Магический перстень Веры Холодной - Елена Арсеньева

И он легко соскользнул в воду, освободив Алёне место:

– Перебирайтесь вперед, только пока ничего не трогайте, никаких рукояток, лады?

– Не буду, – усмехнулась Алёна, сдвигая на лоб очки, чтобы не мешали, и только приподнялась, как Ромка восхищенно сказал:

– Ух ты, какая красивая яхта!

Алёна повернула голову.

О да… Белая яхта была прекрасна! Изящная, как акварель, и в то же время сильная, как дельфин. У самого борта на палубе стояли люди: двое мужчин в шортах и больших солнечных очках и девушка с длинными белыми развевающимися волосами, в белом парео, сползшем на бедра, и крошечном лифчике на пышной груди. Лицо ее тоже было наполовину прикрыто очками.

– Какие классные титьки… – восхищенно пробормотал Ромка, глазея на нее, но тут же спохватился и обернулся к Алёне с самой невинной улыбкой: – Я говорю, классная яхта, и название красивое, да?

– А как она называется? – без особого интереса спросила Алёна, елозя по сиденью, чтобы продвинуться вперед и с вернувшимся страхом ощущая, как качается байк.

Она бросила неосторожный взгляд на яхту, на борту которой было написано что-то неразборчиво, вроде «Uchan kalp», покачнулась – и байк накренился.

«Что я делаю, куда черт меня понес?! Надо вернуться на заднее сиденье. Пусть Ромка сам ведет!»

– «Учан калп», – ответил тем временем он. – Это по-турецки значит «Летящее сердце».

– Что? «Летящее сердце»?! – Алёна повернулась, чтобы еще раз взглянуть на яхту, вдруг нога ее скользнула, неловкое движение – и она сорвалась с байка.

Вода накрыла ее с головой, но спасательный жилет не дал глубоко погрузиться. И мигом пришло леденящее душу спокойствие, мысли прояснились. С ней однажды было такое. Давно-давно, еще в юности, когда ее звали Леной Володиной. В те времена она довольно часто бывала на Дальнем Востоке, в Хабаровске, где жили ее родственники. Однажды летом – ей тогда было лет шестнадцать или семнадцать – она поехала навестить подругу, которая работала вожатой в пионерском лагере в Переяславке. Рядом с лагерем протекала речка Кия. В тихий час, пока пионеры спали или делали вид, что спят, вожатые катались по Кие на водных велосипедах и устраивали настоящие гонки. Лена и ее подруга Лиза Слезкина со страшной скоростью крутили ногами педали и лидировали, как вдруг… Лена даже не заметила, как это произошло, кто куда излишне накренился… но вдруг велосипед перевернулся и накрыл ее. Погружаясь, она видела над собой его очертания, казавшиеся невероятно громадными. Они поднимались все выше и выше…

«Какая ерунда, – подумала Лена спокойно, – велосипед не может подниматься. Это я погружаюсь. И могу утонуть. Пора выплывать, вон туда, чуть в сторону, чтобы не удариться головой». И она спокойно вынырнула, взобралась на перевернутый велосипед и села поудобнее, отжимая волосы. Лиза и все прочие вожатые, уже изготовившиеся нырять и спасать утопленницу, смотрели на нее, разинув рты.

– Ну, русалка, у тебя нервов нет! – крикнула Лиза и заплакала от пережитого страха.

У Лены были нервы, у Алёны Дмитриевой их за жизнь набралось еще больше, целый комок, она была довольно-таки труслива и легко поддавалась панике, но точно так же легко ее опьянял риск, а в минуту последней опасности ею всегда овладевало именно это леденящее спокойствие, ее способность мыслить логически, цеплять причину за следствие обострялись так, что она потом сама диву давалась, откуда что бралось… и своим поступкам, совершенным под влиянием этого странного, почти биологически-исследовательского спокойствия, тоже дивилась. Но уже не могла остановить себя.

«Летящее сердце!» Эсэмэски, которые она случайно прочла в пятнадцатом номере. Турецкая яхта, арендованная Кирюхой. Перстень… Старик, которого она накрыла своим платком, как будто взяла его под защиту…

«Леночка, моя дорогая… я теперь все знаю, все вижу… ты правду сказала, что я тебя всю жизнь буду любить, что всех ради тебя забуду. Всю жизнь… И тебя уже нет, а я старик, а все вижу, как там, на чердаке… Леночка… я скоро приду к тебе, ты меня жди, я уже скоро…»

Сердце застучало в горле и в висках одновременно, и что-то резко выдернуло Алёну из-под воды. Она повисла в Ромкиных руках, удерживаясь от того, чтобы глубоко вздохнуть, осторожно, по капельке переводя дыхание.

– Алёна! – закричал перепуганный Ромка. – Алёна, что с вами?!

– Что там, парень? – послышался голос сверху, и Алёна подумала, что уже слышала раньше этот голос… – Какие проблемы?

– Ей плохо, – орал Ромка. – Помогите! Помогите мне посадить ее на байк!

– Как же ты ее повезешь? – спросил голос. – Соскользнет снова в воду.

– А может, у нее сердечный приступ? – спросила женщина. И этот голос Алёна тоже слышала раньше!

