История советской литературы. Воспоминания современника - Борис Леонов

До сих пор не возвращаются…

145

Владимир Алексеевич Солоухин рассказывал, как они с женой Розой ездили в его родное Олепино. На свадьбу. Гостей полно. Яств самых разных на столе — в избытке. Но жена, придерживавшаяся строгой диеты, почти ни к чему не притронулась.

И тут Солоухин обратил внимание на жену знакомого односельчанина, что живет теперь во Владимире. Гена эта — гренадер в юбке: здорова, могуча. Пивом в городе торгует. Так вот она все время как-то жалостливо поглядывала на его Розу.

Когда они оказались рядом, она тихо спросила:

— Володя, а чего жена-то у тебя така худа? Жалко ее. Дай ты ее нам на месяц-другой, обещаю: в дверь не пролезет!..

146

С Арсением Александровичем Тарковским, известным поэтом и переводчиком, меня познакомил в Переделкино Владимир Федорович Пименов. Я приехал навестить ректора Литературного института имени А.М.Горького, который пребывал в Доме творчества, и застал его сидящим на скамейке перед корпусом с каким-то седовласым красивым человеком, опирающимся подбородком о палку. Это и был Арсений Александрович Тарковский, о котором я знал лишь по кратким биографическим сведениям. Среди них была знатная веха его работы в компании сотрудников четвертой полосы газеты «Гудок». Здесь работали Булгаков, Ильф, Петров, Олеша, Катаев. Тарковский печатался на этой самой четвертой полосе под псевдонимом Тараса Подковы.

Когда мы, раскланявшись с Арсением Александровичем, пошли прогуляться по территории Дома творчества, Владимир Федорович поведал мне какие-то штрихи из биографии поэта. И о его работе на радио, и о добровольческом подвиге ухода на фронт, о его ранении. И, наконец, о том, как трудно складывался его путь в литературу. Очень много сил и энергии отдал Тарковский переводческому делу. Но как переводчик с языков Кавказа был очень известен уже в довоенные и послевоенные годы. Именно с ним как с переводчиком и произошел жизненный казус.

Шел сорок девятый год. Приближалось знаменательное событие — юбилей товарища Сталина.

И вот в одну из сентябрьских ночей в квартиру Тарковских позвонили.

В дверях стояли люди форме НКВД.

— Вы поэт Тарковский? — спросил один из них.

— Да. А в чем дело?

— Что случилось? — всполошилась жена поэта.

— Собирайтесь. Поедете с нами, — не реагируя на тревожные вопросы, спокойно проговорил, видимо, старший.

— Да как же так?! — помогая мужу одеться, повторяла жена. — Что же это такое?..

Машина помчалась по ночной Москве. Стекла в ней были темными. Куда и зачем везли Тарковского, ему было неизвестно.

И вот машина остановилась.

Когда Тарковский вышел из машины, его тут же провели через массивную дверь в вестибюль, где стояла охрана. Старший что-то доложил по телефону.

Вскоре появился молодой человек в штатском и сказал:

— Следуйте за, мной, Арсений Александрович.

Они поднялись по ковровой дорожке на второй этаж здания и миновав еще одну охрану, пошли по долгому коридору. Наконец, молодой человек остановил жестом: Арсения Александровича и открыл перед ним дверь. Они оказались в просторной приемной.

Сидевший за столом дежурный или секретарь попросил их подождать, сам скрылся за массивной дубовой дверью.

Через некоторое время он появился и предложил товарищу Тарковскому пройти.

В кабинете, куда вошел Тарковский, оказались Маленков, Суслов, еще какие-то люди. Они приветствовали поэта и предложили ему подкрепиться.

Только теперь Арсений Александрович обратил внимание на стол. На нем стояли изысканного сорта коньяки, банки с икрой, рыба и прочие деликатесы. После того, как выпили по рюмочке коньяка, Суслов сказал, что рад приветствовать известного поэта и прекрасного переводчика, удостоенного Сталинской премии за перевод поэмы Расула Рза «Ленин». Поинтересовавшись творческими планами поэта, Михаил Андреевич Суслов сказал:

— У меня к вам большая просьба, Арсений Александрович…

Сделав паузу, продолжил:

— Вы знаете, что 21-декабря исполняется семьдесят лет товарищу Сталину. И мы, его соратники, хотели бы вручить ему помимо дорогих подарков, может быть, самый дорогой — сборник его юношеских стихов, которые никогда не выходили отдельной книгой и тем более на русском языке. Мы вот тут их все собрали, — Суслов подвинул к себе кожаную папку, — специально сделали подстрочные переводы каждого, представили фонетические варианты звучания стихов. Словом, просим вас отложить все дела и взяться за работу над переводом стихов вождя, написанных им в годы своей революционной молодости. Как вы, Арсений Александрович!?

— Если вы мне доверяете…

— Раз уж мы с вами тут сидим, значит, доверяем, — хихикнул Суслов и тут же спросил: — Сколько вам потребуется времени, чтобы перевести двадцать стихотворений?

— Примерно месяца три, — ответил Тарковский.

— У вас всего полтора… Если что потребуется, если вы в чем-то будете нуждаться, не стесняйтесь, звоните, мы вам поможем…

Потом ему вручили портфель из крокодиловой кожи, в который была вложена папка со стихами и всевозможными подстрочниками и толкованиями.

Через некоторое время он был уже дома. Радости не было конца. Обо всем подробно поведал, жене. Ночь почти не спали.

А уже с утра Арсений Александрович принялся за работу…

Прошла неделя.

И вдруг опять среди ночи повторилась та же картина. На сей раз Тарковские не так сильно были обескуражены появлением неожиданных гостей в форме НКВД.

Арсений Александрович взял с собой портфель из крокодиловой кожи, папку и первые наброски некоторых переводов.

Проделав по ночной Москве тот же самый путь, он вновь оказался в знакомом кабинете. Только уже не было ни Маленкова, ни Суслова, как не было на столе ни коньков, ни разносолов. Стояли бутылки с «Боржоми».

Теперь с ним беседовал какой-то симпатичный человек. Он попросил извинения у Тарковского за то, что отняли столько драгоценного времени у поэта. Но, к сожалению, работу придется прекратить, потому что товарищ Сталин высказался категорически против издания сборника его стихов.

Еще раз извинившись, симпатичный человек стал прощаться с Арсением Александровичем.

Когда Тарковский повернулся, чтобы выйти из кабинета, сказал:

— А вы, товарищ Тарковский, забыли свой портфель.

— Это не мой…

— Нет, ваш. Мы вам его дарим.

Тарковский взял портфель и поспешил покинуть кабинет. Только дома обратил внимание, что портфель несколько пополнел и потяжелел.

Вместе с женой открыли его и ахнули: в нем оказалось пятьдесят тысяч сторублевыми купюрами.