История Рима от основания Города - Тит Ливий

(21) Допустим, все ложь, что здесь говорил афинский посол о жестокости, алчности и любострастии царя; допустим, нас не касаются преступления, совершенные царем против горних и подземных богов в Аттике, – (22) все это не сравнится с тем, что претерпели жители отдаленных от нас Кеоса и Абидоса. Давайте, если хотите, забудем и о наших собственных ранах, (23) об убийствах и грабежах, учиненных царем в Мессене – в сердце Пелопоннеса, о гостеприимце царя в Кипариссии Харителе, убитом прямо на пиру, вопреки всем божеским и людским правам61 и обычаям, об Аратах из Сикиона, отце и сыне, умерщвленных царем. А ведь он несчастного старца отцом величал! (24) У сына же похоти ради увез жену в Македонию!62 Не будем вспоминать прочие надругательства над девами и матронами. (25) Допустим, что мы имеем дело и не с Филиппом, чьей жестокости вы так боитесь, что все онемели. Ведь какая еще может быть причина для молчанья у созванных на совет? Предположим теперь, что мы обсуждаем свои дела с Антигоном, кротчайшим и справедливейшим царем, оказавшим нам всем множество услуг63: неужто он потребовал бы от нас делать невыполнимое?

(26) Пелопоннес есть полуостров, лишь узким перешейком Истма64 связанный с континентом; ни для чего он не открыт и не удобен в такой степени, как для морской войны. (27) Если сто крытых судов, да пятьдесят более легких открытых, да тридцать исских ладей начнут разорять приморские области и нападать на беззащитные города побережья, то мы, понятно, спасемся в городах, лежащих внутри страны, – как будто война, проникшая вглубь, не сжигает уже наши недра! (28) Когда Набис с лакедемонянами будет теснить нас с суши, а римский флот с моря, – откуда тогда взывать мне к союзнической помощи царя и македонской защите? Может быть, мы сами, своими силами будем оборонять осажденные города от римского врага? То-то мы хорошо отстояли Димы в прошлой войне65! (29) Разве мало мы видим чужих несчастий, чтобы умножать их еще и своим примером? (30) Римляне по своей воле ищут нашей дружбы – не вздумайте пренебречь тем, чего вам самим следует желать и к чему всеми силами нужно стремиться. (31) Уж не думается ли вам, что они от страха прибегают к союзу с вами, что, застигнутые в чужой стране, желают укрыться под сенью вашего покровительства, дабы их принимали в ваших гаванях и снабжали вашим продовольствием? (32) В их распоряжении море; в какие бы земли они ни приходили, все тотчас подчиняется их власти: того, о чем они просят, им по плечу добиться и силой. Только из сострадания они не позволяют вам совершить непоправимое. (33) Ибо то, что Клеомедонт представлял вам как умеренный и самый безопасный путь – оставаться в бездействии и не браться за оружие, – это в действительности не средний и вообще не путь. (34) Не говоря уж о том, что нам все равно нужно либо принять, либо отвергнуть союз с римлянами – чем, как не добычей победителя, станем мы, не заручившись нигде надежной поддержкой и ожидая исхода дела, рассчитывая присоединить свое решение к решению судьбы? (35) Не пренебрегайте тем, что вам предложили по доброй воле, но о чем следовало молить всех богов. Сегодня вам позволено сделать выбор, но не всегда это будет так. Не часто и не долго будет у вас такая возможность. (36) Уже давно вы более хотите, чем смеете освободить себя от Филиппа. А теперь вам не нужно терпеть ни трудов, ни опасностей: те, кто вернет вам свободу, приплыли из-за моря с большим флотом и войском. (37) Если вы отвергнете этих союзников, значит, вы лишились рассудка, ибо не миновать вам встретиться с римлянами, если не как с соратниками, то как с врагами».

22. (1) После речи претора поднялся шум. Одни ее одобряли, другие сурово бранили одобряющих, (2) и уже не только отдельные люди, но и целые города спорили между собой; должностные лица союза – их называют «дамиурги» и избирают числом десять человек66 – тоже вступили в перепалку ничуть не менее горячую, чем толпа. (3) Пятеро говорили, что они внесут предложение о союзе с римлянами и поставят его на голосование; пятеро других утверждали, что закон запрещает должностным лицам ставить на голосование, а собранию принимать решение против союза с Филиппом. Так в перебранках прошел еще один день. (4) Последний, третий, день остался собранию для принятия законного решения. К этому времени страсти накалились до того, что отцы с трудом удерживались от расправы над сыновьями. (5) У пелленца Писия был сын дамиург по имени Мемнон, из тех, что противились принятию решения и опросу мнений. (6) Писий долго умолял сына, чтобы тот позволил ахейцам позаботиться об общем благе и своим упрямством не толкал к гибели целый народ. (7) Когда мольбы не подействовали, он поклялся, что будет считать его не сыном, а врагом и убьет собственной рукой. (8) Этим отец добился того, что на следующий день сын присоединился к тем, кто стоял за голосование. Поскольку они оказались в большинстве, а почти все города не колеблясь одобряли предложение и открыто заявляли, какое решение они примут, (9) то жители Дим, мегалополитанцы и некоторые из аргосцев, прежде чем было принято решение, поднялись и покинули собрание, чему никто не удивился и не попенял. (10) Дело в том, что мегалополитанцы еще на памяти их дедов67 были изгнаны с родины лакедемонянами; вернул же их обратно Антигон. Димы были недавно захвачены и разграблены римским войском, а Филипп приказал выкупить их жителей, где бы они ни томились в рабстве, и вернул им не только свободу, но и родину. (11) Аргосцы же помимо того, что верили, будто от них ведут свой род македонские цари, в большинстве своем к тому же были связаны с Филиппом узами гостеприимства и семейной дружбы. (12) Потому-то все они и покинули собрание, которое склонялось к решению о союзе с римлянами. Поскольку на них лежал долг за столь великие и недавние благодеяния, им простили этот уход.