– Давай мы ее поднимем к себе, – сказал мужчина. – Попытаемся привести в чувство. А ты подожди. Она очухается – и отвезешь ее на берег, идет?

– Спасибо! – радостно закричал Ромка. – А как вы ее поднимете?

– Да гамак вместо сети опустим и вытащим.

– Давайте! – воскликнул Ромка.

«Кажется, всё, – подумала Алёна. – Хватит играть. Пора начинать. Ох, ужас… Ну, на счет раз!»

Она не без усилия открыла глаза, которые жмурила с таким старанием, что мокрые, соленые ресницы слиплись.

И тотчас же встретила растерянный взгляд Ромки. Он был изумлен! Он поверил! А как же… Но сейчас было не до аплодисментов и, тем паче, не до криков «браво!» или «бис!». А потому прежде, чем Ромка успел открыть рот и заорать, что все уже отлично, хорошо, спасать никого больше не надо, Алёна сквозь зубы прошептала:

– Молчи! Мне нужно оказаться на яхте. А ты не вздумай за мной лезть! Как только они начнут со мной возиться, садись на байк и тикай отсюда! Тикай! И сразу позвони Арнольду, слышишь? Сразу!

И все, времени на разговоры уже не осталось. Она снова зажмурилась, успев увидеть, как Ромка еще больше вытаращил глаза, но все же послушался и не произнес ни слова, вероятно, от ошеломления онемел, и Алёна очень сильно надеялась, что он послушается.

Тут же раздался звук чего-то тяжело упавшего в воду, и голос, казавшийся знакомым, с насмешливой вальяжностью произнес откуда-то сверху, наверное, с борта яхты:

– Ну, давайте сюда вашу утопленницу. Хотя я и придерживаюсь принципа, что спасение утопающих – дело рук самих утопающих, но на красивых женщин этот принцип не распространяется. Помогите-ка мне, молодой человек, затолкать ее в этот гамак. Давайте подведем снизу… вот так! Ишь ты, кто бы мог подумать, что мы будем использовать эту сугубо развлекательную принадлежность в качестве сетки для ловли русалок!

Раздался женский смешок, а потом она почувствовала прикосновение каких-то грубых веревок к телу, и тот же вальяжный голос скомандовал:

– Подсекай! И вира помалу!

Алёну потянуло наверх, веревки врезались в тело, она вдруг ощутила, что повисла над водой и поднимается все выше и выше, потом качнулась в сторону и начала опускаться, – и не выдержала: открыла глаза, чтобы увидеть сияющее солнцем, самое синее в мире Черное море вокруг, пляж Лонжерон – уже очень далеко, палубу яхты – очень близко, а еще – себя, скомканную и мотающуюся в какой-то большой мокрой сетке, подобно скумбрии, которую небрежная хозяйка тащит с Привоза и помахивает ею на ходу. Солнце сверкало в металлических скобках сетки, и, когда Алёна чуть повернула голову, пытаясь разглядеть Ромку, вдруг зажглось так ослепительно, что она снова зажмурилась – и тотчас раздался внезапный рев аквабайка и изумленный крик:

– Куда же ты, парень? Куда помчался? А что нам делать с этой русалкой?

Алёна поняла, что Ромка послушался.

Итак, сюжет она выстроила, как могла, а теперь настало время главной героине вступить в игру.

Но тут она услышала голос, который уже не был вальяжным, совсем наоборот – в нем звучало опасное напряжение:

– Стоп машина! А теперь я хочу понять, что все это значит. Русалка она или подсадная ри‑и‑иба…

Алёна успела удивиться, что в его подчеркнуто-рафинированный говор вдруг ворвалось это типичное одесское «риба» (вчера совершенно так кричали торговки на Привозе: «А вот риба, а вот рибы свежей, малосольной кому?»), а потом почувствовала, что сетка, которая уже начала было опускаться, зависла между небом и землей, вернее, между небом и палубой. И она снова вспомнила о скумбрии, которую хозяйка тащит с Привоза, небрежно раскачивая ношу. Ри‑и‑иба…

Тут у Алёны свело челюсти от приступа тошноты, а потом нестерпимо, до бешеного звона в ушах, закружилась голова, а в следующее мгновение она лишилась сознания – на сей раз отнюдь не притворно.

Говорят, что обманутый муж все узнает последним. Однако князь Воронцов стал исключением. Едва услышав мягкий, ласковый голос жены, едва перехватив ее пылкий взгляд, устремленный на молодого Маразли – как сразу понял: быть беде, быть ему обманутым. Он первым узнал о том, что еще не произошло, но должно было произойти с неизбежностью смены времени суток. Ведь и в глазах Маразли он увидел огонь, который был способен ослепить любую женщину. Поэтому Семен Михайлович обрадовался, что ему пора было ехать дальше, дабы не задерживать движение кортежа. И он лишь кивнул на прощание Маразли, но не пригласил его на прием в честь вступления в должность нового городского головы. Это была инстинктивная попытка приостановить развитие событий. Он надеялся, что неприглашенным этот гордый грек, небось, надеявшийся, что то же расположение, кое питал Воронцов‑старший к старшему Маразли, унаследуют и сыновья, и убедившийся в обратном, вряд ли явится. Конечно, приглашение могло последовать от жены, однако Мария Васильевна промолчала. И у Семена Михайловича на миг отлегло от сердца.