Трансформация демократии (сборник) - Вильфредо Парето

Экономические условия ставят известные границы, которые более понятны и которые гораздо труднее перейти.

Дон Стурдзо справедливо отмечает: «К сожалению, Италия – бедная страна, которую плодородной сделало упорство ее тружеников и сбереженные ресурсы; но резервы ее экономики кроются, в основном, в земле». Он думает поэтому, что здесь не может развиваться черная металлургия и тяжелая промышленность, «поскольку затраты на ввозимое из-за рубежа сырье превышают или равняются трудовым затратам, причем не следует рассчитывать, что эти отрасли будут использовать дешевую рабочую силу, готовую к тяжелому труду; эти времена, к счастью, уже прошли».

Последнее утверждение ошибочно. Эти времена далеко не прошли, и сейчас начинается период, отчасти заслоняемый оргией разрушения капиталов, расточения того, что должно обеспечить будущее, когда тем более остро и не только перед Италией встанет дилемма: сократить численность населения или прекратить расточительство.

Отгораживаться от этих трудностей с помощью разглагольствований о новых временах, о новых правах трудящихся, о диктатуре пролетариата и прочей чепухе – значит уподобляться колдунье, которая надеялась остановить заклинаниями луну.

Производство, а следовательно, и численность населения находятся в тесной связи с безопасностью личности и имущества, с существованием и уважением к тому, что греки называли «номос», римляне – «лекс», а мы называем законом. Установление римского мира привело к увеличению численности и благосостояния населения в средиземноморском бассейне; средневековая анархия подорвала и то и другое.

Какой из этих процессов начинает разворачиваться сейчас? Постарайтесь ответить на этот вопрос с помощью экспериментальной науки, по возможности оставив в стороне, даже с риском не понравиться всемилостивому правительству, религиозный экстаз, уверенность в судьбах отечества, благородство буржуазии, внимающей зову времени, и тому подобную чушь.

Относительно решения поставленного вопроса можно, по меньшей мере, выразить сомнение. О причинах этого я уже говорил в журнале «Ривиста ди Милано» и не буду повторяться. Позволю себе только заметить, что за короткое время, прошедшее с момента публикации упомянутых статей, появилось немало подтверждений сделанных в них выводов и ожидаются, видимо, новые.

История учит нас, что всякое правление покоится на согласии и силе. Многие наши правительства лишены и того, и другого. В международных отношениях и во внутренних делах правитель должен уметь и быть способным parcere subiectis et debellare superbos (щадить подданных и низвергать гордецов. – Лат.). Этой максиме не следуют правительства, которые не защищают своих подданных от насилий и грабежей со стороны частных лиц и даже потворствуют им ради пополнения казны и не наказывают гордецов, создающих государство в государстве, хозяйничающих на железных дорогах, на почте, телеграфе, телефоне, вырабатывающих свою внешнюю политику, захватывающих поля, дома, суда, заводы, конфискующих товары, диктующих цены, учреждающих Красную гвардию, которая вооружена мандатами, бомбами, кинжалами, револьверами и даже пулеметами, которая похищает граждан, арестовывает, обезоруживает, захватывает в плен армейских офицеров, созывает суды, штрафующие сельских хозяев за то, что они возделывают свои земли, жнут, молотят зерно, доят коров, – затем приступили к вынесению уголовных приговоров (в том числе двух смертных) и к их исполнению.

Все это нельзя приписать недостаткам людей, стоящих у власти; в этом случае все легко было бы исправить, сменив их. Причины гораздо глубже и серьезнее, главная из них – чувства выродившейся, трусливой буржуазии, больше всего боящейся пролить кровь ради защиты закона и государства; она не способна даже презирать своих предателей и с рабским смирением ожидает неизбежного. Поэтому ход событий ускоряется и грядущий кризис приближается к нам с каждым часом[118].

Два государственных деятеля[119]

Все положения экспериментальной науки гипотетичны, т. е. они высказываются при наличии определенных условий и состоят из протазиса – вводной части, иногда подразумеваемой, и аподозиса – заключительной части, собственно высказываемой. В этих положениях нет абсолюта, известного только богословию, метафизике и чувству.

Суждение о политическом деятеле – это частное приложение общей теории: тот, кто исходит из абсолютных норм, может применять их безусловно, в отличие от тех, кто такие нормы не признает.

