НКВД и СМЕРШ против Абвера и РСХА - Анатолий Чайковский

В связи с мероприятиями, проводимыми германскими властями, среди населения усиленно ходят слухи о предстоящей в ближайшее время войне Германии с СССР».

Тенденцию к переориентации устремлений немцев и их союзников подметила и военная контрразведка 3-го Управления НКО СССР. «В результате разоблачения агентуры германских разведывательных органов установлено, – отмечалось в очередной ориентировке, – что органы гестапо и военной разведки особый интерес проявляют к объектам военного характера, главным образом к получению данных об авиации, артиллерии и тыловых частях». Перед агентами стояли задачи фиксировать перемещение войск, добывать образцы горюче-смазочных материалов, выявлять среди командного состава Красной Армии бывших царских и белых офицеров, выискивать гражданские и воинские документы, продолжать «разведку органов и руководства НКВД:

1. Что такое Особый отдел, кому он подчинен.

2. Имеют ли между собой связь органы НКВД и особые отделы, подчиняются ли они друг другу.

3. Устанавливать фамилии, национальность и адреса их сотрудников».

Уточнял начальник Управления майор госбезопасности Анатолий Михеев и предыдущую информацию о национальном составе немецкой агентуры на западном направлении. По его данным, на 52 % она состояла из поляков %(как правило, бывших военнопленных и местных жителей), на 30 % – из украинских националистов, остальные – белорусы, эстонцы, русские и незначительное число евреев. Подчеркивал: средний возраст агентов и диверсантов – 25–30 лет, из них 10 % – красивые молодые женщины и девушки.

Количество заброшенной в предвоенный год в СССР агентуры составило 5 тыс. человек. По сравнению с 1939 г. число агентов только с немецкой стороны возросло в четыре раза[55]. При этом подсчитаны лишь задержанные и убитые. Сколько было тех, кому посчастливилось пересечь государственную границу, неизвестно. До сих пор неизвестно и число законспирированных в советском тылу немецких и других нелегалов – резидентов и агентов. «Весной 1941 г., – писал Л. де Йонг, – у немцев имелось несколько агентов в прибалтийских республиках и в восточных районах Польши, занятых Советским Союзом». Реально их там было в разы больше. В названных Йонгом и других районах СССР агентурные позиции Абвера и СД опирались на националистов, представителей свергнутого в 1917 г. режима, других враждебно настроенных к советской власти лиц.

«Весной и в начале июня 1941 года, – отмечал Павел Судоплатов, – Абвер, следует признать, свою задачу по разведке прифронтовой полосы в целом выполнил. Он обладал данными, которые поставляли агенты-маршрутники и местное население. Немцы были осведомлены о расположении наших войск, о дислокации аэродромов, местонахождении нефтебаз благодаря хорошо налаженной работе аэрофоторазведки, радиослужб и воздушной разведки. В актив Абвера надо записать и вывод из строя 22 июня узлов связи Красной Армии…»

По-иному выглядели разведданные о глубинных районах СССР и прежде всего о положении дел в Вооруженных Силах. В мемуарах «Лабиринт» (раздел «Борьба с советской разведкой»), вспоминая о кануне войны, Шелленберг писал: «Мы уже имели достаточно много ценных сведений о разведывательной службе Советского Союза за рубежом и о разногласиях, которые существовали между разведывательной службой МВД (прежде НКВД) – разведорганом секретной полиции советской коммунистической партии – и военной разведывательной службой». Утверждение шефа «СД-Аусланд» соответствовало действительности, но, не желая компрометировать Абвер, и прежде всего СД, он умолчал об отсутствии у секретных служб Германии разведданных о реальном состоянии Красной Армии, стратегических промышленно-экономических, материально-технических и людских мощностях и резервах Советского Союза. Последнее в рейхе узнали, а главное, почувствовали непосредственно уже в ходе войны. Павел Судоплатов: «Немецкая разведка сумела предсказать гитлеровскому командованию малую вероятность разгрома СССР в краткосрочной летней военной кампании. Немцы не обладали исчерпывающими данными о нашем военно-экономическом потенциале. Они вынуждены были опираться на агентуру из формирований оуновцев, грузинской, армянской и азербайджанской эмиграции, националистов из Прибалтики, которые не имели доступа в наши экономические министерства и ведомства и в среду высшего и среднего звена советского военного командования».

