Опасная бритва Оккама - Сергей Переслегин

Если Ефремов раздвинул горизонт коммунистической утопии, то А. и Б. Стругацкие населили эту самую утопию живыми людьми, которых не хватало в «Туманности Андромеды». Бесспорно, цикл новелл «Возвращение. Полдень XXII век»[155] (1962) — одна из лучших панорам далекого будущего, созданных в советской литературе В сущности, Стругацкие написали не просто утопию, а Историю Будущего. Центральным звеном новой социальной структуры является институт воспитания детей профессионалами, а не родителями. Следует отметить, что миры Стругацких имеют стандартную, отличную от утопий Ефремова, этику и эстетику, что делает их гораздо «человечнее», ближе к современному читателю.

Любопытна попытка Вадима Шефнера изобразить в романах «Девушка у обрыва» и «Лачуга должника»[156] гармоническое общество XXII века. Наряду с утопиями Ефремова и Стругацких это одна из лучших и самых живых утопических картин советской литературы. Шефнеровский роман — яркий пример гуманитарной утопии, нарочитая несерьезность которого заметно выделяет это произведение. Шефнера мало волнуют научные достижения будущего (хотя один из главных героев — ученый, открывший Единое Сырье аквалид, что привело цивилизацию к абсолютному благополучию), в центре его внимания — человеческие отношения, которые совсем не изменились. Разве что ругательства вышли из употребления и алкоголиков стало поменьше (их автор остроумно окрестил словом «Чепьювин» — т. е. Человек Пьющий Вино). В юмористических красках писатель изображает сложности обновления общества. Например, вместе с деньгами Всемирный Почтовый совет решил отменить и почтовые марки, а их коллекционирование признано «пережитком, не приносящим человечеству никакой пользы». Разумеется, это вызвало решительный протест со стороны многочисленных филателистов. Встречаются и другие курьезы, связанные с отменой денежных единиц, — роботы–официанты, не приученные к «халяве», стали обслуживать клиентов менее добросовестно.

Из попыток создать масштабную коммунистическую утопию стоит упомянуть и роман–эпопею Сергея Снегова «Люди как боги» (1966–1977)[157]. Стремясь облегчить восприятие социально–футурологических идей, автор использовал жанр космической оперы.

Любопытно социально–технологическое устройство этого общества. Каждый человек имеет собственную кибернетическую систему, обеспечивающую непрерывную связь с центральным компьютером и ответственную за его безопасность.

«Спорить с Охранительницей бессмысленно. Отключить ее — на всех планетах считается серьезным проступком, на Земле же с ее строгим режимом это попросту неосуществимо <…> Кто, как не она, бдительно отводит от меня опасности, оберегает от болезней и необдуманных шагов, а если меня что–то гложет, разве она не докапывается до причин неполадок и упадка духа, и маленькая, не больше меня самого, часть Большой ставит их перед всем обществом как важную социальную проблему, если, по ее критерию, они того заслуживают».

Эдакая доброжелательная версия «Большего брата» и «Страж–птицы». И ведь что интересно: система «Охранительниц» никоим образом не психична. Охранительница связана с Большой Академической Машиной, которая содержит формальные ответы относительно «правильно–неправильно», «этично–неэтично». И эти ответы могут быть изменены сознательной волей людей, что и просходит в конце первого тома романа. Поэтому в системе Снегова можно говорить как об абсолютной диктатуре (причем в отличие от оруэлловского «1984 г.» здешний телескрин считывает не поступки, а мысли, и можно быть уверенным, что он «не сломается»), так и об абсолютной демократии, так как решения в критических ситуациях принимают люди — и едва ли не методом консенсуса. Как всегда, модель Снегова — уникальна и ни к чему не сводима[158].

Другие талантливые произведения этого времени посвяшены обществу будущего: «Мы — из Солнечной системы» (1965) Г. Гуревича[159], «Глоток Солнца» (1967) Е. Велтистова[160], «Скиталец Ларвеф» (1966) Г. Гора[161], «Гость из бездны» (1962) и «Гианея» (1965) Г. Мартынова[162], «Леопард с вершины Каллиманджаро» (1972) О. Ларионовой[163].

