Пифагор - Александр Немировский

На плечи тех, кто руководил возведением этой пристройки к кротонским стенам, легли и другие заботы. Надо было думать не только о пропитании, но и о сохранении едоков. Уже в первые дни кое-кто из самосских юношей обзавёлся в городе невестой. И это взбудоражило остальных. В Кротоне, редко посещаемом торговыми судами, не было клоаки, подобной самосской, а в Сибарис после происшествия с Пифагором одни боялись идти, у других на нужды Эроса не хватало денег. Надо было чём-то занять молодёжь, тех, кому опротивели игра в кости и разговоры о женщинах.

И вот тогда-то Пифагору пришла в голову мысль: а почему бы уже теперь не начать строить здание школы на участке, выделенном советом Кротона, благо предприимчивый Никомах обещал поставить сколько угодно леса. Он сразу же после высадки нашёл себе в Кротоне компаньонов, закупил рабов и начал рубить лес в Силле. Дерево представлялось Пифагору хотя и менее долговечным материалом, чем камень, но лучшим для здоровья, особенно в этих местах, где летом дул жаркий южный ветер.

Зимние дни Пифагор проводил, склонившись над абакием. Подобно диковинной геометрической фигуре, вырисовывался, приобретая всё новые и новые детали, план храма Муз — дочерей Мнемозины. Треугольники, квадраты, переносимые из одной части абакия в другую или вовсе стираемые, следовали движению незримой мысли. Казалось, она, подчиняясь какому-то ритму, совершала на доске фантастическую пляску. И вот пришло время, когда Пифагор, откинувшись на сиденье, обратил взгляд к небу, словно кого-то там благодаря за дарованную ему помощь.

Наблюдая за работой учителя, Эвримен мог уже мысленно обойти стену и, вступив через её ворота, остановиться у квадрата, который, как объяснял Пифагор, должен заменить самосскую пещеру и быть приспособленным для того, чтобы заниматься в любое время года и испытывать от этого удовольствие. И он уже знал, что в этом здании не будет окон, а свет и воздух будут проходить через квадратные отверстия в потолке, ибо ничто не должно отвлекать от постижения истины.

В вечерние часы Пифагор вычерчивал сиденья, шкафы для свитков и учебных принадлежностей, попутно объясняя преимущества или недостатки той или иной древесной породы, сетуя на то, что придётся использовать для полок сосну, а не кедр, которому не страшны жучки, источающие папирус. Эвримен узнавал о растениях, запах которых ввергает в сон и исцеляет от болезней или, напротив, порождает дурное состояние духа и которых следует избегать. Пифагор уверял, что каждому из богов угодно своё дерево: Зевсу — дуб, а его матери Кибеле — сосна, и что древние мастера изготавливали ксоаны богов из разных древесных пород. Тогда впервые Эвримен услышал: «Гермеса из любого дерева не вырежешь». Потом он слышал эту акусму от Пифагора много раз, но уже в применении к людям. Пифагор исходил из материала как данности и, видя дурного от природы человека, не старался его исправить. Он просто его не замечал, стремясь работать лишь с добротным материалом.

Женское собрание

После речи в Совете пятисот Пифагор стал городской знаменитостью. Некоторые, повторяя его наставления «разум — сила», «у друзей всё общее», «дети — наша надежда», «Гермеса из любого дерева не вырежешь», стали называть себя пифагорейцами.

Однако весть, что он намерен собрать женщин, вызвала в городе переполох.

   — О чём же будет говорить Пифагор с женщинами? — удивлялись кротонцы. — Не намеревается ли он их наставлять, как вести хозяйство, или — о, ужас! — не хочет ли он их обучить арифметике или геометрии?

Успокоение внесли архонты, ибо их Пифагор известил, что речь пойдёт о воспитании детей.

   — Рассаживайтесь поудобнее, — начал Пифагор, обращаясь к кучке женщин. — Я рассчитывал, что вас будет больше. Наверное, многим помешали прийти домашние дела. Но я надеюсь, что вы передадите содержание нашей беседы тем, кто не явился, и, разумеется, своим мужьям, ибо понадобится и их помощь. Вам, наверное, известно, что у Тёплых Вод воздвигается храм Муз, служительниц Аполлона и покровительниц не только искусства, но и знания. И я подумал о своих будущих учениках. Какими им быть, во многом зависит от матерей, от раннего воспитания, которым должны руководить вы. Я говорю — должны, поскольку мне известно, что во многих семьях дети отдаются рабам и рабыням, которые по своей природе не в состоянии заложить основы, достойные будущего гражданина. Я вас призываю отказаться от этого неразумного обычая и взять воспитание детей в свои руки. В раннем возрасте дети очень любознательны, они засыпают взрослых вопросами, они очень любят мифы. О них мы и поговорим. Задумывались ли вы над тем, что надо рассказывать детям?

