Апокалиптический реализм - Научная фантастика А и Б Стругацких - Ивонна Хауэлл

Вечный Жид

На протяжении всего зрелого периода творчества Стругацких сопоставление приземленного и фантастического, настоящего и будущего, человеческого и чуждого использовалось как приспособление для оправдания научно-фантастического сюжета. На уровне темы эти противопоставления служили для показа того, что общество в состоянии кризиса склонно изобрести жестокое, нечеловеческое будущее, безжалостное, хотя действует оно во имя научного или религиозного идеализма. Когда гуманистические предположения (человек по природе своей добр) и тактика (достижение более высокого уровня жизни и образования) оказываются неспособны принести лучший мир - даже с помощью фантастической технологии XXII века, реакцией на гуманизм и нетерпение по отношению к самой истории является неизбежной альтернативой для тех, кто по прежнему хочет видеть реализованным некое утопическое общество. Как мы видели, женщины в романах Стругацких обычно представляют достойное сожаления нынешнее состояние человечества, порабощенного основными инстинктами. Дети и инопланетяне обычно представляют альтернативное, "иномирное", "духовное" будущее. Далее, даже декорации и топография могут воплощать метафизические полюса, противостоящие - и зачастую парализующие - "обычного" героя романа. Типичный герой Стругацких исходит из реалистического плана повествования, до тех пор, пока он не столкнется с миром фантастических подтекстов и литературных пейзажей. Герой - атеист по воспитанию, гуманист по убеждениям. В заключение можно утверждать, что Стругацкие лично не придерживаются дуалистической метафизики, описываемой в их романах. Чисто духовное, нечеловеческое будущее, показанное в их произведениях, выглядит столь же нежелательным, как и настоящее. Светские гуманисты всегда ставятся перед выбором из двух зол, одно из которых Абсолютное Добро. В этом смысле Стругацкие пишут антиутопии (не дистопии). Достаточно интересно, что в некторых из наиболее сложных попыток Стругацких совместить философию с выдумкой появляется новый тип героя способного пройти по тонкой границе между утопическим и антиутопическим решениями. Этот новый герой - осовремененная версия легендарного Вечного Жида. Легенда о Вечном Жиде приобрела отчетливые очертания в памфлете 1602 года, озаглавленном "Kurtze Beschreibund und Erzehlung von einem Juden mit Namen Ahasverus"84. Этот памфлет дает всей истории оболочку: когда Христос по дороге к распятию нес крест, он немного отдохнул у дома какого-то еврея. Еврей не позволил ему отдохнуть, и сказал ему, чтобы он продолжал идти. Христос ответил: "Я останусь здесь и отдохну, а ты должен идти!" Оскорбивший Христа Вечный Жид ходит по Земле до сих пор. Памфлет этот переводился на многие языки, в том числе и на русский85. Еврей Изя Кацман, наряду с русским Андреем, является одним из двух главных героев романа "Град обреченный". Изя не является позитивным воплощением "нового человека", каких мы находим на пути к коммунистической утопии XXII века в ранних работах Стругацких. Он также не принадлежит к тем запутавшимся и лишенным иллюзий интеллектуалам, которые действуют в большинстве произведений Стругацких, написанных после "Трудно быть богом" (1964). Он не представляет собой и чуждое будущее, характеризуемое равнодушием к прошлому и решительным отрицанием настоящего. Изя признанный традиционалист, ищущий в прошлом культуры строительный материал для будущего. Духовная сущность Изи не стремится отделиться от человеческого и низкого. Напротив, он буквально погряз в материальном ("отягощен злом"), поскольку он редко моется и бреется. Изя подпадает под классический стереотип Вечного Жида как неопрятного, бородатого, растрепанного субъекта. Однажды Андрей описывает его так: "Страшный, в бороде по грудь, со вставшей дыбом, серой от пыли шевелюрой, в неимоверно драной куртке, сквозь дыры которой проглядывало волосатое мокрое тело. Бахрома его порток едва прикрывала колени, а правый башмак вопиял о каше, выставляя на свет грязные пальцы со сломанными черными ногтями..." (С.468). Но, как ворчливо-саркастически замечает Андрей, этот рстрепанный странник - "Корифей духа. Жрец и апостол вечного храма культуры..." (468). Изя единственный, кто поднимается над материальными и политическими иллюзиями, которыми живут Андрей и остальные "обреченные" горожане. Во второй половине романа, когда они с Андреем, покинув Город, бредут сквозь время и место в поисках Антигорода, метафорически путешествуя по преисподней, он говорит о "храме культуры". Невзирая на препятствия, он должен сделать свой вклад в строительство этого храма. Храм культуры, по словам Изи, - это памятник человечества духу, он создается из благородных деяний и великих произведений искусства. Он строится случайно и периодически на протяжении всей истории человечества немногими избранными, способными выразить в словах, образах или деяниях узнавание человеком самого себя в неком трансцендентном начале: "...Я знаю совершенно точно: что храм строится, что ничего серьезного, кроме этого, в истории не происходит, что в жизни у меня только одна задача - храм этот оберегать и богатства его приумножать. Я, конечно, не Гомер и не Пушкин - кирпич в стену мне не заложить. Но я - Кацман! И храм этот - во мне, а значит, и я - часть храма, значит, с моим осознанием себя храм увеличился еще на одну человеческую душу. Читатель, конечно, может узнать то, чего не узнает Андрей: в вере Изи в храм нет ничего оригинального, она заимствована прямиком из западной традиции светского гуманизма. Впрочем, в образе Изи Стругацкие впервые разделили западный идеал светского гуманизма и "восточное" стремление к утопии. Идеал помещен в грубое, негероическое тело одного из уцелевших; он больше не относится к характеристике "нового человека". Изя - не оптимистичный Прогрессор XXII века, несущий "слово" отсталым планетам; не является он также агентом Странников, люденов или мокрецов. Хотя он и выполняет ту же самую роль, что и остальные иномирные "крысоловы", уводя Андрея прочь от материального комфорта, скуки и духовной пустоты большинства, но он не уводит его в нечеловеческое будущее, хорошее или плохое. Изя - постоянно человек, как воплощение Вечного Жида, он всегда остается на земле, на что указывает и его большее внимание к экологии, а не к технике: "...И ни одна В своем исследовании архетипа Вечного Жида Г.Андерсон рассматривает новую роль странника в XX веке: "...Вечное скитание является самым тяжелым наказанием во многих мифологиях. Проклятие проистекает от чрезмерной гордости, и именно из-за этого греха пали ангелы. И когда нынешние люди унаследовали легенду, им показалось, что суть ее - Ecce Homo! Да, этот человек согрешил и был наказан - среди всех тех ужасов; но взгляните снова: он представляет дух восстания, непобедимой отваги, самой еврейской нации; и "всего непреодолимого"." (Андерсон, С.10). Изя построил в пустыне пирамидку из камней, под которой спрятал "Путеводитель по бредовому миру", описывающий путь от конца истории ("Хрустального Дворца" Чернышевского, означающего полное материальное изобилие) до конца мира (истинного духовного просветления). Начальное непонимание Андреем сути Изиного храма культуры сменяется восхищением финалом их совместного путешествия: "Нет, ребята, подумал он Изя является наиболее ранним воплощением Вечного Жида, появляющимся в произведениях Стругацких, и его присутствие указывает на то, что авторы поставили себе новую художественную задачу: искать не столько "нового человека" будущего, сколько те черты в людях настоящего, которые позволят немногим двигаться дальше.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

