История инквизиции. том 1 - Генри Ли

Эта таинственность, освобождавшая свидетелей и обвинителей от всякой ответственности, вызывала массу злоупотреблений и полную возможность удовлетворять наветами свою личную ненависть. Покровительство, которое она оказывала доносчикам и еретикам, сделало инквизицию орудием и пособницей бесконечного числа лжесвидетелей, хотя инквизиторы предупреждали свидетеля о наказаниях, налагаемых за ложную присягу, заставляли его дать согласие подчиниться им и тщательно допрашивали его, чтобы узнать, не подкуплен ли он.

Хотя лжесвидетельство каралось очень строго, но тем не менее оно становилось частым, так как раскрытие его было трудным. Бывали случаи, когда свидетели сговаривались погубить невинного. Инквизиция считала, что свидетель, отрекшийся от своего неблагоприятного обвиненному показания, должен быть наказан как лжесвидетель, но тем не менее его показание должно быть сохранено и иметь решающее влияние на приговор.

С лжесвидетелем, если его уличали, поступали так же строго, как с еретиком. Совещание экспертов в январе 1329 г. постановило, что лжесвидетели должны не только подвергаться тюремному заключению, но и возмещать убытки, причиненные ими обвиняемым. В 1518 г. Лев X предписал испанской инквизиции выдавать в руки светской власти тех лжесвидетелей, которые нанесли существенный ущерб своим жертвам. Однако и лжесвидетели, как правило, наказывались по усмотрению инквизитора.

Отношение к свидетелям и свидетельским показаниям – пример тенденции, пронизавшей все инквизиционное судопроизводство, ставить как можно меньше преград трибуналам и давать им неограниченную власть.

Глава 11. ЗАЩИТА

Каноны Латеранского собора предписывали епископским судам, чтобы обвиняемый присутствовал при расследовании его дела, если оно не велось в его отсутствие из-за его неявки; ему предъявлялись все жалобы, чтобы он мог дать на них свои объяснения; имена свидетелей и их показания должны быть обнародованы, и должны быть допущены все законные отводы, «так как сохранение имен в тайне могло возбуждать клевету, а отказ в отводе мог бы помочь лжесвидетелям». Резко отличалось от этого положение обвиняемого инквизицией по подозрению в ереси, который заранее всегда считался виновным. Инквизитор стремился заставить обвиняемого сознаться в своем прегрешении и умолять о воссоединении его с церковью. Чтобы легче этого добиться, систематически низводили до минимума все преимущества защиты. Правда, собор 1246 г. в Безье постановил, чтобы обвиняемому была предоставлена возможность защиты, отводов и опровержения; но инквизиторы не обращали внимания на эти попытки ограничить их произвол. Таинственность позволяла судье делать все, что ему было нужно. Чтобы сделать произвол еще более абсолютным, обвиняемого лишили права иметь защитника. В то же время в епископских судах часто давали бедным бесплатного защитника. Это подтверждалось в хартии 1212 г. Симона де Монфора и в испанских законах той эпохи. Но декреталий Иннокентия III, внесенный в каноническое право, запрещал адвокатам и нотариусам оказывать содействие еретикам и лицам, сочувствующим ереси, а также выступать вместо них в судах. Это запрещение, которое касалось лишь заведомо закоснелых еретиков, было вскоре распространено на людей, только подозреваемых, пытавшихся доказать свою невиновность. Соборы Баланса и Альби в 1248 и в 1254 гг. предупреждали инквизиторов против адвокатских уловок в защиту еретика, признавали сочувствующими ереси адвокатов еретиков; объявленный сочувствующим ереси признавался по закону еретиком, если в течение года не мог это опровергнуть инквизитору. Постоянно повторяли напоминания инквизиторам вести дела, не обращая внимания на законные формальности и на крючкотворство адвокатов. Нотариусов постоянно предупреждали, что редактирование отречения от признания делало их единомышленниками еретика. Хотя формально обвиняемый имел право взять себе защитника, инквизитор мог возбудить преследование против адвоката или нотариуса, выступившего защитником еретика, как против сочувствующих ереси. Если защитниками были лица духовного звания, их лишали навсегда бенефиций.