Пифагор сделал паузу, словно ожидая ответа.

   — Наверное, — продолжил он, — вы исключали из известных вам мифов всё, что может показаться детям непонятным. Но я имею в виду другое — нравственное значение рассказываемого. На мой взгляд, из мифов должно быть исключено всё, что бросает на героев тень. Малышу необязательно знать ни о вспыльчивости Геракла, ни о колебаниях Ахилла. Из мифов должно быть изъято всё, что вы не хотите видеть в своих детях, когда они повзрослеют. Конечно, вы им не расскажете о том, как обращался Зевс со своей ревнивой и строптивой супругой, или о битвах богов с сыновьями Земли — гигантами. Ребёнок не в состоянии судить, где иносказание. Мнение, воспринятое в столь раннем возрасте, может искалечить его душу. Нельзя позволять богам и героям бедствовать, независимо от того, как оно описано у Гомера или Гесиода. Пусть дети не узнают о превращении Деметры в нищенку, о страданиях Прометея за благодеяния, оказанные им людям. Дети в ваших руках воск, и вы можете этим воспользоваться на благо городу. Очень опасны мифы, вызывающие у детей ужас, — ребёнок не должен знать о том, что ожидает умерших за их прегрешения в жизни. Дети ведь не совершили преступлений, зачем же им знать о наказаниях, тем более вымышленных?

Немного помолчав, Пифагор продолжил с новой силой:

   — На вас, женщины, держится семья, а тот, кто разрушает семью, — враг своего отечества. Поэтому я говорю своим ученикам: «Не гоните жён. Они просительницы за вас у богов». Добавлю: в ваших отношениях с мужьями нет грязи. Для посещения храма вам не надо проходить очищения. Но для той, кто изменит мужу, храм закрыт навсегда.

Речь эта, дойдя до слуха мужей, вызвала у них одобрение, и число тех, кто называл себя пифагорейцами, возросло.

Невидимые нити

И возвратилась в Италию весна, мальчишеская пора года. Рассеялись промозглые зимние туманы, и небо засияло первозданной синевой. Зазеленели окрестные холмы. На крыльях ливийского ветра над Кротоном пронеслись первые перелётные стаи, напомнив обитателям пригорода, что и им пора в путь. По ещё не просохшим бортам и палубам застучали молотки, запели пилы, заскрипели топоры, счищая с килей налипших ракушек. Запахло смолой. Под напором сотен плеч на катках заскользила загостившаяся чужеземная стая к бухте и заплясала на волнах. Надутые зефиром белые крылья уже были готовы понести к дальней, давно ждущей гавани.

На собрании триерархов было решено оставить в Кротоне всех самосцев, слепивших семейные гнезда, отправив их к Тёплым Водам. Там за зиму была очищена от камней площадка и заготовлены стараниями Никомаха брёвна, которых должно было хватить для постройки учебных помещений. Пифагор отдавал предпочтение дереву, пропускающему дыхание неба. Но строить было ещё рано — лес не просох и вырытые за зиму канавы полны воды.

Осмотрев их, Пифагор попросил Эвримена вытащить сачками из воды лягушек и жуков и отнести их в безопасное место, а также привязать к деревьям домики для перелётных птиц.

   — Будет сделано, — отозвался Эвримен.

   — И змей не трогай, — добавил Пифагор.

Юноша вздрогнул.

   — Я как раз подумал о змеях. Неужели и их спасать?

   — Природа нас одарила сознанием для того, чтобы мы употребили его на благо ей, не причиняя зла ни животным, ни растениям, даже тем, которые вызывают у нас отвращение, доставляют беспокойство или приносят вред. Вспомни, что рассказывают о Меламподе. Этот муж нашёл общий язык со змеями, и они даровали ему необыкновенную остроту чувств. Однажды, находясь в темнице, он услышал разговор двух древоточцев о том, что балка над его головой перегнила и вот-вот обрушится. И это его спасло. Таким же необыкновенным слухом обладал и юный фракиец, которого я считаю первым своим учеником.

   — Ты мне ничего о нём не говорил.

   — Это он помог мне увести самосские корабли от персов. Перед этим мы с ним расстались, что, однако, мне не мешает чувствовать движение его души. Между нами словно бы протянулись невидимые нити, позволяющие мне ощущать его волнения и грозящие ему опасности. Сегодня я видел его плывущим на корабле. Солнце било мне в глаза. Из этого я заключил, что корабль плывёт на восток.