Ещё вчера… - Николай Мельниченко

– Там, Николай Трофимович, сидят пять кандидатов наук по цветной дефектоскопии, они в один голос заявили, что это все чушь, посмеялись надо мной и отказались дать бумагу! Так что, теперь нам опять переходить на вакуумрамку? – истинный труженик, он боялся только этой ненавистной работы, зримой уже в ближайшем времени.

– Ладно, Вася, оставь бумаги, я освобожусь и сам схожу к ним, поговорю по птичьи.

…Несколько человек "ланчевались" – гоняли чаи-кофеи, уютно расположившись за вывеской "Секция капиллярных методов контроля" в украшенном лепниной Митрополичьем Доме Александро-Невской лавры. Их покой надежно охраняли: Первый (секретный) отдел, бюро пропусков и несколько барьеров вооруженной охраны. Встретили они меня весело:

– А опять эта бумага! Хотите микроскопом гвозди забивать?

– Приходится, если вы не придумали ничего лучшего для нас, серых. Даже дохлую вакуумрамку наш товарищ изобрел, – беру быка за рога: мне некогда, и не хочется разводить с ними церемонии после безобразий с Андреевым.

– Как это? Откуда вы взяли? – аж приподнялись кандидаты. – Это, кажется, французы придумали!

– И этот француз называется майором Советской Армии Федченей, военным строителем! Притихшей "науке" рассказываю о недостатках рамки и преимуществах необычного – использование цветной дефектоскопии для контроля плотности, особенно – если с другой стороны к сварному шву не подобраться. При словах "цветная" все кандидаты напрягаются: это их территория, их хлеб с маслом, о тайных глубинах которых я, конечно, понятия не имею. Они надменно засыпают меня научными терминами: "пенетранты", "экстракция", "чувствительность метода", "капилляры"… Убедившись, что в "цветных словах" я разбираюсь не хуже их, ученые ребята успокаиваются. Продолжаем разговор уже вполне профессионально о занимательных мелочах контроля, по которым у нас имеется уже большой опыт. А кандидаты, оказывается, не совсем "в курсе" этих загогулин, которые мы уже успешно преодолели.

– Так это же изобретение! – не выдерживает самый Непосредственный работник передовой науки. Я скромно соглашаюсь с предыдущим оратором, добавляя, что сейчас мне нужна всего лишь справка о пригодности к использованию рацпредложения.

– Так давайте оформим вместе заявку на изобретение! – внезапно предлагает самый Дальновидный. – Трое наших – и вы, – смело очерчивает он круг доступа к грядущему пирогу. Мне очень не хочется опять наступать на грабли патентования, но если ученые товарищи желают, и сами оформят заявку…

– Наших – двое: Андреев и я, – поправляю "науку".

– Ну… рабочего… в заявку нового метода… – кисло тянут любители авторских свидетельств. Но я твердо стою на своем, и они, скрепя сердце, соглашаются подать заявку от имени пятерых.

Уношу из "Прометея", кроме вожделенной справки, также толстый том патентов Германии по капиллярным методам контроля. В течение двух недель я должен дать заключение, что хитроумные немцы за истекшие 50 лет ничего подобного нашему методу не придумали. Поиск по остальным девяти странам и составление заявки любезные соавторы принимают на свои натруженные плечи. Через две недели мы должны встретиться снова для подписания заявки.

Верный "союзническому долгу" я урываю время от плотного графика, чтобы разобраться с немцами и составить "бумагу" к условленному сроку. Успеваю. Звоню кандидатам, чтобы они заказали пропуск в свою уютную обитель.

– Вы знаете… вам можно не приезжать… мы уже подали заявку… нет, вас мы не включали…мы подумали, что… – заикается "соавтор" на другом конце провода.

Я кладу трубку, даже не выругавшись по-настоящему. Мне уже ясно, что именно подумало "жулье от науки", как его метко окрестил незабвенный дед Трочун. Ни мне, ни Васе Андрееву, не нужна волокита с авторским свидетельством. А лично мне, простому Заслуженному рационализатору РСФСР, даже лестно, что целых три кандидата наук могут сытно питаться крошками с моего стола. И времени, затраченного на чтение чужих патентов, совсем не жалко: я узнал от немецких "геноссен" много интересного о капиллярах, правда – в других областях…

И еще одна история о контроле сварки. Мы строим в Казахстане, Сибири и других местах старты для огромных межконтинентальных ракет. Она, родимая, высотой около 50 метров, прячется в "ямку", набитую прибамбасами и кабелями по самую завязку. "Ямку" глубиной 50 и диаметром около 10 метров от остальной планеты отделяет кольцо кладки из мощных ж/б тюбингов. Сверху на ямку по рельсам накатывается холмик, на котором могут расти деревья, если они растут вокруг.

Понятно, что при такой глубине ямы встреча с водой неизбежна, и мощный железобетонный стакан должен быть облицован изнутри водонепроницаемой металлической облицовкой (раньше мы собирали там резервуар из рулонных заготовок, который и служил опалубкой при бетонировании). Конструкторы "ямки" не были отягощены знаниями сварки, поэтому они сделали, "как лучше и быстрее": внутреннюю стенку каждого сегмента еще на заводе облицевали металлом. На монтаже следовало на щели между сегментами наложить внахлест горизонтальные и вертикальные стальные полосы и приварить их к металлу облицовки. Все очень просто и наглядно.

Вскоре в часть из "верхов" пришел сигнал: "сварщики тире плохие зпт сварка не держит тчк примите срочные меры по замене зпт усилению личного состава".

"На ковре" у начальника УМР я твердо заявляю, что менять никого не нужно: туда мы послали лучших из лучших. Например – Витю Кибалко, одного из моих первых матросов, – не только аса-сварщика, но и толкового инструктора. Но, когда у верхов шатается трон и чешется шея, все возражения кажутся им жалким лепетом, недостойным внимания. Следует грозный окрик Булкину: "Выполнить немедленно без разговоров!!!" За дверью начальствующий рык Булкин трансформирует в задумчивую фразу-приказ:

– Надо вам ехать, Николай Трофимович: больше никто не разберется…

В тот же день вечером я отбыл на прямом поезде в Целиноград (бывший Актюбинск, ныне – Астана, столица Казахстана). Для "поддержки штанов" мне добавили моего приятеля Васю Марусенева, которому на тот момент просто нечего было делать. Впрочем, своей персоной он выполнял важную часть приказа: "усилить".

Все было бы очень мило, но меня подвела собственная температура: она была около 380С. Если бы не приказ, то я бы просто валялся в постели. За "прямизну" поезда тоже пришлось платить: до Целинограда он полз семь(!) суток, надолго замирая на забытых богом полустанках. В стареньком вагоне окна были со щелями, и я то дрожал от холода, то купался в липком поту от внутренней и внешней жары. Но все эти мелочи еще больше съежились, после первого "откушивания" Василь Василича. Бодрые песнопения "Не все Шапиро подчиняются моря!" в моей комнате, где командир части А. М. Шапиро был не только начальником, но и соседом, – теперь уже выглядели милой шалостью. В. В. Марусенев – нормальный немногословный мужик, теперь озверел надолго – на всю неделю: у проводника "было с собой", а у Васи – был полученный аванс.