Имя заказчика неизвестно - Фридрих Незнанский

— В Норвегии есть попугаи? — удивился Голованов.

— Конечно! Особая морозоустойчивая порода! Они гнездятся в прибрежных скалах!

Ну что за бред… Голованов вспомнил, что благодаря такой же вот недавней оперативной слежке за одной молоденькой докторшей знал одного скандинавского писателя.

— Писатель, говоришь, придумал? Кнут Гамсун?

Потрясенный шарлатан несколько секунд молчал, потом покопался в кармане и протянул Голованову червонец назад.

— Да ладно тебе, — сказал сыщик.

Алейникова вышла из закусочной и спустилась в метро. Голованов, разумеется, двинулся следом, по ходу движения предупреждая по телефону Щербака, который дежурил на проспекте Вернадского.

Алейникова доехала до «Добрынинской», пересела на Кольцевую, доехала до «Павелецкой», снова пересела на радиальную. Кажется, она направлялась домой. Голованов позвонил Щербаку:

— Ну что у тебя? Время вышло, она возвращается.

— Нашел кое-что, философ у нее спрятал…

— Тогда сматывайся. Встретимся в «Глории».

Так что не такие уж бесплодные были шатания Голованова по городу — на самом деле он прикрывал своего приятеля, который тем временем изучал квартиру аспирантки. Дело это было, конечно, незаконное, но по закону Похлебкина можно было искать до второго пришествия.

А насчет писателя Кнута Гамсуна — не так уж и странно, думал Голованов. Это у нас их пруд пруди, особенно детективщиков развелось — как тараканов нетравленых. Такое сочиняют, прости господи! Читаешь что-нибудь, и кажется, что по ходу книги они никак сами для себя решить не могут, кого главным злодеем назначить. Впрочем, Денис как-то рассказывал про книжку, на которой было написано что-то вроде: «Читается на одном дыхании, потрясающая интрига, до последней страницы неизвестно, кто же убийца!» И название — «Сторож-убийца».[3]

«…Скажу честно, я не ожидал такого стечения обстоятельств. Испуганная жена Заикина тщетно пыталась нас разнять. Только вышло у нее это немного неестественно. Наконец, Семен немного успокоился.

— А ну давай отсюда. Вали на все четыре стороны. Нам с тобой не по пути. Пошел, я сказал! Я не дам своих друзей позорить!

Ужасная догадка, словно молния, пронзила мой мозг, отдалась в нем болью. Теперь многое становилось ясным, и от этой ясности еще больше терзалась моя душа.

— Если Панкин мертв, то кто же тогда этот человек? — Я швырнул на стол измятую фотографию. Заикин сразу нашел на ней нужное мне лицо, но не спешил ничего говорить. Чувствовалось, что его гложут сомнения и подозрения. Этот опустившийся парень пережил в данную минуту очень многое. Я не мешал ему. Если бы я сразу догадался, что Евгений Барышев служил с Панкиным в одном взводе, то визит в Вологду не имел бы смысла. Еще в Москве Виктор мог добыть интересующую меня информацию. Но теперь я благодарен судьбе за то, что она помогла во всем разобраться!

Наконец Семен собрался с мыслями и решил говорить:

— Этого парня завут Женька Барышев. Мы служили в одной части и очень его уважали. Умный, черт, был и везучий.

— Теперь я и сам все понял. Только в Кашлевске его знают как Дмитрия Семеновича Панкина.

Семен почти не слушал меня. Порыв гнева прошел, и сейчас мой собеседник представлял довольно жалкое зрелище. Только глаза горели странным и хитрым блеском.

— Если ты опять не врешь, то получается, что Женька присвоил себе чужую фамилию. Да это в голове не укладывается. Слушай, Маша, — обратился он к жене, — доставай из загашника бутылку «домашнего консервирования». Разговор предстоит долгий и тяжелый.

Жена послушно исполнила просьбу. Мы закурили, и я приготовился слушать печальную историю восьмилетней давности.

— Забирали нас отсюда, из Вологды. Впрочем, это ты и без меня знаешь. До самой Ферганы ехали в поезде почти неделю. Разумеется, успели перезнакомиться. Из восьмерых земляков вернулось семь. Только Димке не повезло… Ну, об этом потом. Значит, как водится, оттянули мы полгода в учебке, а там попали в настоящее дело. В одну часть направили из наших только меня и Димона. Совпадение невероятное. Как прибыли, так и началось. Рейды-прикрытия. Сопровождали колонны грузовиков. Часто обезвреживали огневые точки. Десанту всегда работа найдется. Вместе с нами служили ребята из Кузбасса. К шахтерам отношение хорошее. Они парни что надо, не подведут. В трудную минуту друг за друга горой. Из самого пекла на руках вынесут. В общем, так и служили. А у Панкина характер покладистый был. Мечтательный, мягкий человек. Лидерство всегда уступал. Я знал, что он детдомовский, правда, очень этому удивлялся. Они обычно все ершистые такие.

