Жизнь на старой римской дороге - Ваан Тотовенц
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Старый город опустел. Да и что было людям делать на крутой горе? Тем более зимой, которая в этих краях особенно сурова. Тяжелыми свинцовыми тучами нависало небо над городом, стужу сменяла пурга, и люди на долгие месяцы оказывались отрезанными от всего мира. Да и весной на горе было не сладко, когда гремел гром и молнии рассекали каменные стены домов, словно клинком.
5Новый город рос, процветало и дело Андреаса.
Он открыл первую на весь край гончарную мастерскую. Это было узкое, длинное помещение с низким потолком и маленькими окошечками, напоминавшее трюм корабля.
Жители долины не были замкнутыми людьми. Они стали оживленно торговать с соседями, к ним потянулись люди из других городов и сел.
В былые времена весь урожай полей подымали на гору и выставляли для продажи в старой крепости. Теперь же щедрые дары земли украшали просторную базарную площадь нового города. А крепость, словно гнездо умершего коршуна, опустела и обветшала, тогда как город у ее подножья цвел и богател.
По берегам древней реки, купаясь в лучах благодатного южного солнца, тянулись к городу караваны верблюдов. Они привозили в город весь цвет и сладость юга и, получив в обмен богатства долины, отправлялись обратно. Веселый перезвон бубенцов умолкал лишь поздней осенью, с тем чтобы весной снова зазвучать.
Андреас видел, какие плоды дает начатое им дело, как разрастается и ширится город.
Вслед за кирпичом и черепицей он взялся за изготовление труб для водопровода, который подвел к городу от подножия горы. Стал он делать и посуду: кувшины, кринки, тазы, огромные чаны для хранения воды и вина.
Неграмотный, никогда и нигде не обучавшийся лепке, гончар придавал своим сосудам простую форму, которую подсказывало ему собственное воображение.
Для этой цели он установил в мастерской гончарные станки, и двое из четырех его сыновей — Иеремия и Григор — уже работали на них.
Андреас обучал сыновей тайнам гончарного ремесла.
— Иеремия, сын мой! — говорил он часто. — Глина, особенно эта глина, лучший материал на свете. Ей можно придать любую форму.
И, с благоговением внимая словам своего отца и учителя, Иеремия, Григор, а позже и их младшие братья, старательно трудились в гончарной.
Здесь всегда было прохладно. Гончарные круги вращались, а на них, подобно нашей матери-земле, вращалась сырая, душистая глина, постепенно приобретая нужные очертания. Взглянув на грубую, бесформенную массу, никто не мог догадаться, какой вид примет она в результате обработки. Но вот ноги гончара приводили круг в движение, и масса превращалась в шар. Потом шар раздувался, как чрево беременной женщины, от него отходила длинная, словно у лебедя, шея, а когда конец шеи обрезали острой палочкой, с гончарного круга сходил сосуд с длинным, узким горлышком.
Вино из таких сосудов лилось особенно весело, журча, как весенний ручеек. Изготовлял Андреас и красные глиняные чаши, из которых жители долины с особым удовольствием пили вино, пахту и воду. Делал он и легкие красные кувшины для воды. Их вешали в тени деревьев, и вода в них сохранялась такой холодной, что, когда прикладывались губами к их горлышкам, зубы во рту начинали ныть.
Ночью кувшины с водой выставляли за окно, чтобы их остудил северный ветер, и тот, кто накануне изрядно выпил вина, всегда мог промочить пересохшее горло, стоило лишь распахнуть окно и припасть к кувшину.
Новый город обрастал десятками новых сел. Дома в них были тоже из красного кирпича и также покрыты черепицей. Тонкие стебли тыквы ползли вверх по стенам, а желтые плоды четко выделялись на красном фоне.
Осенью полевые работы заканчивались. В чанах бродило молодое вино, а с деревьев падали увядшие листья. Кружась на ветру, они мягко опускались на землю, освещенную лучами угасающего солнца, и окрашивали ее в желтый и красный цвета. Птицы улетали на юг, оставляя долину на попечение маленького героя зимней стужи — воробья.
Зимой женщины очищали хлопок, жевали свою жвачку или, собравшись вместе, болтали и хихикали, рассказывая друг другу потихоньку разные любовные истории. А мужчины тянули густое, темное, как чернила, вино, бездельничали.
В гончарной мастерской в эту пору царили безмолвие и стужа, а глина становилась серебристой от изморози. Всю зиму сюда никто не заглядывал. Одиноко мерзли станки, печально и хмуро смотрели с полок глиняные кувшины, в которых еще не играло вино.
Старый Андреас сидел дома, окруженный сыновьями, дочерьми, невестками и внуками, читал им вслух Библию в красном переплете или рассказывал о старой крепости и о Давиде — каменотесе на горе.
6Андреас, первый гончар долины, дожил до глубокой старости. Он увидел своих правнуков и даже одного праправнука.
Все члены его семьи сызмальства умели обращаться с глиной, придавать ей различные формы. Позже они и сами не могли припомнить, когда и как постигли гончарное искусство, подобно тому как не помнили, кто и когда научил их говорить.
И все же душу старого гончара омрачала печаль. Старший из его сыновей, Иеремия, не имел детей. Ему перевалило уже за пятьдесят, когда он потерял жену, остался один и тяжело переживал свое одиночество.
Однажды Андреас подозвал его к себе и сказал:
— Все мы смертны, сын мой. Рано или поздно все превратимся в прах. Но великий грех умирать, не оставив после себя потомства. Женись, пока еще не поздно, да расцветет твое древо и принесет плоды…
И загорелись глаза Иеремии, и в жилах его, как в молодые годы, заиграла кровь.
И вот в дом Андреаса вошла новая невестка. Самая младшая по возрасту, она стала старшей среди жен сыновей гончара, как жена старшего из них. И расцвело древо Иеремии и принесло богатые плоды. И возрадовался старый Андреас. Рассеялась его печаль, и он стал спокойно готовиться к смерти.
Старик любил Овнатана, первенца Иеремии, находил в нем сходство с собой. Чувствуя в мальчике родственную душу, любил его так, как любил глину и мать-землю, любил больше всех своих прочих внуков и правнуков.
— Иеремия, сын мой! — говорил он, — Присматривай за Ованатаном, когда я умру. Береги его! — И он, лаская, притягивал к себе курчавую голову мальчика и целовал его голубые глаза.
Остальные невестки завидовали матери Овнатана. Старик часто подзывал ее, сажал рядом и гладил густые и длинные до колен волосы женщины. С восхищением, к которому примешивалась тоска уходящего из жизни человека, любовался он ее лицом, все еще румяным, хотя она была уже матерью трех детей.
7Однажды старый Андреас подозвал к себе Овнатана и сказал:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});