Экспедиции в Экваториальную Африку. 1875–1882. Документы и материалы - Пьер Саворньян де Бразза

Несмотря на дружеское расположение, проявленное павинами, оканда и адума не чувствуют себя в безопасности, поэтому они дают знать павинам о моем присутствии, распевая во все горло песенку гребцов и настойчиво повторяя мое имя, хорошо тем известное:

«Едет командир.

Отныне он – вождь страны»[544].

Нам предстоит теперь преодолеть отрезок пути, гораздо более трудный, чем прежде, – порог Оганджи и водопады Бове.

Утром мы проходим несколько порогов и достигаем устья небольшой, но очень строптивой речушки Икано[545]. Ее бурлящий поток еще долго сохраняет свой след в водах Огове, русло которой доходит здесь до восьмисот метров в ширину.

Немного дальше – новый изгиб; Огове расширяется еще больше: мы находимся у Оганджи. У левого берега река образует, в зависимости от сезона, то небольшой водопад, то непроходимый порог; мы плывем мимо правого берега, тоже довольно каменистого, в надежде найти менее опасный проход, пусть даже он потребует больших усилий. Вскоре мы оказываемся в лабиринте островов и скал, среди которых взгляд напрасно ищет какой-нибудь фарватер. По высоким берегам, отстоящим друг от друга на пятьсот или шестьсот метров, можно определить только общее направление реки; однако гребцы останавливаются и, показывая на облако, белеющее на юго-востоке, кричат: «Бове!»

Грохот водопада едва различим среди шума окружающих нас вод, но постепенно заглушает его. Мы продвигаемся вперед; последний остров остается позади, и уже ничто не защитит нас от бушующих стремнин и водоворотов. Надо останавливаться, разгружать пироги, переносить по суше груз, а потом и сами лодки.

Посередине реки груда скал, между которыми корчатся несколько хилых кустарников, отражает напор волн, разбивая их на два потока. Левый, пятидесяти метров в ширину, обрушивается вниз сплошной массой с четырех– или шестиметровой высоты. Правый бьется о сверкающие и отполированные глыбы черного гранита и несется с неистовой силой по наклонной плоскости[546].

Нужно переносить багаж и тащить пироги по гранитным скалам водопада. По моему зову Нааман и все его павины в количестве двухсот или трехсот человек спешат нам на помощь. Они включаются в эту утомительную работу[547], не очень уверенные в успехе предприятия. Ложка соли каждому из моих новых друзей – щедрое вознаграждение за труд.

К пяти часам вечера дело закончено. Пироги снова спущены на воду в небольшом бассейне, удобной гавани, созданной природой за порогом. Мы вышли наконец из зоны скалистых плато. По моим расчетам, разница между уровнем нашего лагеря и тем местом, где мы высадились, составляет пятнадцать метров.

Амон падает от усталости. Моряк, ставший речником, он теперь умело руководит гребцами, как настоящий туземный вождь.

От Наамана, моего давнего друга, и главных вождей я получаю подробную информацию о местности. Здесь изобилие каучуковых лиан[548], но никто не добывает из них живицу. Фаны-макеи Верхнего Комо, которые имеют некоторые связи с местными павинами, не придают каучуку большого значения, так как очень сложно доставлять его к побережью. Я узнаю, однако, что обитатели Комо совершают достаточно далекие путешествия по суше, несмотря на их опасность, ведь деревни постоянно конфликтуют между собой. Походы предпринимаются, чтобы найти невесту среди более бедных племен и по ходу дела приобрести немного слоновой кости, заплатив в пять раз меньше цены, установленной на побережье.

Фаны умеют ловить много вкусной рыбы с помощью вершей, которые они устанавливают поперек течения в узких проходах между порогами. Но их основная добыча – это дичь: фаны охотятся на диких быков, антилоп, даже на слонов, а из обезьян – на горилл[549], которых они, как видно, боятся больше других зверей. Соль у них ценится очень высоко из-за трудности ее доставки по суше. Нехватку соли восполняют содой, получаемой из пепла окультуренного тростника.

На следующий день, 21 марта, пройдя небольшое расстояние, мы встречаем несколько плотов с фанами; в полной панике те начинают отчаянно грести к берегу, но затем, узнав меня, меняют направление и продолжают спуск по реке. Они возвращались из леса в деревню Наамана с запасом орехов ндика[550] и нджави[551]. Они отправились туда, как обычно, пешком; затем, собрав урожай, соорудили из комбо-комбо плоты, легкие, как пробка, сами собой плывущие по течению.

После полудня мы прибываем в две большие деревни <вождя> Буно, чьи жители своими враждебными действиями вынудили де Компьеня и Марша в 1873[552] году прекратить экспедицию. За несколько месяцев до нас они стреляли в доктора Ленца, который возвращался в Европу после того, как побывал со мной в стране адума.

