Догмат и мистика в Православии, Католичестве и Протестантстве - Михаил Новоселов

«Даждь ми, сыне, твое сердце»

, — говорит Премудрый (Притч. 23, 26). Между тем делание из-за награды сердца-то именно и не дает, сердце-то именно принадлежит попрежнему человеку, а не Богу.

«Если делаете добро тем, которые вам делают добро, какая вам за то благодарность? ибо и грешники то же делают. И если взаймы даете тем, от которых надеетесь получить обратно, какая вам за то благодарность? ибо и грешники дают взаймы грешникам, чтобы получить обратно столько же»

(Лк. 6, 33–34). Опять Господь не о должниках наших печется, а хочет этим примером научить нас самоотвержению ради нашего небесного Отца.

«И будет вам награда великая, и будете сынами Всевышнего; ибо Он благ и к неблагодарным и злым»

(ст. 35). Если же мы {265} любим Христа и следуем за Ним только потому, что

«ели хлеб и насытились»

(Ин. 6, 26), если мы делаем добро только потому, что от Бога ожидаем большего вознаграждения, то чем наше доброделание отличается от языческого? Ведь и язычники, ожидая награды, могут делать добрые дела — совершают даже такие подвиги, пред которыми нельзя не остановиться в изумлении? Таковы, например, факиры, буддийские подвижники, некоторые дервиши и т. п. Все они, всякий по-своему, ожидают себе награды или выгоды за гробом и ради нее удручают свое тело, переносят обиды, отказываются от удобств и почестей мирской жизни и пр. Все отличие нашего доброделания от языческого будет состоять в том, что мы ожидаем себе награды от истинного Бога, тогда как буддисты, факиры и пр. гоняются за призраками; но в существе своем, с точки зрения настроения, мы от них нисколько не будем отличаться: мы будем такими же, как они, себялюбцами [75] Нет, истинный последователь Христа «не делает греха» не из-за страха наказания и не по желанию {266} награды, а потому,

«что семя Божие пребывает в нем»

(Ин. 3, 9). Доброделание его, таким образом, должно находить себе корень внутри души, должно проистекать не из саможаления, по самому существу враждебного Христову учению, а из любви к добру и Богу.

Обличение наемничества отцами и учителями Церкви

Вот почему отцы и учители Церкви со всею решительностью обличают добро-делание из-за награды или из-за страха, это «корчемство», по выражению св. Григория Богослова. «По моему мнению, — говорит Климент Александрийский, — мы должны приходить к Логосу Спасителю не из страха наказания, не из-за обещания награды, а из-за превосходства добра самого в себе: такие станут в святилище одесную; воображающие же чрез раздачу тленных имуществ приобрести нетленные в притче о двух братьях названы наемниками» (Лк. 15, 11). «Если бы мы могли представить, — говорит он же, — что кто-нибудь предложил гностику, желает ли он {267} выбрать познание Бога или вечную жизнь, и если бы эти две вещи, которые совершенно тождественны, были разделены, то гностик без малейшего колебания избрал бы познание Бога, признавая, что обладание верой, которая от любви восходит к познанию, желательно само по себе», независимо от того, приятно ли или неприятно, выгодно или нет для человека. «Если ты раб, — говорит св. Григорий Богослов, — бойся побоев. Если наемник, одно имей в виду: получить. Если стоишь выше раба и наемника, даже сын, — стыдись Бога, как Отца; делай добро, потому что хорошо повиноваться Отцу. Хотя бы ничего не надеялся ты получить, угодить Отцу само по себе награда». «Совершенство, — по словам св. Григория Нисского, — не рабски, не по страху наказания удаляться от порочной жизни и не по надежде наград делать добро, с какими-то условиями и договорами, торгуя добродетельною жизнию, но теряя из виду все, даже что по обетованию соблюдается надежде; одно только представлять себе страшным — лишиться Божией дружбы, и {268} одно только признавать драгоценным и вожделенным — соделаться Божиим другом, — это, по моему мнению, и есть совершенство в жизни».

