Аркадий Райкин - Елизавета Уварова

Время доказало, что обращение к Гоголю было не случайным. Райкин и в дальнейшем будет черпать у него типажи и сюжеты, но главное — всю жизнь учиться силе гоголевского гнева и гоголевской любви: «Гнева против того, что губит человека. Любви к бедной душе человеческой, которую губят». Он будет не раз ссылаться на Гоголя, снова и снова вчитываться в

его прозу, вглядываться в судьбу художника, которая неумолимо влекла его от искрящихся юмором «Вечеров на хуторе близ Диканьки» к трагическому прозрению «Мертвых душ». Погружаясь в мир гоголевских персонажей — а через десятилетие Райкин сыграет и Хлестакова, и Манилова, и Собакевича, и Ноздрева в их современном обличье, — он будет жить идеями их автора, его пафосом и сарказмом. Сатира, всё более едкая и уничтожающая, предстанет у Райкина в том естественном сплаве с лирикой, какой отличает гоголевскую прозу.

Важно, что с первого появления на эстраде Райкин имел собственное, хотя вначале, может быть, еще несколько «размытое» лицо. Среди всех факторов, которые влияли на формирование его индивидуальности, выделяются две фигуры, прошедшие через его артистическую жизнь: Николай Васильевич Гоголь и Чарлз Спенсер Чаплин. В большой посвященной Райкину прессе последних лет сравнения с Гоголем встречаются не менее часто, чем сравнения с Чаплином, они стали даже неким штампом. Но основания для них, безусловно, есть. Стремление к характерам-символам, к предельной обобщенности в соединении с реализмом деталей сближает искусство Райкина с творчеством великого писателя. «Больше от Шекспира, чем от Диккенса», — говорил Чаплин; Райкин мог бы сказать: «Больше от Гоголя, чем от Чехова».

«Счастлив писатель, который... окурил упоительным куревом людские очи; он чудно польстил им, сокрыв печальное в жизни, показав им прекрасного человека... Но не таков удел писателя, дерзнувшего вызвать наружу всё, что ежеминутно перед очами и чего не зрят равнодушные очи...» — словами Гоголя начинает Аркадий Исаакович статью-интервью, опубликованную к его шестидесятилетию.

Равнодушным взгляд Райкина не был никогда! Сколько раз придется ему выслушивать упреки в сгущении красок, не-типичности персонажей, критиканстве, искажении действительности, зубоскальстве и прочих грехах! Отстаивая право сатирика, сколько раз будет расплачиваться он здоровьем, собственным сердцем!

Но в первые годы ленинградское руководство хотя не помогало, то по крайней мере и не мешало. На маленький театр просто не обращали внимания, что позволяло ему ощущать некую независимость. «Я отдаю себе отчет, что мы были не столь уж значительным явлением, во всяком случае, не столь заметным, — вспоминал много позднее Райкин. — В основном развлекали. Могли по своему желанию двигаться в любую сторону — направо, налево, вперед, назад. Главное, лишь бы театр работал и имел успех у публики. Впрочем, мы скоро начали понимать, что развлечение развлечением, но надо говорить и о чем-то серьезном».

Уже первые эстрадные работы Райкина, докладчик-«звонарь» или лжеученый-пушкинист, при всем комизме, веселости имели сатирическую направленность. Сатирическую интонацию нетрудно усмотреть и в шутливых миниатюрах МХЭТа. Становление личности Райкина и одновременно его формирование как артиста шли стремительно. Заметным этапом стал «Невский проспект». Но вряд ли справедливо мнение критика Евгения Мина, что в 28 лет, то есть к концу 1930-х годов, Аркадий Исаакович был определившимся мастером-художником, знал, что хочет сказать, и знал, как сказать. Ему предстояло еще многое узнать, понять и пережить.

В канун войны Райкин вместе с театром гастролировал в Мурманске с двумя программами: «На чашку чая» и «Не проходите мимо». Газета «Полярная правда» посвятила театру большую статью. Судя по программкам, Райкин, прислушавшись к критикам, уже традиционно упрекавшим его в «премьерстве», принимал участие всего в нескольких номерах. Так, в спектакле «Не проходите мимо», кроме вступительного фельетона и участия в МХЭТе, он исполнял пантомиму «Рыболов» с неожиданной куплетной концовкой и басню «Козел и антилопа». Сразу же за райкинским фельетоном следовали французская комедия М. Жербидона «Золотое дело» в исполнении Н. Копелянской, Р. Рубинштейна, Г. Карповского и Н. Галацера, комедия Л. Славина «Тихий старичок» (играли В. Богданова, Т. Майзингер, И. Галацер и др.), «История болезни» А. Чехова (В. Богданова, Т. Майзингер, Г. Поликарпов), эксцентрический номер «Наш цирк» (артисты Н. Александрович и Н. Галацер, дрессировщик А. Ругби, шталмейстер В. Чесноков). Из двенадцати номеров Райкин выступал в четырех. И все-таки в печатных откликах на гастроли, несмотря на участие известных актеров, снова крупно выделяется его имя, с ним ассоциируется успех спектаклей в целом.

Глава шестая ВОЙНА 

Эвакуация

Вслед за Мурманском начинались гастроли в Днепропетровске, куда год тому назад театр был приглашен Л. И. Брежневым, тогда секретарем Днепропетровского обкома партии.

Гастроли открывались 22 июня 1941 года. По какой-то причине, которую Аркадий Исаакович запамятовал, Рома в тот раз не смогла поехать. Сам он приехал в город накануне и хорошо провел вечер с артистами Малого театра, которые тоже гастролировали в Днепропетровске, а на следующее утро услышал по радио речь Молотова.

«Я разве воевал? Я пел», — ответил как-то Леонид Осипович Утесов на вопрос корреспондента о его участии в войне. Об артистах на фронте написано много. Мемуары, сборники, отдельные статьи воспроизводят военные страницы истории советской эстрады. Благодаря доходчивости, «короткометражности», злободневности эстрадные жанры заняли ведущее положение в репертуаре фронтовых бригад. К формам эстрадного театра, оперативного и публицистического, обращались в тот период и артисты театра драматического. Удельный вес малых форм в общем потоке искусства резко вырос. Исполнители, еще недавно казавшиеся легкомысленными шутниками и забавниками, доказали патриотизм, серьезность своего веселого искусства.

В воспоминаниях участников фронтовых бригад и театров много общего. И бесконечные дороги на тряских грузовиках и разбитых автобусах в мороз и жару, и выступления на самых разных, необычных эстрадах, и опасность постоянного обстрела, и беспокойство о близких, оставленных где-то в тылу, и радостный прием, который оказывали артистам в каждой воинской части, в госпиталях. При всей схожести воспоминаний у каждого были свои незабываемые встречи, собственные трудности, беды, заботы.

Да, они, конечно, не воевали в прямом смысле слова. Ни Леонид Утесов, изъездивший со своим джаз-оркестром многие фронты, ни Лидия Русланова, выехавшая с первой фронтовой бригадой и закончившая войну концертом на ступенях берлинского рейхстага, ни Клавдия Шульженко и Владимир Коралли, работавшие с джаз-ансамблем на Ленинградском фронте в самый трудный период блокады, ни многие другие — назвать всех на этих страницах нет возможности.