Ко мне приходят вожди. «При появлении белого, – объясняют они, – наши люди сделали то, что делали всегда, увидев плывущую пирогу. Но с тех пор ружья молчали, и когда два твоих белых человека прибыли к нам, мы стали их друзьями». Я на деле убеждаюсь в том воздействии, которое оказала на них встреча с Балле и Маршем, первыми поднявшимися по Огове, чтобы встретиться со мной у адума. Наша беседа с вождями имеет немедленный результат: все наши пироги, лишенные провизии, наполняются бананами. Мы покупаем у них табак[553] – главный продукт их земледелия[554] – и расстаемся добрыми друзьями.

К одиннадцати часам следующего дня мы достигаем реки Ивиндо.

В пути один из оканда украл табак у мальчика-павина, и его наказание послужило уроком для других[555]. Несколько дней спустя одного из вождей-павинов приговорили к штрафу за то, что он попытался украсть соль у одного из гребцов. Три курицы и гроздья бананов, которые составили штраф, были порезаны на куски и брошены в воду, чтобы дать туземцам истинное представление о нашем правосудии[556].

Мы потратили тринадцать часов на то, чтобы одолеть на пирогах двадцать шесть километров, отделяющих Бове от острова Кандже в месте слияния Ивиндо и Огове. Огове снова возвращается к своему главному – восточному – направлению, слегка отклоняясь на юг. После горного массива, где реке приходится вплоть до земель оканда пробиваться сквозь довольно глубокие ущелья, ее встречает совсем другой ландшафт. Если смотреть поверх густой зелени, покрывающей теперь уже низкие берега, то перед взором предстает целый ряд плато, на которых украшенные лесом холмы прочерчивают свой волнообразный рисунок. При половодье Огове – красавица, несущая с огромной скоростью свои воды между берегами, отдаленными друг от друга на триста метров. При спаде воды она оказывается поделенной на шесть участков гладкими скалами, которые образуют такое же число порожистых преград; ширина русла между ними не более ста метров. Едва миновав одну преграду, ты встречаешься со следующей, преодоление которой требует столь же изнурительного труда. Три последних порога, особенно Банганья[557], представляют реальную опасность.

Тем не менее мы проходим этот длинный в сто семьдесят пять километров коридор, прорезающий от Нджоле до Ивиндо основной массив горной цепи. Теперь Огове будет следовать параллельно морскому побережью; порогов станет намного меньше, и появится несколько участков, пригодных для судоходства.

Реку Ивиндо, которую фаны называют Агине, т. е. «Черная», из-за темного цвета воды, можно считать – после Нгунье – главным притоком Огове. При своем впадении в Огове она делится небольшим островком Кандже на два рукава. Южный имеет в ширину двести метров, северный же намного у́же и загроможден скалами; по моим расчетам, дебит Ивиндо составляет немного больше трети дебита Нижней Огове. Она, кажется, находится на очень низком уровне, в то время как Огове почти достигает максимума; мы можем заключить, исходя из несовпадения между разливами реки и сезоном дождей, что бассейн Ивиндо занимает достаточно большую область к северу от экватора.

23 марта мы продолжаем подниматься по Огове: отныне свободная от всяких препятствий, она разматывает свою широкую темную ленту сквозь лесные просторы[558]. Мы оставляем справа небольшую речушку Эйло[559], темную, как и Ивиндо, а слева реку побольше – Лоло и в ночь с 14 на 15[560] причаливаем к песчаной отмели около острова Забуре, вождя, доказавшего мне свою преданность, когда в лесу, тяжело заболев, я не мог даже идти.

Деревня Забуре расположена выше по течению, в трех километрах от берега. Желая повидаться с ним, я заблаговременно покидаю лагерь, чтобы потом успеть вернуться к назначенному сроку отъезда.

Ранним утром я подхожу к деревне, окруженной, как это принято у павинов, палисадом. Я был знаком со всеми жителями по моему прошлому визиту, но тем не менее поступил неосторожно, поскольку, не дождавшись ответа на свой призыв, принялся сам отодвигать бревна, закрывавшие потайной ход. В тот момент, когда через низкое и узкое отверстие я выходил наружу, какой-то павин вдруг сбил меня с ног, бросившись между мной и юношей, готовым выстрелить. К счастью, выстрел ушел в воздух: его отвел этот человек, Забуре, узнавший меня. Я был немного возбужден, когда, дружески похлопывая по спине молодого стража, дрожавшего от страха, убеждал родных не наказывать его. Ведь он вообразил, что перед ним враг, что извинительно для такого юнца, тем более что в то время деревня, недавно ввязавшаяся в войну с соседями, денно и нощно была начеку.