Но самого главного, так сказать, непримиримого обличителя наемническое доброделание находит себе в лице св. Иоанна Златоуста, на которого иногда можно указать, как на его защитника. Он прямо открывает настоящий источник этого доброделания в себялюбии, в отсутствии любви к Богу и Христу. «Что ты говоришь, малодушный, жалкий человек? — восклицает святитель, — Тебе предлежит нечто сделать угодное Богу, и ты стоишь в раздумье о награде? Если бы тебе, сделавши это, предлежало впасть в геенну, и тогда следовало ли бы откладывать? Напротив, не с большим ли усердием надлежало бы приниматься за доброе дело? Ты делаешь приятное Богу — и ищешь еще другой награды? Истинно не знаешь ты, какое великое благо угодить Богу; потому что, если бы ты знал это, то никакой другой награды не сравнял бы (с этим благом). Разве не знаешь, что награда тебе будет {269} больше, когда ты станешь делать должное, не надеясь на награду?» «Мы, — говорит святитель в другом своем творении, — находимся в столь жалком расположении духа, что, если бы не было страха геенны, может быть, и не думали бы сделать что-либо доброе. Потому и достойны мы геенны если не за другие вины, то за то именно, что страшимся ее более, нежели Христа. Не таковы, но совершенно противоположны были чувствования блаженного Павла. Мы потому и осуждаемся в геенну, что наши расположения иные. Если бы мы любили Христа, как любить должно, то знали бы, что оскорбить любимого тяжелее геенны. Но мы не любим, потому и не знаем великости сего наказания... Хотя всегда мы живем во грехах и пороках, но, как скоро сделаем малое добро, только бы стоило то какой-нибудь награды, по примеру злонравных рабов, до последней малости высчитываем и вывешиваем, какая нам следует за то плата. Но ты большую получишь награду, если делаешь не в надежде награды. Говорить о наградах и наперед их исчислять означает больше {270} наемника, чем верного слугу. Надобно делать все для Христа, а не для награды. Для того и угрожает Он геенною, для того и обещает царствие, чтобы мы Его возлюбили. Итак, возлюбим Христа, сколько любить должно: вот высокая награда, вот царство и удовольствие».

Некоторые пытаются, вопреки голосу отцов Церкви, оправдать доброделание из-за награды тем соображением, что оно хотя, может быть, и не совсем нравственно, но полезно. Нужно, говорят, смотреть, какая мзда имеется в данном случае; христиане же имеют в виду мзду, превосходящую все, притом ожидание этой мзды заставляет христиан прилепляться к Богу, быть нравственными и пр. [76]. Но этим соображением можно доказать разве разумность, расчетливость такого доброделания, но не чистоту его побуждений. Кроме того, и качество такого доброделания, его глубина и прочность весьма сомнительны. «Коню, — говорит св. Иоанн Златоуст, — особенно надо удивляться тогда, когда он может без узды идти ровно; если же он прямо идет потому, что удерживается вожжами и уздою, то в {271} этом нет ничего удивительного: тогда эту стройность приписать должно не благородству животного, но силе узды. Это же должно сказать и о душе: неудивительно, если она ведет себя скромно, когда гнетет ее страх; нет, тогда покажи мне душевное любомудрие и совершенное благонравие, когда пройдут искушения и снимется узда страха». И это вполне понятно. Если человек делает добро только из-за награды или по страху наказания, то все его нравственное развитие может быть подвергнуто весьма сильному сомнению. Положим, он теперь делает добро; но ведь душа его в этом добре не участвует и им не дорожит, ведь смысл жизни для него в самоуслаждении. Стоит только предположить, что обстоятельства изменились, что для человека стало выгоднее делать зло, а не добро, и тогда вся его добродетель, как растение без корня, пропадет мгновенно, тогда и окажется, что сердце человека совсем не с Богом, хотя языком своим он и чтил Его.

Прекрасно описывает это подневольное доброделание св. Тихон Задонский. «Многие христиане, — говорит он, — пришедше в {272} чувство грехов своих, которыми величество Божие прогневали, жалеют и сокрушаются не ради иной какой причины, как только того ради, яко им следует мука, грешникам уготованная. Сия печаль происходит от самолюбия, как сие всяк может видеть; яко жалеют о следующей погибели своей, а не о Бозе, грехами их разгневанном и оскорбленном. Таковыи, когда бы не надеялися за грехи последующие казни, и ежели бы возможно было во веки в мире жить и всегда грешить, никогда бы грешить не преставали. Ибо престают они от грехов не ради Бога, но ради страха своей погибели И тако неправость сердца, самолюбие и лукавство сердца познается. Все бо мы ради Бога творить, от злых уклоняться и добрая творить должны Яко же бо Бог все в нашу пользу творит, тако мы все во славу Его творить должны. Сие есть правость сердечная… Истинное жаление и печаль по Бозе в том состоит, чтобы христианину сокрушаться и жалеть не ради лишения вечного живота и последующие во аде казни, но ради того, что он Бога, Создателя, Искупителя и Промыслителя своего, Которого должен паче всего почитать, {273} любить и слушать, — не почитал, не любил и не слушал… Сия есть истинная печаль по Бозе. О сем печалиться христианину должно, что он не отдавал Богу должного. Таковую печаль имеющий, хотя бы и вечного живота и геенны не было, будет печалиться, плакать и стыдиться, и сам себе окаевать… Таковая печаль от любви происходит, и есть истинная, христианская, праведная по Бозе печаль».