Сначала мы с ним дружили вроде, но потом на арену вышел этот самый Женька Барышев. В это время я приболел. Лихорадило сильно. Пока месяц в санчасти валялся, они сдружились. Дима в друге души не чаял. Впрочем, Евгений и правда человек особый был. Начитанный, образованный, в математике шарил, как бог. У Панкина с образованием пробел вышел, вот он и тянулся как мог к своему умному дружку. Я против Женьки ничего не имею. Он совсем не пользовался результатами такой дружбы. Даже один раз помог выбраться Дмитрию из очень сложной ситуации. Лихой был парень и находчивый. Жизнь свою берег, но за спины никогда не прятался. В свободное время качался, как зверь. Говорил, что дома у него с кем-то есть счеты, надо быть в хорошей физической форме. Ну, мы на это серьезно внимания не обращали. У всех на гражданке свои проблемы. Помню, однажды он с узбеком Максудовым дрался. Ох, и силен был, черт! Все получилось из-за какого-то письма. Максудов часто видел, как Женька это письмо читает. Думал, от девчонки письмо-то. Возьми один раз и вырви в шутку из рук у Барышева эту бумажку. Что потом началось! Представляешь, тот узбеку так морду начистил, что чуть в дисбат не залетел. А письмецо оказалось от брата. Глупая история. Целых десять суток на губе Женя отсидел. Еле замполит отмазал.

В общем, вернулся он оттуда сам не свой. Молчаливым стал, только с Панкиным и общался. Но службу не косил. Ему ведь недолго оставалось. Он на полгода раньше призвался. Другой бы сбавил обороты, но не Женька, этот парень был не таким. Однажды он мне сказал, что в Афгане не умрет. Ему на роду написано совершить очень важное дело. Вот так-то.

Знаешь, это было в начале восемьдесят седьмого года. Уже первые наши части выводить начали. Душманы рады были. Еще бы, в спину стрелять легче. Сам понимаешь, если там был. Мы тогда просто измучились.

Приходилось сопровождать ценные грузы и днем, и ночью. Духи засады устраивали, мины разбрасывали. Понимали, гады, что без нас скучно будет. Они и сейчас все никак не успокоятся, воюют.

Ну, значит, был март месяц. Подняли нас ночью по тревоге и на вертолетах в Кабул перебросили. Надо, видите ли, сопровождать очень важную колонну из восьми грузовиков. Работа привычная, хоть и рискованная. Все шло как положено, по графику. Впереди и сзади БТР, вертолетчики дорогу контролируют. Вроде все спокойно. Едем, значит. Как только на перевал поднялись, как дадут по нам залп ракетами «земля — воздух»! Первый бронетранспортер взорвался, дорогу перегородил. Завязалась перестрелка, мы в соседнюю деревню. Не будут, думаем, эти сволочи по своей деревне из ракет палить. Куда там! Нас только там и ждали. Едем по улочке, дувалы вокруг. Внезапно калитка открывается, и оттуда обкуренный душман прямо под колеса грузовика. Они его динамитом обвязали, а мулла все грехи простил. Это по-нашему камикадзе называется. Духи народ неглупый, хоть и фанатичный. Зажали они нас в деревне, всю колонну, и давай палить из автоматов. Ну, думаю, все, вот и пришел мой последний час. Нагулялся ты, Сема, в этой жизни, пора и честь знать. Вдруг Женька как заорет: «Прыгайте на крыши!» Это, конечно, самое умное было. В машинах мы хорошие мишени. Зажаты, как в тисках, ни тебе стрелять, ни когти рвать. В общем, кинулись на крыши. Нас всего горсточка, но сдаваться никто не собирался. Один шофер себя прямо с грузовиком взорвал, чтобы в плен не попасть, да и груз чтобы духам не достался.

Димка тоже замешкался. Мы его потеряли в суматохе. Когда смотрим, духи уже волокут пацана по дороге. Стали стрелять, они в ответ. Вертолетчики подлетели, но кружат и не помогают. Ждут команды начальства. Нам от этого, конечно, не легче. Тогда духи орут: «Урус, гяур, сдавайся!» Димка без сознания, но еще живой, дышит. Они нас на него выманить хотели. Словно рыбу на червяка ловят. Женька весь задрожал, говорит: «Прикрой, Сема, я Димона отобью». Да куда там…

Тут наши получили приказ уничтожить груз вместе с деревней к чертовой матери. Такое началось!

Духи Аллаху молятся, а сами в грузовик и в горы. Напоследок, сволочи, проехали по Дмитрию колесами. Изуродовали ужасно. Так он и остался в пыли лежать. Наши с воздуха бомбят. Откуда им знать сверху, где свои, где чужие, — приказ ведь есть приказ. Взрывы, огонь, крики. Паника настоящая. Барабанные перепонки лопаются. Женька все же рванулся к другу. Когда подбежал, рядом взорвалась мина. Его в воздух подбросило, контузило сильно. Я сначала думал, что все, отвернулось везение от этого счастливца. Упал, лежит и не шелохнется. Потом смотрю, заворочался. Значит, ранен.