Например, те, кто проникся партийным духом, судит и высказывается очень просто, по принципу: люди моей партии избранные, ее противники проклятые. Точно так же искренне верующие внутренне располагают всеми необходимыми элементами, если они христиане, чтобы осудить Юлиана Отступника, а если они не христиане – чтобы превозносить его. Поклонник известной богини, именуемой Свобода, которая очень ценилась в Риме на закате республики, нисколько не усомнится в том, что Юлий Цезарь злодей; но сторонник империи сочтет его орудием провидения.

Во всех этих суждениях протазис заключается в чувствах и вере их авторов. Приверженцы экспериментального метода не разделяют и не опровергают этих суждений отчасти в силу их неточности, но главным образом – вследствие требования показать на опыте предпосылки, выводами из которых они являются.

Здесь возникают большие трудности. Не будем говорить о точном знании фактических обстоятельств, влияющих на поведение людей, о которых судят, но даже если эти обстоятельства известны, нужно установить их цели, подлежащие рассмотрению, потому что от этого зависят и суждения. Пока что можно сказать, что при сегодняшнем уровне науки эти цели не должны быть слишком удаленными, ибо об очень удаленных целях мы не знаем абсолютно ничего. Леопарди судя по всему полагал, что битва при Филиппах[120] была предвестием варварских нашествий в конце Римской империи; он, возможно, прав, но это видение поэта, а не научный вывод.

Это еще не все. Нужно также ответить на вопрос, до какой степени действия одного или нескольких человек могут повлиять на результат. Здесь есть две крайние точки зрения: с одной стороны, это теория, так сказать, героической личности, согласно которой эта степень предельно велика; с другой – теория, которую можно назвать демократической, считающая это влияние минимальным или вообще ничтожным.

Экспериментальная истина находится посредине; факты показывают, во-первых, что незначительные события в большой степени зависят от личностей, более важные – в минимальной или ничтожной. Во-вторых, что в социальных движениях есть мощные течения, которым действия отдельных людей очень мало или вообще не могут противостоять.

По правде говоря, это всегда было более или менее понятно. Поэтому если вернуться к приведенным выше примерам, будет банальным соображение о том, что желание защищать свою партию вопреки главенствующему течению, которое называют в таком случае требованием времени, – пустое дело. И хотя справедливым будет сказать, что каждый понимает указанные священные требования по-своему, это относится к приложению принципа, но не к самому принципу.

Было правильно замечено, что даже если бы Юлиан процарствовал долго, ему не удалось бы сильно навредить христианской вере, выражавшей непреодолимые в ту пору чувства. Тут добавляют (и в этом отношении знаменательно исследование проф. Адриана Навилля), что сам Юлиан[121], открытый враг христианства, отдавал дань, хотя и неосознанно, чувствам, пропагандируемым последним.

Соображение по поводу частного случая следует перенести на другие. Человеку сложно не разделять чувства, господствующие в том обществе, где он живет; обычно его разногласия с окружающими сводятся к форме, а не существу. Поэтому часто бывает, что государственные деятели, даже ненамеренно, придерживаются основных течений, существующих в данной стране, и используют существующие чувства и интересы, в чем, собственно, и заключается искусство власти. Редко когда они стремятся произвести переворот в чувствах и интересах, который, как правило, обречен на поражение.

Наиболее искусным государственным человеком является тот, кто не ставит перед собой недостижимые цели и умеет воспользоваться конъюнктурой для преследования достижимых. Точно так же капитан парусного судна тем более искусен, чем лучше он умеет воспользоваться ветрами и течениями, чтобы достичь желанной гавани. Но нельзя быть уверенным в том, что он не ошибается насчет целесообразности плыть туда, как и относительно того, к какому результату приведет в конечном счете достижение цели, поставленной государственным деятелем.

Здесь уместно сделать важное замечание. Для того чтобы следовать в русле чувств и интересов, государственный деятель должен идти на уступки, противоречащие его конечной задаче, – но лишь в средствах, а не в цели. Он похож на дельца, который в ходе спекулятивной операции тратит все новые суммы; чтобы она была успешной, требуется завершить ее до того, как кончатся средства. Об одном игроке парижской биржи рассказывают, что он с большим основанием предвидел крах Панамской компании[122] и играл на понижение, но когда у него кончились деньги, застрелился. Через несколько дней было объявлено о банкротстве компании. Если бы этот спекулянт мог продержаться еще хоть немного, он заработал бы целое состояние. Итак, политик всегда должен помнить о словах, сказанных Солоном Крезу: «Пока жизнь человека не завершилась, его нельзя назвать удачливым»; Ante mortem ne laudes hominem quemquem (Прежде смерти не называй никого блаженным), написано в Экклезиастике (Книга Иисуса, сына Сирахова, 11).