Бабушкин внук и его братья - Владислав Крапивин

– Что с тобой? – Ивка оттолкнул сумку и вскочил.

Арунас сказал обыкновенным голосом, но не открывая глаз:

– Это сейчас пройдет. У меня так бывает иногда – будто мешком по голове. А минут через пять отпускает… Вы езжайте, а я посижу.

Я начал беспорядочно думать: что тут можно сделать? А Ивка сказал самое простое:

– Мы посидим с тобой, а потом проводим до дома.

– Не надо. Я сам…

– Мы проводим, – сказал Ивка.

Кроме нас, пассажиров на остановке не было. Пожилой водитель добродушно спросил из кабины:

– Эй, молодежь, вы едете? Следующая машина будет через час, не раньше.

Ивка разъяснил ясно и отчетливо – так, как он умел:

– Видите, у мальчика закружилась голова. Подождите немного, пожалуйста.

– У мальчика голова, а у меня график… Посадите его к окошку. Голову обдует, и все пройдет…

Арунас рывком встал. Качнулся, но сказал решительно:

– Да, поехали.

Мы устроились на переднем сиденье. Арунас высунул голову наружу. Автобус покатил… Минуты через две Арунас откинулся на спинку.

– Плохо, да? – испуганно сказал я.

– Нет, ничего уже. Я ведь говорил – пройдет… – И правда, прежней бледности не было. Водитель беспокойно поглядывал на нас в переднее зеркало, но скоро на остановках набралось немало пассажиров, загородили кабину. Арунас держался. Даже улыбался иногда: не тревожьтесь, мол.

Мы сошли на Пушкинской.

– Ладно, я пойду, – сказал Арунас. – Тут недалеко.

– А как голова-то? – проявил я напоследок беспокойство. – Нормально? – Мне хотелось поскорее домой.

– Все в порядке.

Я поверил. Ивка оказался внимательнее.

– Нет, не все в порядке… Мы же обещали проводить тебя до дома.

Арунас не спорил. Может, просто не хотел расставаться.

И мы пошли шеренгой – Арунас посередине.

Жил он в двух кварталах от остановки на улице Крылова. Мы прошли в арку обшарпанного трехэтажного дома, оказались в обширном дворе – заросшем сорняками и захламленном. В глубине двора стоял одноэтажный кирпичный дом – длинный, с несколькими крылечками.

Мы остановились у крайнего крыльца. На обитой ободранным дерматином двери висел жестяной почтовый ящик. Голубой с белой надписью: «Г. М. Тутарский».

Арунас поднялся на крыльцо, нажал на кнопку. Дверь открылась почти сразу. Хозяин встал на пороге.

Он был высокий, худой и сутулый. С редкими седыми волосами, гладко зачесанными на пробор. С выбритым лицом, длинным носом и в очках с толстыми стеклами. Ну, типичный старый часовщик, этакий мастер своего дела.

– А, наконец-то… Здравствуйте, молодые люди.

Я буркнул «здрасте». Ивка сказал ясным своим голосом:

– Здравствуйте. У Арунаса закружилась голова, и мы решили проводить его.

– Весьма благодарен… А ты, значит, опять? Вот свалишься где-нибудь… Заходите, будьте любезны.

– Да нет, нам домой пора, – быстро сказал я.

– Ну, на минутку. Расскажите хотя бы в двух словах, как и что. Сделайте одолжение, голубчики… – Он как-то неуловимо потерял строгость, будто под его мешковатым пиджаком ослабли натянутые жилы.

– Идем, а? – шепотом сказал Арунас. Мы с Ивкой переглянулись и вошли.

Вошли в разноголосое тиканье. Часы были повсюду: на стенах, на столе, в застекленном шкафу и на подоконнике. Всякие. Круглые, квадратные, маленькие, большие, с бронзовыми фигурками, с тяжелыми гирями и маятниками, в резных старинных шкафчиках на узорчатых подставках. Я завертел головой.

– Деда Гена, это… Саша, а это Ивка. Полное имя Иван, только Ваней его никогда не зовут… – Арунас, видать, вспомнил про обязанности хозяина.

– Да-да. Я рад, что у тебя появились наконец достойные знакомые… А я Геннадий Маркович.

«Г. М. Тутарский», – вспомнил я почтовый ящик.

– Садитесь, друзья мои…

«Да нет же, нам пора», – хотел сказать я, но Ивка присел на край узкого клеенчатого дивана.

– Садитесь, садитесь… – Геннадий Маркович шагнул в сторону, и за ним оказалось еще одни часы – в простенке между шкафом и дверью в другую комнату.

Ивка быстро тронул меня за руку:

– Саша, смотри. Как у вас…

Но они были не как у нас. Они были просто наши.

Мне сразу стало спокойнее. Я перестал стесняться. Словно зашел к незнакомым людям и неожиданно увидел друга. Ну, конечно, теперь у часов другой хозяин, а все-таки хорошая встреча!