Принципом канонического права стало: адвоката еретика должно отрешать от своих обязанностей и отмечать навсегда пятном позора. В конце концов стали запрещать адвокатам выступать в судах инквизиции. Обращение к помощи адвоката могло быть столь же опасно для обвиняемого, как и для его защитника. Инквизиция имела право пользоваться всеми справками, какие только можно собрать; она могла вызвать адвоката в качестве свидетеля, заставить его выдать ей имевшиеся у него документы и узнать от него все, что было сказано ему его клиентом.

По общему признанию защита могла прибегать только к отводу свидетелей обвинения. Свидетель мог быть отведен в случае смертельной вражды к обвиняемому; но чтобы вражда была признана таковой, необходимым условием было пролитие крови, или, по крайней мере, ссора между сторонами должна была быть настолько крупной, чтобы могла вызвать кровопролитие. В этом была воя надежда защиты, но и она разрушалась сокрытием от обвиняемого имен свидетелей обвинения. Несчастному приходилось наудачу называть имена лиц, которые могли быть замешаны в его деле. Если он указывал на кого-либо из свидетелей как на своего личного врага, то его допрашивали о причинах вражды; инквизитор рассматривал мотивы ссоры и решал, достаточны ли они для отвода свидетеля. Одна из уловок судей состояла в том, что они в конце допроса спрашивали у обвиняемого, не имеет ли он таких озлобленных врагов, которые стали бы показывать ложно против него; если он отвечал отрицательно, то для него защита уже не была возможной. В других случаях обвиняемому предъявляли самого враждебного ему свидетеля и спрашивали, знает ли он его; отрицательный ответ лишал возможности ссылаться в будущем на личную вражду. Обвиняемому обыкновенно никогда не позволяли вызывать своих свидетелей, за исключением случая, когда требовалось установить враждебное отношение кого-либо из его обвинителей. Если обвиняемому не удавалось угадать имен своих врагов и опровергнуть их показания, то осуждение его было неизбежно.

Инквизиционная система предусматривала: если обвиняемый отказывался защищаться, это признавалось равным отказу явиться на суд, в нем видели акт признания, и обвиняемого немедленно выдавали в руки светской власти на сожжение. Но обвиняемый, пытавшийся защищаться, имел так мало надежды на успех, что часто в самом начале отказывался от защиты. Часто в приговорах есть выражение, устанавливающее факт, что осужденный имел возможность защищаться, но отказался от этого; подобные отказы не были исключением.

В случае возбуждения дела против умерших на суд для защиты покойника вызывались его дети или его наследники. Оглашением по церквам вызывали на суд всякого заинтересованного в деле. В третьем оглашении объявлялось, что если никто не явится в назначенный день, то все равно будет вынесен приговор. В приговорах по делам об умерших всегда тщательно отмечаются эти предварительные оглашения. Иногда в делах об еретикации на одре смерти дети ссылались на непричастность, но так как подтвердить это могли только безукоризненные католики, посторонние семейству умершего, то очень редко подтверждалось заявление наследников.

В теории обвиняемый имел право, как и в других судах, отвести своего судью, но этого никогда не бывало на деле. Нельзя было оправдываться невежеством. Того, кто упорно отрицал приписываемую ему вину и даже выражал готовность исповедовать веру и во всем повиноваться Церкви, считали закоренелым и нераскаянным еретиком, недостойным снисхождения. Самоубийство в тюрьме считалось не раскаянием, а сознанием в прегрешении. Правда, сумасшествие или опьянение могли быть признаны обстоятельствами, смягчающими слова еретиков, если обвиняемый раскаянием искупал свою вину; но при всяком положении дела он прежде всего должен был признать заключение, к которому пришел инквизитор, а в противном случае его выдавали светским властям.

Слова Бернара Делисье – францисканского монаха из Каркассона – были святая истина, когда он в присутствии Филиппа Красивого и его двора заявил, что если бы апостолы Петр и Павел были обвинены в преклонении перед еретиками и инквизиция возбудила бы против них преследование, то они никоим образом не могли бы оправдаться.

Спрошенные о вере, они ответили бы, как магистры богословия и отцы Церкви; но когда им сказали бы, что они преклонялись перед еретиками, и они спросили бы: «перед какими?», то им назвали бы нескольких известных в стране людей, не дав никаких объяснений. Если бы они попросили указания на время и место, то им не дали бы их, и если бы они спросили имена свидетелей, то не услышали бы ни одного. «Каким же образом,- вскричал Бернар,- могли бы святые апостолы говорить в свою защиту, особенно при том условии, что всякого, явившегося к ним на помощь, сейчас же обвинили бы в сочувствии ереси?»