчер подчеркнул, что его опубликованная в 1863 году книга предназначалась для солдат, а не для мирного населения. Он как будто игнорировал тот факт, что армия Конфедерации уничтожала ценнейшие лесные богатства. Другие офицеры обращались к мирным жителям, требуя от них еще бо́льших жертв во имя общей цели, – например, публиковали в газетах призывы жертвовать армии древесную кору для медицинских целей. Генерал-майор Томас Хиндмен призвал жителей Арканзаса вырубить все росшие вдоль дорог деревья с тем, чтобы замедлить продвижение неприятеля. При необходимости, заклинал он, «сжигайте все»[268].

В 1863 году у гражданского населения не осталось ни малейших иллюзий относительно того, как армия использует древесину. Какими бы ни были их политические взгляды, мирные жители не одобряли поведение солдат-мятежников. Майра Картер, горячая сторонница Конфедерации, жившая на ферме в окрестностях Кливленда, Теннесси, была поражена, увидев, как солдаты разламывают изгороди и в целом «очень грубо» себя ведут. Когда они попросили у нее еды, она им отказала. Дэвид Дедерик, владелец магазина, секретарь округа и мелкий рабовладелец, неохотно поддерживавший Конфедерацию, тоже был не в восторге от действий обеих армий. Он жил в Ноксвилле, Теннесси, – с весны 1861 года до сентября 1863 года эта территория находилась под контролем армии Юга – и видел своими глазами, как военные конфисковывали собственность как у сторонников юнионистов, так и у сторонников Конфедерации. Рассуждения о «военной необходимости» не вызывали у него сочувствия. Однако армия Севера, прибывшая в Ноксвилл в 1863 году, вела себя точно так же. Обе армии, по словам Дедерика, поджигали дома и рубили деревья, – и он почувствовал себя преданным. Мирные жители, не имевшие политической позиции, тоже обвиняли и тех, и других. Жительница Виргинии Джозефина Роудил, чьи родственники жили на Севере, ругала обе армии за то, что в 1863 году они уничтожили лес вокруг Уинчестера[269].

Коммунализм, ярко проявлявшийся в начале войны, в 1863 году пошел на спад. Материальные ресурсы, которые до этого казались неиссякаемыми, уже подходили к концу, и каждому приходилось думать о собственном выживании. Матильда М. Чемпион из Миссисипи была недовольна, что другие мирные жители подняли стоимость хвороста: с ее точки зрения, это было несправедливо. Некий житель Северной Каролины заявил, что зимой дерево становится таким же необходимым для выживания, как и еда, поэтому повышение цен нельзя считать ничем иным, кроме как вымогательством. Впрочем, некоторые обычаи сохранились. Как писала Джозефина Хук, дочь судьи, белые южане, которым пришлось покинуть свои дома, рубили хворост везде, где его видели, не спрашивая ничьего позволения. В этом проявилось наследие довоенного принципа «круглых сорока акров», переместившегося из контекста изобилия в контекст отчаянной нехватки ресурсов. И все же армии продолжали разрушать среду обитания – в том числе и частные дома[270].

Глава 5

Здания

После 1861 года пространство частного дома превратилось в арену ожесточенной физической, логистической и психологической борьбы между мирными жителями и солдатами. Предполагалось, что дом – это священный приют, самое безопасное место на свете, однако, как это происходило во время многих других вооруженных конфликтов, война положила подобному представлению конец. Обе армии приучились рассматривать жилое строение с прагматической точки зрения – для них это было место, где можно было встать на постой, заняться лечением раненых, выспаться, собрать строительные материалы, спрятаться от врага. Кроме того, дома использовали в качестве укрепления, из которого велась стрельба по неприятелю. Если дом мешал продвижению войск, он мог быть разрушен. С самого начала войны обе армии заняли, разобрали и уничтожили множество жилых строений. Мирные жители зачастую испытывали глубокую эмоциональную привязанность к этим зданиям, которые играли особую роль в окружающем ландшафте. Уничтожение дома означало для них, что разрушено может быть все что угодно. В Военном кодексе упоминалась концепция частного жилья: согласно статье 52, солдатам запрещалось заниматься «грабежом и мародерством», а в статье 54 утверждалось, что военные не должны «разрушать и портить» дома мирного населения; те, кто повредил чей-то дом без приказа, могли предстать перед военным трибуналом. Однако, как мы уже видели в случае с провиантом и древесиной, распоряжения такого рода мало влияли на поведение солдат в поле[271].