23. (1) Остальные общины ахейцев, когда началось голосование, срочным декретом утвердили союз с Атталом и родосцами. (2) Союз с римлянами не мог быть утвержден без согласия народа римского68, и его отложили до того времени, когда появится возможность отправить послов в Рим. (3) Пока что постановили отрядить трех послов к Луцию Квинкцию, а все ахейское войско двинуть к Коринфу, поскольку Квинкций, захватив Кенхреи, осаждал уже и сам город69.

(4) Ахейцы расположились лагерем подле тех ворот, что ведут к Сикиону; римляне осаждали часть города, обращенную к Кенхреям; Аттал перевел войско через Истм и вел осаду со стороны Лехея – гавани у другого моря70. Сперва они вели дело медленно, надеясь, что внутри города начнется распря между горожанами и царским гарнизоном. (5) Но там, напротив, все были одушевлены единым порывом: македоняне защищали Коринф так, будто это была и их родина, а коринфяне принимали власть начальника гарнизона Андросфена, словно он был их согражданином, избранным на должность голосованием. (6) Поэтому союзникам оставалось надеяться на силу, на оружие, на осадные сооружения. Со всех сторон к стенам были подведены насыпи, хотя подходить туда было нелегко. (7) С той стороны, откуда вели осаду римляне, таран разрушил часть стены; поскольку это место оказалось не защищенным укреплениями, македоняне бросились туда, чтобы оборонить его оружием, – между ними и римлянами вспыхнула ожесточенная битва. (8) И сначала благодаря численному перевесу они с легкостью отбросили римлян, но затем, когда подоспели подкрепления от ахейцев и Аттала, силы сторон сравнялись, и стало ясно, что союзники легко оттеснят отсюда македонян и греков. (9) Там было великое множество италийских перебежчиков; частью из войска Ганнибала – они пошли за Филиппом, страшась наказания от римлян, – частью же из моряков: те, что недавно бежали из флота и перешли к врагу в надежде на более почетный род службы71. В случае победы римлян им не оставалось надежды на спасение, но отчаяние воспламеняло в них скорее ярость, чем храбрость. (10). Напротив Сикиона есть выдающийся в море мыс, это мыс Юноны, которую называют Акрея72. Расстояние оттуда до Коринфа – почти семь миль73. (11) Царский префект Филокл привел туда через Беотию тысячу пятьсот воинов. Наготове были посланные из Коринфа ладьи, которые, приняв это войско, перевезли его в Лехей. (12) Аттал предложил сжечь осадные сооружения и немедленно прекратить осаду; упорнее настаивал на своем замысле Квинкций, но и он, увидев царские передовые части перед всеми воротами, понял, что не сможет выдержать натиск врага в случае вылазки, и согласился с предложением Аттала. (13) Итак, предприятие оказалось тщетным: отпустив ахейцев, союзники вернулись на корабли. Аттал отправился в Пирей, а римляне – на Коркиру.

24. (1) Пока флот был занят всем этим74, консул разбил лагерь в Фокиде у Элатеи. Сперва он попытался решить дело, вступив в переговоры со старейшинами элатейцев, (2) и лишь когда получил ответ, что от них ничего не зависит и что царские воины многочисленнее и сильней горожан, он напал на город сразу со всех сторон, с оружием и осадными приспособлениями. (3) К стене подведен был таран – когда с ужасным шумом и грохотом рухнула стена между двумя башнями, римская когорта немедленно ринулась в открывшийся проход. (4) Покинув свои посты, македоняне из всех частей города бросились к тому месту, где наступал неприятель. (5) Римляне тем временем перелезали через обрушившуюся стену, а к другим приставляли лестницы. И пока взоры и внимание защитников были обращены в одну сторону, во многих местах вооруженные воины, вскарабкавшись по лестницам, захватили стену и перебрались в город. (6) Услыхав шум, враги в страхе покинули место, которое обороняли сомкнутым строем, и все бежали в крепость. За ними туда последовала толпа безоружных. (7) Так консул овладел городом. Разграбив его, он послал в крепость вестников, которые обещали царским воинам жизнь, если те согласятся уйти безоружными, а элатейцам свободу. Соглашение было заключено, и консул через несколько дней занял крепость.