Присяжный - Эли Бертэ

– Почему же в таком случае мешки с деньгами, принадлежавшие сборщику податей, были найдены в твоем доме? – спросил председатель.

– Я уже из сил выбился, повторяя, что нашел их. Они были брошены на большой дороге и не имели хозяина. Я проходил мимо и взял их. Почему бы мне было не взять их, как и всякому другому? Ну, скажите хоть вы, господин судья, положа руку на сердце, разве вы сами поступили бы иначе?

Между зрителями послышался смех, и председатель вынужден был повысить голос, чтобы восстановить порядок. Подсудимый, не поняв причины смеха присутствующих, принялся в мельчайших подробностях и с полной наивностью рассказывать обо всех своих действиях в вечер убийства. Он не сказал ни слова, которое противоречило бы истине, а между тем его оправдание не произвело должного впечатления ни на присяжных, ни на публику. Присяжные сохраняли свой привычный холодный вид, публика менее скромная не стеснялась ясно высказывать свое неодобрение. Насмешливый ропот слышался в толпе, люди улыбались, пожимали плечами. Очевидно, неправдоподобные, хотя и правдивые объяснения бедного Шеру внушали им лишь презрение и жалость.

В эту минуту де ла Сутьер, который во время допроса несколько раз отирал платком лоб, захотел увидеть, как действуют ответы подсудимого на Женни. Итак, он рискнул бросить украдкой взгляд в ее сторону. Облокотившись о перила, она сама смотрела на него с насмешливым видом, словно говоря: «Жалкое людское правосудие! Мы с вами лучше знаем, в какое заблуждение оно впадает». Однако в ее насмешливом выражении лица де ла Сутьер увидел лишь новую угрозу и быстро отвернулся.

После допроса подсудимого выслушали свидетелей. Никто из них не смог привести ни одного предосудительного поступка со стороны Шеру с тех пор, как тот поселился в окрестностях города Б***. Тем не менее все показали, что он пользовался дурной славой и вообще внушал недоверие. Потом явился человек с показанием, что в день убийства он ехал в Салиньяк на ярмарку и слышал мимоходом, как сборщик податей грозил Шеру строгими мерами, если тот не заплатит налоги. Мэр Салиньяка, у которого обедал Бьенасси, в свою очередь, подробно изложил, как после окончания ярмарки, проходя через центральную площадь, сборщик податей еще раз разговаривал с Шеру, который, казалось, с жадностью смотрел на мешки с деньгами. Старик Нико рассказал, как он нашел тело, и при этом начал передавать бесконечные подробности о своем быке Леберу, который вот уже четыре дня как неизвестно куда исчез. Доктор Симоно и его товарищ дали отчеты в том, что́ выявили при медицинском осмотре тела убитого и что признали дробь, вынутую из раны покойного, одного калибра с дробью, найденной в пороховнице Шеру. Наконец, хотя девиц Бьенасси и хотели избавить от тяжкого обязательства являться в зал заседаний, нашелся свидетель, который привел восклицание Марион «Так я и думала!» при известии, что ее брат был убит Франсуа Шеру.

Восклицание, невольно вырвавшееся у сестры несчастной жертвы, заставило всех содрогнуться и укрепило в умах всех убеждение в виновности бывшего каторжника. Итак, еще до заключительной речи прокурора можно было считать Шеру почти осужденным. Факты казались ясными и неопровержимыми, а преступление – совершенным под влиянием самой низменной страсти. Прокурор сумел с большим искусством сгруппировать все факты обвинения и с изумительной отчетливостью рассказал, как Шеру мог совершить это убийство и какой у него был на то повод. Если у кого из присутствующих и была нотка сомнения, от нее не осталось и следа. Председатель даже с трудом сдержал рукоплескания, которые чуть было не раздались в зале после завершения его блистательной речи.

При подобных условиях задача защитника обвиняемого становилась чрезвычайно трудной. Это был молодой человек, по долгу службы назначенный председателем защищать подсудимого, поскольку никто из именитых адвокатов не решился бы взять на себя дело несчастного Франсуа Шеру.

Он упорно настаивал на странности того факта, что тело Бьенасси было найдено у брода, то есть в трехстах или четырехстах шагах от большой дороги, а пояснить, каким способом Шеру мог убедить сборщика податей удалиться на такое расстояние от большой дороги, решительно не представлялось никакой возможности. Бьенасси, высокий и сильный мужчина, не дал бы себя увлечь, как не поддался бы и на обман. Между тем сборщик податей был убит именно на том месте, где нашли его тело, а в обвинительном акте об этом важном обстоятельстве не упоминалось вовсе. Адвокат умолял присяжных принять во внимание темные пункты дела и закончил свою речь просьбой признать невиновность подсудимого.

