Снежная Королева живёт под Питером - Елена Трещинская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да и кому теперь она помешает? – рассудил Епиходов.– Ей, небось, скоро лет сто?
Никто не ожидал, что бывшая барыня и хозяйка дачи, семидесятилетняя Любовь Андреевна Раневская не пожелает сидеть сложа руки, а станет садовницей, разведёт в приюте огород и будет заниматься с сиротками садовым хозяйством!.. Дети будут своими руками собирать урожай с помощью Бабушки, как теперь девочки называли Раневскую. Они выращивали картошку, свёклу, морковь, петрушку, укроп, лук, собирали с кустов смородину. Варенье варил весь дом.
Епиходов зорко следил, чтобы бывшие барыньки не устроили тут институт благородных девиц. Но, каждый раз, когда он наведывался с проверкой, Дуня ставила самовар, а Аня выводила хор приютских детей, который под аккомпанемент своей учительницы бойко пел песни революции. Потом девочки наперебой рассказывали дяденьке о своей учёбе и о том, как они читают в присланных им газетах о добром Ленине, заучивают наизусть даже целые предложения из его речей. И Епиходов млел. Уезжал, напоенный чаем, но для порядка наказывал "дальнейшее политическое чтение и заучивание тезисов революции и её вождя". Закрывая за ним двери, Варя и Аня с улыбкой переглядывались.
Прошел год, наступила весна. Раневская говорила теперь немного. Но вот однажды поздно вечером, после очередного суматошного трудового дня, уложив детей, Варя и Аня усадили маму ужинать. На столе, застеленном вышитой белой скатертью из "прошлой жизни", Аня расставляла чашки, а Варя – тарелки с дымящейся вареной картошкой, посыпанной резаным лучком, и постное масло в старом родном графинчике.
Любовь Андреевна сидела молча, чуть улыбаясь, сложив одна на другую покрытые морщинками, с припухшими суставами ладошки. Раньше эти руки знали только баночки с французскими кремами да столовые приборы. Даже дареные ей цветы в вазы ставил кто-то другой. Теперь за столом сидела старая женщина, благородно поседевшая, много повидавшая и, вопреки всякой логике, перенесшая всё, что послано было ей.
Аня думала про себя, что сегодня, кажется, мама перестаралась: она копалась с детьми в саду и на грядках дольше обычного. Но вот сидит за столом, как всегда, прямо, только глаза запали. Бедная мамочка, если бы тогда, давно, когда ещё не продали сада, она хоть краешком взгляда увидала себя теперешнюю! Заглянула бы в свою сиреневую комнату, где теперь спали несчастные сироты, увидела бы, где теперь проходит забор, отгородивший почти у самого дома лишь рощицу вишен – всё, что осталось им от огромного сада…
Однако нельзя было не заметить, что эти несколько выживших крепких деревьев были спасителями и дарителями счастья для Любови Андреевны. Целыми днями она трудилась вокруг них, ласкала руками, взором, словами, просто сидела на стульчике под ними молча… Вдруг она заговорила.
– Где-то я прочитала, что цветущий сад – символ красоты и покоя. Теперь я понимаю, что цветущий сад – это также и символ любви. Вечной, ничем суетным не обусловленной, такой, какой и должна быть любовь…
Постаревшие девочки улыбнулись: на восьмом десятке не забыть про любовь? Варя нежно поправила на матери спавший с одного плеча пуховый платок:
– Мамочка, вы про… божью любовь?
– Варенька, – смех Раневской прозвучал таким же, как и прежде, но словно бы стал тише и прозрачнее. – Не волнуйся, дочка, я не спятила и не влюбилась на старости лет. Миленький мой, родной, любовь – безусловна! Понимаешь? Только это и может зваться любовью. А кого любят и за что – любви не важно. Конечно, дорогая, это божественное чувство. Кажется, Бог и есть сама Любовь.
Аня улыбалась, нежно и лукаво глядя на мать:
– А не хочешь ли ты, чтобы мы надели розовые очки?
– Девочка моя, я так много всего пережила, но все мои переживания не стоят и копейки перед той простой истиной, которую я поняла только теперь… Счастье заключено только в свободе. – Любовь Андреевна засмеялась, поймав взгляд Ани и Вари. – Нет, я не о лозунгах новой власти, дуси мои! Пусть там, снаружи, происходит всё, что Богу угодно. Дело не в том, что ты видишь и слышишь. А в том, каким тебе всё представляется, какой ты видишь свою жизнь. Это ключ к счастью. Надо видеть всё, но понимать, чувствовать, что всё это, вся жизнь, люди, их страдания, заблуждения и мечты – это только часть твоей души. Варенька, подай, пожалуйста, ложечку. Спасибо, дитя моё.
– Если всё это – часть меня, то я не зависима от этого? Я… свободна от этого? – Анечка рассуждала вслух. – Мамочка, тогда, пожалуй, действительно можно любить весь мир без условий.
– Дорогая моя, это и есть свобода! Что может тебя терзать? От чего тебе теперь страдать? Чего теперь так желать, что не замечать сладости воздуха в саду и чудесного вкуса вот этой царской, горячей картошки? И так – до самой последней минуты. Милая моя!
На глазах Любови Андреевны выступили слёзы, но она была переполнена радостью. Аня погрузилась куда-то в себя, широко раскрыв глаза. Варя соскользнула со стула и села на полу у ног Раневской, положив ей голову на колени.
– Мамочка, дорогая, как же это хорошо! Но как трудно-то, Господи… – Варя была вся в слезах.
– Девочка моя, – Любовь Андреевна поцеловала Варю в волосы. – Закрой глаза и глубоко посмотри внутрь – там должен, несмотря ни на что, ни на какие времена, цвести сад! Цвести трудом твоей души. Смотри вокруг – день прекрасен, а завтра наступит новый. Обязательно прекрасный, как всегда прекрасный день! Ещё один день этого мира – мира Бога и человека, понимаешь?
…Тихо было в комнате между ними. Горела лампа. А за окном, только начиная цвести, робко благоухал маленький белоснежный вишнёвый сад.
В оформлении обложки использована фотография автора
https://www.facebook.com/photo.php?fbid=3225651977445555&set=a.1179124538764986&type=3&theater
