Поющее сердце. Книга тихих созерцаний - Иван Александрович Ильин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
* * *
И мы, христиане, знаем этот великий религиозный символ, им живут наши мысли и чувства. Вот почему мы именуем Христа Спасителя «Светом истинным» (см. Ин. 1, 9) и крещаемся от Него Духом Святым и огнем (Мф. 3, 11; Лк. 3, 16). Мы называем себя сынами Света (Ин. 12, 36) и чаем Духа Святого в образе «языков огненных» (см. Деян. 2, 3). А когда мы читаем эти слова: Огонь пришел Я низвести на землю, и как желал бы, чтобы он уже возгорелся! (Лк. 12, 49) – то в сердца наши нисходят пламя и свет и мы знаем, коего мы духа…
* * *
Но огонь в моем камине на исходе. Он гаснет и меркнет, и надо проститься с ним. «Иди на покой, благое и чистое пламя, и будь благословенно за все: за твой свет, за твое тепло и за твое утешение…»
У моря
Давно я уже мечтал выбраться из этого душного города. Давно я уже томился в этой давящей, оглушающей уличной жизни, в этом городском существовании, полном горя и грязи, где все напрягает, выматывает и на каждом шагу ранит сердце. Туда, туда, на вольный простор, где все пределы снимаются и где даль раскрывает свои блаженные пространства… Как я мечтал о море…
И наконец – это состоялось… Тогда, давно, первый раз в жизни, когда я приобщился к этому счастью.
* * *
То, о чем я мог только мечтать, – встало предо мной, как живое видение. Далекий, уходящий, исчезающий простор; он так тихо раскрывается, так легко дается, так ласково зовет. Взор впивается в него, ищет его предела и не находит и радостно предчувствует, что и там, дальше, где предел глазу, нет предела простору. Здесь нет границ, а ведь каждая граница есть запрет и разочарование… Здесь нет стен, а ведь каждая стена есть обида и угроза… О, как мы привыкли сидеть в клетках! Как мы связаны, подавлены, запуганы в нашей жизни! Как мало мы можем, как немного мы видим, как урезаны наши горизонты, как скудна наша жизнь! Сколь многого мы лишены – и даже не замечаем этого!
Но здесь… Здесь – праздник пространства, здесь царит Беспредельное, здесь дышит воздух, здесь живут бесконечные возможности. Я упиваюсь этим воздухом, я глотаю его. И сердце мое раскрывается, становится огромным и блаженным и наслаждается потоком этой разрешающей, зовущей любви… Как если бы мир хотел сказать мне великое и благостное слово приятия, прощения и примирения…
* * *
И только потом, насладившись простором, помню, я заметил внизу огромное, тихое, но подвижное поле воды. Спокойно, мощно катило море свои гребни – куда?.. Темно-синее, задумчивое, погруженное в свои и в небесные мысли… Как будто вялое, с виду утомленное и в то же время играющее, легкое, не знающее тяжести, не ведающее труда. Огромная живая равнина. С виду – обильное, неисчислимое множество; на самом деле – единое, дышащее существо. Странное – и приветливое; такое многосложное – и такое простое. Само величие – в царственной тишине; сама стихия, излучающая кротость и благость. Всем; и мне, и для меня… За что же мне? О, незаслуженная благодать… О, нежданная милость…
В сердце родится тихая грусть… Укор? Раскаяние? Почему мне всегда было «некогда»? Почему я впервые приобщаюсь к этому счастью? Боже мой, как скудна была доселе моя жизнь! Как много я упустил! Какое богатство я утратил!.. Я вижу, я понимаю: это благостное лоно могло прожить без меня еще целую вечность… И все же… Оно как будто бы ждало меня, готовило мне дары, оно согласно принять меня и осчастливить. И ныне прощает мне и мое долгое отсутствие, и мой поздний приход… Мне будет все предоставлено, все открыто, все даровано, если только я открою ему мое сердце и буду внимать и созерцать…
* * *
Какое странное чувство охватывает человека у самого края воды… Плещущая волна как будто хочет сказать: «досюда и ни шагу дальше» – и тем самым она пробуждает в душе потребность, настойчивое желание переступить этот предел и проникнуть дальше указанного… Она манит и дразнит – и не пускает… Нет, она, конечно, пускает и даже приглашает; но только эта нежная влага слегка расступится, ласково охватит меня и вымочит… Кто робок от природы, тому надо беречься; тут уже не избежишь, не спасешься, сухим не выйдешь: краткий, плещущий набег – и кончено, попался… И сразу робости как не бывало… Какое бережливое прикосновение, какая гостеприимная встреча, какое любовное обхождение. Упоительно и радостно… Успокаивает и возбуждает… Единственное в своем роде наслаждение. Но теперь предел перейден, дело сделано – и хочется перейти его еще раз и еще раз… проверить первое ощущение, повторить ласковый прием… И отдаться этой дивной стихии: трогать ее, гладить, ласкать, будоражить, дразнить, разбрызгивать, плыть, нырять, глотать ее, исчезнуть в ней и наслаждаться ею. И все время испытывать ее жизнь и ее привет: воспринимать ее любовь и отдавать ей свою… Пока не наступит полное единение, совершенная близость: пока из блаженной игры не возникнет светлая дружба…
* * *
Одеваюсь и ложусь, утомленный, у самого берега в тени старой пинии и прислушиваюсь к голосу моря. Оно как будто хочет успокоить меня, погасить мое возбуждение, может быть, усыпить меня, чтобы я отдохнул от непривычного счастья: от этой глубокой дали, которая раскрыла и подготовила мое сердце, и от этой ласковой игры, которая его наполнила и опьянила. Я закрываю глаза и предаюсь вниманию. Множество струящихся и лепечущих голосов шепчут мне о чем-то едином: сначала я слышу как будто тихие упреки, но они тают в дыхании ласкового прощения, потом я различаю нежные утешения – от них исчезает последняя тень грусти и исцеляется скорбь моего сердца, а потом идут надежды и обетования – они исходят из некой древней, мирозабвенной глубины и повествуют мне о райской жизни и о ее дивной невинности…
Сердце наполняется сладостным, непонятным счастьем – легким, зовущим и ни к чему не обязывающим. Хочется без конца внимать, только благодарить и ничего больше не желать. И каждый миг набегает тихий шорох волны: она