Данный факт в свое время вынужденно признали и многие немецкие генералы. Бывший начальник главного разведывательного управления генштаба сухопутных сил Вермахта К. Типпельскирх писал: «Определить хотя бы приблизительно военную мощь СССР было почти невозможно. Слишком многие факторы, из которых при нормальных условиях можно было составить сложную картину мобилизационных возможностей вооруженных сил и их экономических источников, были покрыты непроницаемой тайной… Шпионаж, который в других странах велся под видом безобидной частной экономической деятельности, не находил для себя в Советском Союзе… никакого поля деятельности». По словам автора «Истории Второй мировой войны», у высшего руководства ОКВ имелось лишь «приблизительное представление о том, на что способен Советский Союз в случае войны».

Безучастным к промахам военной разведки не остался и Гитлер. Говоря о провале «блицкрига», 3 октября 1943 г. он заявил: «Мы не имели представления о гигантских размерах подготовки, проведенной этим врагом (Советским Союзом. – Авт.)». Признание фюрера окончательно предопределило и закат «звезды» Абвера, а одновременно – и адмирала Канариса.

«Как обстояло с немецким шпионажем против России? – риторически спрашивал после войны немецкий историк Карелль. – Что знало немецкое руководство от секретной службы? Ответ в двух словах: очень мало!.. Она ничего не знала о военных тайнах русских».

Но пока все шло своим чередом. 30 мая 1941 г. Франц Гальдер в очередной раз отметил в дневнике: «Фюрер решил, что срок начала операции «Барбаросса» прежний – 22.6». В субботу, 21 июня он же записал: «Совещание с разбором обстановки: а) Условный сигнал «Дортмунд» (приказ о начале наступления)[56], означающий проведение операции, передан».

Вторжение немецко-фашистских войск в пределы СССР началось точно по плану и по заранее обусловленному сигналу. Великая Отечественная война стала трагичной и жестокой реальностью.

Телефонограмма УНКГБ Львовской области

в НКГБ УССР о сообщении солдата А. Лескова

22 июня 1941 г.

1 экз.

Верно: п/п Бул.

Из Львова

22/VI-41 г. 3.10

Киев НКГБ УССР

т. Мешику

Перешедший границу в районе Сокаля немецкий солдат показал следующее: его фамилия – Лесков (в документе – Лишков. – Авт.) Альфред Германович, 30 лет, рабочий, столяр мебельной фабрики в гор. Кольберг (Бавария), где оставил жену, ребенка, мать и отца.

Ефрейтор, служил в 221 саперном полку 15 дивизии. Полк расположен в селе Целенжа, что в 5 км севернее Сокаля. В армию призван из запаса в 1939 году.

Считает себя коммунистом, является членом Союза красных фронтовиков, говорит, что в Германии очень тяжелая жизнь для солдат и трудящихся.

Под вечер его командир роты лейтенант Шульц отдал приказ и сообщил, что ночью, после артиллерийской подготовки, их часть начнет переход Буга на плотах, лодках и понтонах.

Как сторонник соввласти, узнав об этом, решил бежать к нам и сообщить.

Передал: Ткаченко[57]

Принял: Беспалько

Дальнейшая судьба Альфреда Лескова, человека, чью фамилию можно найти во многих работах по истории Великой Отечественной войны, сложилась печально. Его переход на советскую сторону накануне вторжения войск Вермахта в СССР был широко использован в пропагандистских целях. Среди них значится и выступление на митинге 27 июня 1941 г. перед рабочими киевской обувной фабрики. Ведомство Л. Мехлиса (Главное политическое управление РККА) распространило обращение Лескова к немецким солдатам в виде листовки с его фотографией общим тиражом 1 млн экземпляров.

Убежденный антифашист и мыслящий человек, на свою беду он критично отозвался о советско-германском пакте 1939 г., публично оценив его как грубую и непростительную ошибку высшего руководства Советского Союза, которая, по его словам, сыграла отрицательную роль в последовавших событиях. В октябрьские дни 1941 г., когда гитлеровские армии приближались к Москве, свой взгляд на ситуацию Лесков изложил в нелицеприятной для советской стороны записке «Что делает Коминтерн?». Ознакомившись с написанным, Сталин для истории оставил резолюцию: «т. Берия. Разобраться».