Кто скажет мне слова любви… - Ирина Верехтина

грязь, не убирают со своего пути. Они просто переступают через тебя и идут по жизни дальше. Как сейчас Валерка переступил через неё, Тасю. А ещё раньше – через Женю. А ещё раньше…

Из банка пришлось уйти, и теперь она работала кассиром в сбербанке. Проблем с трудоустройством не возникло: кассиры нужны везде. На новом месте зарплата была в два раза меньше, но им с мамой хватало. Тасю расстраивало другое. Неизвестно, что Валерка наговорил о ней Жене, но та вдруг перестала к ним ходить. Настя тоже больше не заглядывала, а при встрече с Тасей опускала глаза и, не отвечая на вопросы, торопилась пройти мимо.

Отец запретил, догадалась Тася. Но больше всего огорчало, что он и Вовку настраивал против неё. Семилетний Вовка, который любил сидеть у Таси на коленях и слушать сказки, которых она знала много и умела рассказывать «по-взаправдашнему» – Вовка дразнился и строил из-за забора рожи.

Валерка поставил между их участками забор из сетки-рабицы и нагло потребовал плату – за половину. Тася нагло отказалась: «Это тебе нужен забор, ты и плати, мне не нужен». Валерка пришёл в ярость. Тася обозвала его скопидомом и делягой, а он её рыбой-прилипалой. Валерка имел в виду забор, поставленный за чужой, то есть за его, Валеркин, счёт. Но Тася разозлилась и написала заявление об уходе, а Валерка разозлился и подписал.

И обиделся: он столько для неё сделал, а она… Приревновала к этой кукле Маринке, с которой даже поговорить не о чем, только и умеет – ноги раздвигать, но не для всех, хороводится только с теми, у кого деньги. Так сказать, предоставляет возможность выбора. День открытых дверей. Девочка-пробник. Раскрашенная кукла Барби с гладкой кожей и целлулоидными мозгами, а внутри пустота.

А Тася – настоящая, он бы женился на ней, но… Женьку куда тогда девать? Да и Настя может выкинуть номер, за Настю Валерка боялся больше. И если Тася этого не понимает, ума не хватило понять, то скатертью дорога, сама так захотела, сама от него отказалась, – убеждал себя Валерка, а внутри клокотала вулканом обида, брызгала раскалённой магмой, вздымала ввысь столбы дыма, затуманивающего разум, и пепла, в который превратилась душа, дотла выжженная этой последней любовью. Магма плескалась внутри него, сжигая внутренности, не давая дышать, не давая жить.

Тасе было ещё хуже: Валерка перестал с ней здороваться, Женя старательно не замечала, Настя её избегала, а Вовка строил рожи. Как же теперь – жить? Бок о бок с человеком, который тебя ненавидит и которого ненавидишь ты. Скорей бы кончилось лето! Скорей бы наступила осень…

Весной на участке уже трудились новые владельцы: Валерка продал дом, и больше в «Красной калине» не появлялся.

– Да с его-то деньгами можно в Испании виллу купить, а не шесть соток на сто первом километре, – судачили о Валерке соседи.

Тася не принимала участия в разговорах. И всё время думала – правильно ли она поступила? Может, надо было рассказать Жене о Маринке? Но тогда пришлось бы рассказать и о себе… И чего она мучается, рассказывать-то некому – ни Жени, ни Насти с Вовкой Тася больше никогда не видела и ничего не знала об их судьбе.

Между тем народ понемногу строился. Вокруг вырастали добротные дома из кирпича и модного клеёного бруса, и Тасин дом уже не выглядел большим – он был, пожалуй, самым скромным на их улице. Но Тасе с мамой хватало и такого – они ведь жили вдвоём. По-прежнему вдвоём…

Глава 16. Олег и Ольга

На участке через дорогу от Таси жили художник с женой, оба ровесники Тасиной мамы. У них были одинаковые имена и отчества: Ольга Михайловна и Олег Михайлович. Ольга Михайловна работала кастеляншей в знаменитом в те годы Доме моделей на Кузнецком Мосту. Олег Михайлович, которого все звали Михалычем, имел за плечами Строгановское училище, состоял в Союзе художников и работал по заказам: мастерил шкатулки, вазы и изящные поделки из дерева, ставил дачникам беседки, изготавливал резные наличники на окна и затейливые калитки.

Ольга Михайловна как-то похвасталась, что муж получил заказ от самого патриарха на изготовление церковной алтарной мебели. Тася ей не поверила, но оказалось – правда.

– Олег им такие стулья сделал! На спинках ажурная резьба, ножки фигурные, гнутые, обивка из настоящей парчи, вы бы видели! Не стул, а трон! Столы их морёного дуба, а на нём узоры вырезаны… Год почти работал не разгибаясь, шутка ли, Московская патриархия заказала! – с гордостью рассказывала Ольга Михайловна.

– Мастер! – восхитилась Тася.

– Мастер-то он мастер, а живёт в сараюшке на шести сотках, – говорила мудрая Тасина мама. – Давно бы дом построил, если – мастер.

Но строить Михалычу было не на что: больших заказов почти не было, а кроме того, Михалыч платил алименты двум жёнам (Ольга была у него третьей) на троих детей. К чести Михалыча, алиментами он не ограничивался, помогал. Детьми Михалыч гордился и отдавал бы им всё, если бы не Ольга.

Зарабатывал Михалыч прилично, хватало и на алименты, и на жизнь, но вот беда – Михалыч пил. Не выпивал, а именно – пил, по-настоящему, до белой горячки, пока в доме не кончались все деньги – его и Ольгины… При Ольге Михалыч держался. И целыми днями работал – стругал, резал, выпиливал, готовое изделие обжигал паяльной лампой, отчего дерево становилось тёмным, под старину. Из-под его рук выходили изумительной красоты вещи!

Но наступал вечер воскресенья, Ольга Михайловна уезжала в Москву, ей утром на работу, а Михалыч тут же бежал за бутылкой. Оттого и ушли от него одна за другой две жены… А третья, Ольга Михайловна, страшно гордилась тем, что она замужем за художником, гордилась его работами, его золотыми руками и светлой головой. Мужнины запои Ольга переносила с кротостью монахини, добровольно терпящей муки во имя Бога. И не в пример монахиням, хвасталась напропалую…

Ольга на все лады расхваливала мужа, создавая вокруг его беспутной, художнически лохматой головы ореол представителя богемы, самородка-гения от искусства, которому позволено всё, включая забубенно-расхристанный образ жизни, и неумеренное питие, и откровенное хамство. Она не учитывала одного – их с Тасей участки были напротив, и Тася каждый день слышала упрёки, которыми художник осыпал жену, требуя от неё невозможного. Помимо хлопот по дому (домом художнику служил маленький сарайчик с протекающей крышей и в любую погоду настежь распахнутой дверью, заменявшей окно)… Помимо работы по дому, в котором не было ещё ни света, ни