ПОСТСКРИПТУМ О НАУКЕ В НАУЧНОЙ ФАНТАСТИКЕ СТРУГАЦКИХ

В предыдущих главах я выявила апокалиптический мотив в творчестве Стругацких и рассмотрела, как эти авторы используют некоторые условности научно-фантастического жанра для двойной экспозиции - двух повествовательных планов: 1)реалистического описания современного общества в кризисе; 2) фантастического описания мифов этого общества о происхождении, значении и путях выхода из кризиса. Было четко показано, что "апокалиптический реализм" не полагается на науку и технологии ни для образов, ни для мотивации сюжета. Роль науки в произведениях Стругацких одновременно и меньше, и глубже. Парадигмы науки, равно как и парадигмы религии и искусства, присутствуют и обладают глубоким значением прообразов во всех произведениях Стругацких. Развитие науки, динамика научных сообществ, "способ, которым делалась наука" в бывшем Советском Союзе и феномен "стругацкизма" (то есть жадное поклонение читателей) среди российской научной и технической интеллигенции - все это тесно связано и открыто для изучения с междисциплинарной точки зрения. Надо учитывать и последние изменения фокуса (то есть доминирующих научных направлений) в физике, математике, генетике, нейробиологии и т.д. Надо учитывать и связи Стругацких - личные и профессиональные - на протяжении последних четырех десятилетий - с работающими российскими учеными. Надо учитывать и то, как именно Стругацкие становились в курсе и как они реагировали на изменение научных парадигм, отражая это в своем творчестве. В последней главе мы выясняем, что "новый человек" Стругацких постепенно замещается двумя символическими фигурами: безмерно чуждой, воплощающей нереалистические и опасные утопические ожидания в упоминании лучшего общества, и Вечного Жида, олицетворяющего способность существовать без иллюзий. Далее, оптимисты-ученые, работавшие в институте парапсихологии (роман "Понедельник начинается в субботу", 1965), оказались брошены в безнедежный бой с силами, выходящими за пределы их контроля ("За миллиард лет до конца света", 1976). Надо вспомнить, что советский "новый человек" был не только обязательным строителем коммунизма в советской реалистической литературе и пропаганде, но и - в 1960-е - положительным новым образом образованного гражданина с надеждами на то, что развитие науки (в частности, кибернетики) будет сочетаться с социальным прогрессом. Наиболее популярное из ранних произведений Стругацких, "Понедельник начинается в субботу", показывает "новых людей" этого поколения за работой: молодые ученые-энтузиасты с впечатляющими результатами преодолевают как и технологические препятствия, так и жесткость советской бюрократиию Роман был tour de force юмористичского социального моделирования и похожей на истину commedia dell'arte существующих структур научно-исследовательского сообщества. Теперь мне кажется, что заметное изменение в стиле и тоне позднейших работ Стругацких также отражает изменение в динамике научных сообществ, которые Стругацкие моделировали. Я не рассматривала это здесь, поскольку данная тема представляет собой продолжение настоящего исследования, равно как и удобное заключение. Распад Советского Союза вызвал исход научных талантов из России - на Запад. Таким образом, остающиеся ученые, не покинувшие ни страны, ни занятий, остались без фондов и оборудования (государство больше не могло их предоставлять), без колле и без преемственности поколений, обеспечивавшей в данном обществе передачу научной традиции. Многое уже сделано, как в научных, так и в правительственных кругах, как на Востоке, так и на Западе, по поводу "апокалиптического" положения научного сообщества России. Негативные аспекты "утечки мозгов" уравновешиваются надеждами на продуктивное сотрудничество истинно интенационального научного содружества. В любом случае, похоже, что научная фантастика Стругацких приобретет новое значение в истории науки - как портрет интеллектуальных, межличностных, политических, лингвистических и мирских устоев, формировавших научную культуру в Советском Союзе.