ЗГВ: горькая дорога домой - Михаил Болтунов

В Морозовске нет ни щебня, ни песка, ни цемента. Местные строительные организации не смогли справиться даже с опалубкой для теплосетей. Что уж говорить о более сложных и трудоемких видах работ.

В общем, все тридцать три несчастья…

Сегодня причину отставания по вводу в строй городков кое-кто видит в неверной концепции, в ошибочных подходах к решению всей специальной строительной программы 7,8 млрд. марок.

В чем же главная ошибка? Да в том, что восточногерманским землям не было предоставлено право самим вести строительство городков.

Выходит, к примеру, дивизия из Бранденбурга — пусть бранденбуржцы и строят для них жилье; улетает полк с аэродрома Тюрингии, а посланники земли уже возводят в России военный городок для пилотов. Тут тебе и продолжение традиций российско-германской дружбы и укрепления добрососедства.

Но, как известно, земля земле рознь. Если где-то есть крепкая строительная база и под силу строительство за рубежом, то иная земля гордится не архитекторами и монтажниками, а пивоварами. Как поступить в этом случае? Одолжить строителей у соседей, расплатившись пивком?

Хотя, думается, и при нынешнем подходе не обижены строители из новых земель. Из 22 подрядов, полученных немецкими генподрядчиками или объединениями фирм под немецким руководством, 9 — восточногерманские.

Право же, трудное это и неблагодарное дело — советовать вдогонку. Но вот знать, как решалась крупнейшая в истории нашей армии задача по строительству жилья для выводимых войск, надо. И дело не только в истории. Ошибается тот, кто думает, будто программа «7,8 млрд. марок» это прошлое российских Вооруженных Сил. Это их будущее.

Расположение новых гарнизонов — огромнейшей важности стратегическая задача. Время покажет — верна ли сама концепция вывода Западной группы, точно ли были определены места новой дислокации соединений и частей, сколь жизнеспособными, а значит, и боеспособны окажутся созданные военные городки? Станут ли мужчины в них служить, а женщины рожать, как рожали они в прежних, обжитых гарнизонах.

Ведь уже сегодня во многих «германских», орденоносных, прославленных соединениях от первоначального состава офицеров и прапорщиков осталась где половина, а где и того меньше. Разбежались. Нет, дело не только в сладких германских коврижках и горьком хлебе Отечества. Хотя не без того, конечно. Причина в другом.

Некоторые городки не удобны для жизни. Не знаю, как это рассудить с точки зрения стратегии, но к чему было выносить их за десятки километров от человеческого жилья в чисто поле. Это при наших-то отвратительных дорогах, умирающем межгородском (не говоря уже о междеревенском) транспорте, проблемах трудоустройства жен.

В одном из новоиспеченных гарнизонов уже немолодой подполковник, у которого за плечами Афганистан, горячие точки, Германия, сказал мне, словно пригвоздил: «Хата есть, да жизни нет…»

Вот так. Мы кричали до хрипоты, выколачивая из инофирм как можно скорее эти самые хаты, оказывается в них и жизнь — не жизнь. Из подполковника я больше не вытянул ни слова.

Так почему же не жизнь? Я бродил по гарнизонной грязи, глядел, думал, искал ответ. Кто знает, может я и не прав, но что почувствовал — тем делюсь. Сегодня нам очень важно это понять. Дабы не вымерли новые гарнизоны, основа молодой российской армии.

Изначально гарнизон — это казарма. Не пугайтесь. Кто служил в гарнизонах, поймет меня. Да, казарма. Но что или кто превращает казарму в особое, не сравнимое ни с чем духовное формирование? Нет, не материальное. Не так уж сложно даже при всех наших трудностях построить добротные стены — дома ли, солдатского клуба, но в них нечем будет дышать, а значит жить.

Вся моя жизнь прошла в гарнизонах. Служил в них солдатом, офицером, работал в командировках, однако ответить на этот вопрос однозначно не берусь.

Может, это ветка весенней акации, что царапалась лунной ночью в мое солдатское окно?

Может, гордый немец-трубочист, которого я встречал каждое утро в моей лейтенантской юности и верил в удачу?

А может, седой сосед по ДОСу (дому офицерского состава), который угощал меня удивительными яблоками из своего крохотного сада. Он служил когда-то в этом гарнизоне, сначала не хотел уезжать, а потом не смог. Так и состарился.

Это мои гарнизоны. Это дорого мне и любимо. Наверное, кто-нибудь другой помнит иные, непохожие на мои гарнизоны. Но и там было нечто такое, что делало из казармы — дом. Уютный, умиротворенный. Покинув который, хочется обязательно вернуться.