Однако присяжные сохраняли прежний неприступный вид, лишь председатель одобрительно улыбнулся молодому защитнику, который пользовался его особым покровительством. Что же касалось публики, всегда столь впечатлительной и непостоянной в своих мнениях, она оставалась холодной и безмолвной. Легкий шепот пробежал по залу, когда защитник подсудимого вернулся на свое место, но шепот этот вскоре затих.

Председатель приступил к краткому изложению дела. Он добросовестно перебрал все пункты обвинения, все доводы защиты, а затем через пристава переслал де ла Сутьеру листок для ответов присяжных. Дрожащей рукой де ла Сутьер принял бумагу, но, прежде чем выйти с товарищами из зала заседаний, он опять взглянул на Женни Мерье, как бы с целью удостовериться, позволяет ли она ему исполнить возложенную на него обязанность. Каждый раз, когда во время прений кто-либо высказывал мысль, противоречащую истине, он так и ждал, что швея вдруг воскликнет: «Это неправда! А вот что правда!» – но Женни молчала. Чего она ждала? Зачем она решила присутствовать при этих прениях? Разве еще не настала минута сделать из судьи подсудимого?

Ему показалось, что Женни очень взволнована, брови у нее были нахмурены, а щеки покрыты ярким румянцем. Быть может, она действительно решила присутствовать на заседании не из одного лишь любопытства. Но, когда настала решительная минута, у нее не хватило духа решиться выполнить задуманное. Радостная надежда промелькнула в его душе. Председатель и члены суда удалились в особую комнату.

«Это хорошо, у меня еще есть время повлиять на присяжных», – подумал де ла Сутьер.

– Итак, господа, – произнес он, садясь в кресло и придавая голосу шутливый тон, – приступим к нашему делу, которое не займет у нас много времени. Этот молодой адвокат доказал нам, что обвинение необоснованно, и я, по крайней мере со своей стороны, без малейших колебаний намерен объявить Шеру невиновным.

Его вступление встречено было мертвым молчанием.

– Не забывайте, что от нашего решения зависит жизнь человека. Мои любезные товарищи, справедливость обвинения, повторяю, нисколько не доказана. Темное прошлое обвиняемого мне кажется фактом маловажным, Шеру десять лет прожил в нашем округе и не был уличен ни в чем, кроме браконьерства, преступления очень простительного как в ваших глазах, как и в моих. Отпустить его – самое лучшее, что мы можем сделать… Что вы об этом думаете, господа?

– По чести, месье де ла Сутьер, – с легкой насмешкой ответил один из приставов, почтенный Коньясс, – вы, кажется, поддались на красивые слова адвоката. Что его слушать? Надо трезво смотреть на дело. Нашли или нет деньги сборщика податей в доме Шеру?

– Конечно, нашли, но обвиняемый пояснил…

– Оставим слова в стороне, мой добрый месье де ла Сутьер, останемся при сути дела. Если Шеру имел у себя эти деньги, то именно он должен был их украсть. А если он обокрал кого-то, то почему не предположить, что он и убил этого человека? Дело, кажется, ясное.

– Да-да, оно ясно, – подтвердил второй присяжный, – мы все уже составили себе мнение твердое и положительное. Надо скорее приступать к подсчету голосов.

– Но мое убеждение еще не составлено, – горячо возразил де ла Сутьер, – или, вернее, оно не согласуется с мнением Коньясса. Да, деньги действительно были найдены у Шеру, но я упорно настаиваю на том, что, допустив даже воровство, из этого вовсе не явствует, чтобы с ним было обязательно связано убийство! Относительно этого пункта я чувствую, я вижу ясно, я убежден, что Франсуа Шеру не виновен!

Голос де ла Сутьера, каждое его движение изобличали полную уверенность, присяжные с изумлением посматривали друг на друга, не понимая, как мог он защищать обвиняемого, столь мало заслуживающего участия, с такой пламенной увлеченностью.

Наконец де ла Сутьер замолк. Крупные капли пота струились у него по лбу. Казалось, никто не думал ему отвечать, все присутствующие впали в прежнее холодное безмолвие. Лишь Коньясс насмешливо улыбался. «Что поделаешь с человеком, который отвергает очевидность?» – думал он.

– Пора отбирать голоса, довольно красивых фраз на сегодня. – И старик медленно втянул в нос щепотку табака.

Де ла Сутьеру не оставалось ничего более, как повиноваться, к тому же он надеялся, что его доводы произвели впечатление, и прежняя твердая уверенность опять вернулась к нему.