История Русской армии. Том 1. От Северной войны со Швецией до Туркестанских походов, 1700–1881 - Антон Антонович Керсновский

Жалкую роль некоего «унтер-гофкригсрата» играла петербургская Конференция, заботившаяся лишь о соблюдении австрийских интересов и упускавшая из виду свои собственные. Здесь, бесспорно, сказалось влияние нашей дипломатии, являвшейся во все времена защитницей интересов чужих государств в ущерб таковым же своего собственного. В те времена она подпала под влияние графа Кауница — знаменитого канцлера Марии-Терезии. В последующие эпохи Штейн, Меттерних, Бисмарк и Бьюкенен будут иметь в критические для России моменты преданных приказчиков в лице Нессельроде, Горчакова с Шуваловым, Сазонова…

Одна лишь кампания 1757 года и зимний поход 1758 года были нами ведены в наших собственных интересах. В 1758, 1759, 1760, 1761 годах соблюдались интересы Австрии, в 1762-м — интересы Пруссии.

В 1762 году участь нашего векового врага была в наших руках. Одна Россия, без всякого участия союзников, могла добить погибавшую Пруссию. Наследство ордена меченосцев — Кенигсберг и Мариенбург — было уже в наших руках. Но дочери Петра не суждено было завершить дела, начатого за пять столетий до того Александром Невским. Герцог голштинский спас короля прусского — спас ценою жизни Императора Всероссийского.

Действия русских войск в Семилетнюю войну — выше всякой человеческой похвалы. Ужас и восхищение объяли фридриховских ветеранов в кровавый вечер Цорндорфа при виде перебитых, но не разбитых батальонов, окровавленных, но грозных карре, стоявших несмотря ни на что, принимавших в штыки и приклады налетавшие лавины зейдлицких центавров и добившись того, что последнее слово в тот памятный день осталось за ними.

Один из участников Цорндорфской битвы, Болотов, так описывает последние ее моменты: «Группами, маленькими кучками, расстреляв свои последние патроны, они оставались тверды, как скала. Многие, насквозь пронзенные, продолжали держаться на ногах и сражаться, другие, потеряв ногу или руку, уже лежа на земле, пытались убить врага уцелевшей рукой…»

Другой участник — прусский ротмистр фон Кате видел атаку Зейдлица и видел, как «русские лежали рядами, целовали свои пушки — в то время как их самих рубили саблями — и не покидали их»…

Отличалась не одна пехота. В течение всей войны наша конница оказывала армии неоценимые услуги под командой Румянцева, Чернышева, Краснощекова. В «Цорндорфскую» и «Кунерсдорфскую» кампании 1758 и 1759 годов это было действительно всевидящее око армии. Ни одно движение неприятеля не ускользало от ее зорких глаз, ни один шаг прусских войск не оставался незамеченным и не доложенным своевременно. В Семилетнюю войну русская конница являлась единственной, способной решать задачи стратегического характера. Ее выучка оказалась превосходной — как в конном строю (Кунерсдорф), так и в пешем. При отходе Фермера после Цорндорфа в Померанию 20 спешенных драгунских и конно-гренадерских эскадронов отряда Румянцева задержали на целый день 20-тысячный прусский корпус у Пасс-Круга. «Драгунская» выучка и наличие конной артиллерии делали русскую конницу способной на такие дела, которые были не под силу никакой иностранной кавалерии.

Артиллерия была многочисленна и стреляла превосходно. Сказались результаты отдаваемого ей Шуваловым в мирное время предпочтения. Правда, многочисленность артиллерии несколько стесняла маневрирование. Под Цорндорфом, например, у нас приходилось 6 орудий на тысячу бойцов, вдвое больше, чем у пруссаков, в последующих же операциях примерно 5, т. е. все же больше, чем в других армиях (3–4). Со всем этим надо заметить, что артиллерия Шувалова с честью выдержала испытание Семилетней войны и долгое время еще победно гремела на полях сражений екатерининской эпохи, пока не уступила место артиллерии Аракчеева, со славою крещенной «в лучах наполеоновской звезды».

Обозы были громоздки (но не в такой степени, как при Минихе). Русские полководцы все отдавали дань эпохе и применяли исключительно магазинную систему довольствия. К насильственным реквизициям у населения «русские варвары» не прибегали, хотя прусские газетиры (которым, как мы уже знаем, это даром не прошло) и писали о людоедстве казаков и калмыков и всевозможных русских зверствах. В последние две кампании русские главнокомандующие заготовляли довольствие на два месяца вперед, отправляясь на соединение с австрийцами, ибо по опыту Салтыкова после Кунерсдорфа знали, чего стоят их обещания заготовить провиант.

В эту войну русские войска получили и коллективные награды за боевые отличия: полкам Чернышевского корпуса пожалованы серебряные трубы «за взятие Берлина сентября 28-го 1760 года». Их получили полки — гренадерские № 1-й (ныне лейб-гвардии Гренадерский) и № 4-й (ныне 10-й гренадерский Малороссийский); пехотные — Кексгольмский (ныне лейб-гвардии Кексгольмский), Невский, Муромский, Суздальский, Апшеронский, Выборгский, Киевский (ныне 5-й гренадерский Киевский); кавалерийские — Санкт-Петербургский карабинерный (ныне 1-й уланский Санкт-Петербургский) и № 3-й Кирасирский («бывший Минихов», ныне 13-й драгунский Военного Ордена). Эти два кавалерийских полка за отличие в Семилетнюю войну получили кроме того серебряные литавры — и до сих пор являются единственными полками в русской коннице, имеющими это боевое отличие. Первой коллективной наградой был нагрудный знак, пожалованный в 1700 году Петром Великим за Нарву офицерам Преображенского и Семеновского полков. В 1737 году императрица Анна пожаловала своему Измайловскому полку серебряные трубы за взятие Очакова. По преданию за Кунерсдорф, где он своим порывом увлек другие полки и дрался «по колена в крови», Апшеронский полк был награжден красными чулками.

Перейдем теперь к русской стратегии. О кабинетных стратегах петербургской Конференции упоминать больше не будем (скажем «по-фридриховски», что эти варвары не стоят того, чтобы о них упоминать). Рассмотрим исключительно «полевую» стратегию. Всю войну она была скована стратегией кабинетной. Выдающиеся начальники, как Салтыков, ослабляли эти узы — посредственные, как Фермор, следовали указке слепо.

Остановимся на полководчестве Салтыкова и Румянцева. Первый из них блестяще кончил, а второй блестяще начал свое боевое поприще.

Победитель Фридриха Салтыков — «старичок седенький, маленький, простенький, в белом ландмилицком кафтане, без всяких украшений и без пышностей… — вспоминает про него Болотов, — имел счастье с самого уже начала своего полюбиться солдатам». Его любили за простоту и доступность и уважали за необычайную невозмутимость в огне. Салтыков обладал в большой степени здравым смыслом и (что делает из него вождя в истинном значении слова) сочетал с воинской храбростью большое гражданское мужество. Он умел разговаривать с наглыми австрийцами и наотрез отказывался выполнять требования Конференции, шедшие вразрез с интересами русской армии и несовместимые с достоинством России. Отдельные операции Салтыкова весьма поучительны: Гольцин-Пальцигский маневр (фланговый марш к Кроссену); Пальцигское сражение, где Салтыков, опережая свою эпоху, эшелонирует войска в глубину (игра резервами); Кунерсдорф — и перемена фронта на 180 градусов, как только замечен маневр Фридриха; наконец, действия после Кунерсдорфа (фланговый марш на Глогау). Кампания 1759 года ставит Салтыкова головою