У новых гарнизонов нет пока своей истории. Нет ветки лунной акации, нет старика-соседа с его садиком и утром идущих на службу не встречает приносящий счастье трубочист.

Я бродил по гарнизонной грязи и думал: долог путь этих импортных казарм к гарнизону. Ох, как долог. И потому просил и молил, и желал живущим здесь людям, счастья.

— Повстречайся им, трубочист!

Часть четвертая

Как мы предали ГДР.

Секретный пациент.

Шампанское для Хонеккера.

1

29 мая 1994 года в Германии прохладный, ветреный день. После полудня включаю телевизор. Телеканал «САТ-1» показывает кадры старой хроники.

На семейном снимке, рядом с матерью, светловолосый мальчик. Это будущий руководитель ГДР Хонеккер. Бегут кадры, и вот уже на экране фото из архива гестапо — молодой борец-антифашист снят в фас и в профиль. Еще секунда, и Эрих оживает на трибуне. Он в форменной рубахе FDJ — комсомола восточной Германии.

Переключаю каналы — РТЛ, ЦДФ, ОРБ. На всех программах — Хонеккер, с ведущими государственными деятелями ФРГ — Шмидтом, Колем, Вайцзеккером, Штраусом.

А вот он уже с Горбачевым в аэропорту Шенефельд, в президиуме собрания, посвященного 40-летию ГДР. И поцелуй, тот самый знаменитый поцелуй, прозванный в восточных землях «иудиным», когда Горбачев обнимает и целует Хонеккера.

Голос за кадром с прискорбием извещает — умер Эрих Хонеккер. Ушел из жизни последний символ уже не существующего государства. Канула в лету его романтическая мечта создать счастливую социалистическую страну рабочих и крестьян на немецкой земле.

Чем была для нас, «Советов», эта страна? Младшим братом, союзником по Варшавскому Договору, «форпостом социализма» в Европе, нахлебником? Да, всем понемногу. А еще она была нашим гвоздем в заднице капитализма, мухой в их жирном супе.

Но главное, ГДР оказалась несбыточной мечтой для каждого советского человека. О, как жили восточные немцы! Даже в самые лучшие годы Советский Союз лишь мечтал о таком уровне жизни.

ФРГ называли «витриной капитализма». Так вот ГДР, если хотите, была такой же «социалистической витриной».

Сегодня все понимают, сколь показной оказалась эта витрина. Помнится, после одиннадцати лет разлуки, первое, что мне бросилось в глаза, когда я приехал в Потсдам, это как обветшал красавец-город. Наверное, так же, как обветшал весь социализм.

Но нам ли, пребывающим ныне в нищете, судить о восточногерманском упадке?

Мы, задрав штаны, все равняемся, да бежим за Америкой, за ФРГ, а сдается, что уровень бывшей ГДР теперь для нас заоблачная высота. Поднимись Россия до него и правителей наших воспели бы в стихах и песнях…

Но до песен ли сейчас? Впрочем, и не нам одним.

Как-то случайно оказался в доме бывшего капитана национальной народной армии (ННА) ГДР. Он закончил наше высшее военное училище, хорошего уровня программист, но вот уже три года мается без работы. А на шее семья: жена, двое детишек.

От него впервые я и услышал то, что суждено будет выслушать много раз.

— Вы нас предали… — скажет бывший капитан. Скажет спокойно, без надрыва, собрав волю в кулак.

Нет, он не был «политкомиссаром», не сотрудничал со «Штази» и тем не менее потерял все.

Значит, так и есть. Мы предали ГДР, ННА, этого капитана? Или это лишь эмоции обиженного человека?

А что, собственно, мог предпринять в той, безусловно, драматической ситуации старший брат — Советский Союз, на которого молились, ждали защиты? Снова ввести танки в Лейпциг и Берлин, пригрозить «ядерным кулаком», загнать недовольных «восточников» в подполье? Всякому здравомыслящему человеку ясно: в восемьдесят девятом подобное было невозможно. Но тогда о каком предательстве идет речь?

Дабы ответить на этот вопрос, попытаемся восстановить события тех месяцев.

Начиная с июля 1989 года, в ГДР происходят весьма неприятные для коммунистического руководства ГДР эксцессы.

Беженцы из ГДР заполнили дипломатические посольства Западной Германии в восточном Берлине, Будапеште, Праге, Варшаве.

50 тысяч беженцев выезжают в ФРГ из Венгрии, 6 тысяч из Чехословакии, примерно полторы тысячи из Польши.

9 октября 100 тысяч человек выходят на демонстрацию под лозунгом «Народ — это мы» в Лейпциге.