Полет орлицы - Дмитрий Агалаков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И тогда девушка сорвала с головы шлем и, еще крепче схватив знамя, закричала отступающим:
— Солдаты! Враг боится нас! Он трепещет! Берите вязанки! Мост — наша победа! Именем Господа, враг будет повержен!
Она была услышана. Остановились те, кто был рядом, за ними — другие. И вот уже готовая бежать армия вновь пошла на штурм, и спустя всего час город был взят.
Эта победа вдохнула надежду в солдат Карла Валуа и заставила Перрине Грессара бросить все силы на укрепление главной своей крепости — Ла-Шарите, откуда он совершал грабительские набеги на земли Франции и Бургундии.
От Сен-Пьер-ле-Мутье войско Карла д’Альбре двинулось вдоль берега Луары на север и 24 ноября осадило Ла-Шарите. Но недостаточно было продовольствия в армии и боеприпасов. К тому же приближалась зима — время года, когда феодальные войны сходили на нет, предоставляя хозяевам замков трехмесячную передышку, заполненную пирами и охотой.
В конце декабря осада была снята и продрогшее войско сира д’Альбре, бросив часть артиллерии из-за боязни, что Перрине Грессар совершит контрудар, поспешно ушло на зимние квартиры к Жаржо. Годовая эпопея непрерывных войн, оглушительных побед и немногих поражений подошла к концу.
9
Для Жанны «южный поход» был еще одним поражением. Она не скрывала этого. Как и не скрывала того, что армия была брошена королем на произвол судьбы.
Может быть, она и сгущала краски, но не намного.
А в замке Мён-сюр-Йевр процветало беспечное счастье и благодушие. Короля и королеву носили на руках, вино лилось рекой, а о войнах забыли, точно и не было их вовсе. И на позорное отступление от Ла-Шарите посмотрели сквозь пальцы. Двор более не хотел проливать кровь — свою и чужую. Что до возможной опасности со стороны англичан и бургундцев, то на нее просто закрыли глаза.
— Я прошу отпустить меня домой, — в один из зимних дней сказала Жанна своему королю.
— Домой — куда? — удивился он.
— В Домреми. — Как ей хотелось вырваться из королевского плена под любым предлогом и примкнуть к своим друзьям, которые сейчас дрались с англичанами в Алансоне и Мэне! — Я не гожусь для дворцовой жизни, государь.
Идея отправить Жанну подальше понравилась Карлу Валуа, и он сказал:
— Я подумаю, Жанна.
Но стоило девушке оставить короля и его фаворита наедине, как Ла Тремуй завелся: «Ее нельзя отпускать, государь! Неужели неясно, что у нее на уме? Она затеет войну! Все пойдет прахом — все наши многомесячные труды! Немыслимо, если Жанна окажется вне нашего поля зрения!»
И ей было отказано под предлогом… Да не было никакого предлога! Король — повелитель французов. Всех без исключения! И если он кого-то хочет видеть рядом с собой, то счастливчик должен радоваться — днем и ночью. Во сне и наяву.
Жанна понимала, что так продолжаться долго не может, но терпела. Она ощущала, что Господь отвернулся от нее. Она искала причины своих неудач и находила их. Беды, свалившиеся на нее, были искуплением. Тот ад, в который она ввергла две армии — в святой день, у стен Парижа — не отпускал ее. Она горела в его пламени. Вновь возвращались к ней картины смерти. Ворота не открылись ей. А сама она едва избежала смерти.
Но чем дольше она сидела на привязи, тем четче понимала: она не святая. Не хочет и не может быть таковой. Все сильнее Жанна ощущала себя воином, жизнь которого существует только на острие меча.
И другому быть не дано!
Об этом она и сказала своему королю — сказала при всех.
— Кажется, я недооценила твою сестру, — в один из зимних дней в замке Мён-сюр-Йевр, сидя у камина и глядя на огонь, проговорила Иоланда Арагонская королю Франции. — А со мной такое случается редко…
— Что вы хотите этим сказать, матушка?
Иоланда взглянула на зятя, неопределенно улыбнулась. Она протянула руки к огню и теперь вновь смотрела на языки пламени, жадно лижущие дрова в камине.
— Возможно, твой Ла Тремуй был прав, что так боялся ее, — сказала она.
Карл не верил своим ушам:
— И это говорите мне вы, так радевшая за нее?!
— А почему бы и нет? Жанна неуправляема. Не то плохо, что она не знает слова «мир», что ей нужна война, и только с мечом в руках она чувствует себя хорошо. Она воюет против твоих заклятых врагов — англичан, все сделавших, чтобы отнять у тебя Францию. Я тоже считаю, что лучший язык для переговоров с ними — это меч. — Иоланда положила руки на колени, сцепила пальцы. — Плохо другое, Карл… Она не слушает своего короля. Когда король говорит, что надо вложить меч в ножны, даже если он не прав, нужно исполнить его волю и вложить меч в ножны. Тот, кто не повинуется своему королю один раз, будет так поступать и впредь. Этот человек допускает, что его воля — выше воли короля. — Она встретила взгляд Карла. — Вот что разглядел в Жанне твой трусливый Ла Тремуй и чего не доглядела я, потому что никогда и никого не боялась.
Карл Седьмой стерпел оскорбление своего фаворита.
— И что же вы мне предлагаете сделать, матушка? Наказать ее?
— Наказать Жанну — нет! — улыбнулась королева. — Она не из тех людей, которых наказывают. Тем более, что Жанна денно и нощно борется за своего короля и столько сделала для него! Нет…
— Что же тогда?
— Пока не знаю. Но я поговорю с ней. Пора твоей сестре забыть о доспехах и примерить платье, чтобы блистать при дворе так, как она блистала на поле боя. Пора…
— А если она не согласится — что тогда?
Помолчав, смотревшая на огонь королева усмехнулась:
— Тогда тебе решать, Карл. — Она обернулась к зятю. — Ведь ты — наш король.
Жанна вновь и вновь просила разрешение удалиться от двора. И всякий раз, когда Карл Валуа, уставший от сестры, уже готов был дать добро на ее каприз, Ла Тремую приходилось убеждать короля в обратном: «Богу войны приказать нельзя, но Даме Жанне — можно. И образумить ее в вашей власти, государь!»
Единственный раз, когда мнения Иоланды Арагонской и его фаворита неожиданно совпали. Надо было появиться такой фигуре, как Дева Жанна, чтобы они запели в унисон!
Милостью короля Франции Карла Седьмого Валуа в январе 1430 года Деве Жанне было даровано поместье д’Э, и теперь этот титул должен был фигурировать в ее имени. Помимо этого д’Аркам возвратили дворянство[4], временно ими утраченное, и наградили привилегией: отныне, в обход «саллического закона», дворянство и владение землей в этой семье должно было передаваться как по мужской, так и по женской линии. Пьер и Жак д’Арки были бесконечно рады — меньше чем за год своими ратными подвигами они вернули семье ее былую гордость!