– Геннадий Маркович, скажите, пожалуйста! Вы купили эти часы в комиссионном магазине?

Он не удивился вопросу. И будто обрадовался:

– Ну, что ты, милый мой! Откуда у меня деньги на такие покупки! Я выменял их у одного любителя антиквариата. На другие часы. Были у меня бронзовые, настольные, в стиле рококо, восемнадцатый век. С амурами и завитушками. Я их очень ценил, но всегда хотелось иметь вот такие, большие. Чтобы они стали стержнем моей коллекции…

– А почему они не идут? – сказал я осторожно.

– Ума не приложу! Целый месяц шли исправнейшим образом, а неделю назад встали и ни в какую… Я перебрал весь механизм, проверил каждый зубчик на всех шестеренках. Увы! Качну маятник, они потикают полминуты и опять стоп… Признаться, за последние годы для меня это самое большое разочарование. И можно сказать, удар по престижу. Я все-таки мастер с немалым стажем, а тут оказался бессилен…

– Можно, я возьму стул?

– Что? Да, разумеется… А собственно, с какой целью?

– Сейчас… – Я поставил скрипучий гнутый стул к часам. Открыл верхнюю стеклянную дверцу. Сунул пальцы за механизм. Вот он, винтик…

Я подержал палец на плоской головке. Скакнул на пол. Стул в сторону, нижнюю дверцу на себя, качнем маятник, вот так. Тик-так…

– Если не остановятся через минуту, будут тикать исправно несколько дней…

– Да? Ничего не понимаю. Что ты там сделал?

Я не стал хитрить и важничать.

– Там есть один винтик. На задней стенке коробки с механизмом. Если его слегка надавить, механизм… он как бы просыпается. Не знаю, почему, но так всегда…

– Постой, постой. Ты хочешь сказать, что имеешь какое-то отношение к этим часам?

– Еще бы! Они стояли в нашем доме сто лет!.. Потом понадобились деньги на телефон, и бабушка решилась. Оторвала от сердца…

– Вот оно что… Какие хитросплетения и встречи…

Ивка и Арунас молча слушали нашу беседу. Они были как зрители, которые смотрят интересное кино.

– Ты мне покажешь, где этот винтик? Хотелось бы понять, какая у него функция.

– Понять это, по-моему, нельзя. Этот секрет знает, наверно, только Квасилий…

– Кто-кто?

– Квасилий. Бабушка говорит, что с нами живет такое существо, вроде домового. Это оно иногда останавливает часы, чтобы побаловаться… Наверно, Квасилий соскучился по часам, отыскал их у вас и решил дать им отдохнуть. По привычке…

Я увидел, как у Ивки и Арунаса одинаково приоткрылись рты. А Геннадий Маркович смотрел на меня понимающе. Словно все принимал всерьез.

– Ну да, ну да… А не откроет ли почтенный Квасилий свой секрет мне?

– По-моему, не откроет. Он и мне его не открывал. Я сам научился давить на винтик так, как надо. А больше это не получается ни у кого… Если хотите, я могу иногда приходить и запускать часы.

– Гм… Боюсь, что в самом деле придется просить тебя о такой услуге… По крайней мере, пока мы не договоримся с Квасилием… Смотри-ка, идут.

Часы вплетали свое увесистое тиканье в стрекотанье и щелканье других механизмов.

Геннадий Маркович встряхнулся.

– Я сейчас приготовлю вам яичницу.

– Ой, нет, спасибо! Нам пора, – спохватился наконец Ивка.

– Приготовь, приготовь, – сказал Арунас. – У нас сегодня за весь день было пять капустных пирожков на троих.

Ивка вопросительно посмотрел на меня. А мне уже не хотелось уходить. «Подождем», – сказал я взглядом.

Геннадий Маркович скрылся за дверью. Арунас забрался с ногами в большущее кресло, такое же клеенчатое, как диван. Такое же старое – с трещинами и дырками в обшивке. Виновато улыбнулся и лег щекой на подлокотник.

За дверью потрескивало. Наверно, там была кухня с плитой.

Геннадий Маркович появился опять. Он был подпоясан широким полотенцем.

– Сейчас, сейчас, друзья мои, все будет готово…

Ивка вдруг сказал:

– У вас здесь будто в коробке со стрекозами. Будто крылья и лапки скребут во всех углах.

– Да?.. Да. Ты прав. Но я этого уже не замечаю, привык. Для меня здесь – тишина. Видите ли, тишина может слагаться из разных звуков, как свет слагается из разноцветных лучей спектра. Здешние звуки – это, так сказать, отдельные лучи времени. А время само про себе совершенно бесшумно. Про это есть примечательные стихи: 

И поступь и голос у времени тишеВсех шорохов, всех голосов.Шумят и работают тайно, как мыши,Колесики наших часов… 

– Это Маршак, – сказал я. – У него много стихов про время.