Уже к 1970‑м утопия практически исчезла с литературного небосклона, закончившись вместе с «оттепелью» Вскоре после публикации был запрещен «час Быка» И А. Ефремова (1968)[164]. В этом произведении люди «Эры встретившихся рук» вступают в контакт с социумом, давно утратившим связь с остальным человечеством и находящимся под властью тоталитарного режима. Десятилетие спустя А. и Б. Стругацкие разрушат внешнюю благость «Полдня…» убийством Льва Абалкина в «Жуке в муравейнике»[165]. Немногим позже автор «розовощекого» романа «Путешествие длиною в век»[166] (1963) В. Тендряков напишет антиутопию «Покушение на миражи» (1983)[167].

Следует отметить роман В. Аксенова «Остров Крым»[168], впервые изданный в 1981 году в США. В нем рассматривается Крым (в фантастической реальности романа — остров), который так и не был захвачен большевиками. Аксеновский Крым — осколок старорежимной России, развивающейся по капиталистическому пути.

ЧАСТЬ 2

«БРУСИЛОВСКИЙ ПРОРЫВ»

ЧЕЛОВЕЧЕСТВО ЗА ГОРИЗОНТОМ ГЛОБАЛИЗАЦИИ[169]

В последнее время заметно возрос интерес к работам, посвященным среднесрочному прогнозированию Будущего. Актуальность подобных исследований обусловлена очевидным провалом политики «устойчивого развития», кризисом процесса глобализации, лежащего в ее основе, и отсутствием внятного анализа этого кризиса в современной футурологии. Мировые элиты постепенно осознают, что развитие не бывает устойчивым, а процесс глобализации — управляемым, но это понимание носит интуитивный характер и не подкреплено экспертными оценками.

Последние исследования таких авторитетных зарубежных «фабрик мысли», как «Rand Corporation», «National Intelligence Council», «Interdisciplinary Center for Technological Analysis & Forecasting», «Science and Technology Foresight Center», «National Institute of Science and Technology Policy», не в полной мере соответствуют реальным ожиданиям. Хотя и с некоторыми оговорками «ни выполнены в логике «устойчивого развития» и Не содержат развернутого анализа новых, нарождающихся угроз и вызовов.

Предлагаемый вашему вниманию прогноз созlан российскими исследовательскими группами «Конструирование Будущего» и «Санкт — Петербургская школа сценирования». Группы ставили перед собой задачу нарисовать карту того реального Будущего, которое не может быть вписано в общепринятое понимание «продолженного настоящего», характерное для существующих иностранных технологических форсайтов. По аналогии с энгельсовским «Анти — Дюрингом» может быть названа «Анти — Рэндом».

Основной предложенной методологической инновацией является переход от формального анализа перспективных исследований и естественных трендов к их проектной пересборке. При этом используется не событийный, а средовой подход: социальное, технологическое культурное, экономическое, научное развитие рассматривается как скачкообразное изменение базовых качеств соответствующих динамических сред, находящихся в непрерывном и интенсивном взаимодействии. Особое внимание уделено исследованию структуры информационного пространства, определяющего пути эволюции технологической среды.

Мы полагаем, что главным содержанием текущей исторической эпохи является кризис промышленной цивилизации. Этот кризис носит системный характер и неизбежно приведет к размонтированию современной индустриальной цивилизации. Тем самым мы анализируем и описываем Будущее, очень далекое от «продолженного настоящего» евро–американской прогностики.

Возможны три пути разрешения постиндустриального кризиса.

Во–первых, в кризисе можно законсервироваться — всеми мыслимыми и немыслимыми способами продлевая существование индустриальной цивилизации в неизменном виде. Эта версия приведет к катастрофическому исходу, худшему из всех возможных. Человечество, разумеется, не погибнет, но масштабы трагедии будут иметь поистине планетарный характер, сравнимый с последствиями термоядерной войны среднего масштаба.

Во–вторых, выходом из кризиса может стать «естественный демонтаж»: сравнительно медленный и в каких–то пределах управляемый, но ведущий к неуклонному разрушению цивилизации и ее институтов. Такой исход, напоминающий размонтирование Римской империи и начало Темных веков, инициирует неофеодальную эпоху длительностью в несколько веков (по взвешенно–оптимистической оценке). Необходимо понимать, что понятие «неофеодализм» используется как метафора. В действительности речь идет о мире, который лишь внешне похож на Средневековье, но содержит совершенно иные интенции к развитию. Дело даже не в том, что это будет «феодализм с автоматами Калашникова, позиционной записью числа и рядом других пороговых технологий[170]» Целый ряд признаков неофеодального мира окажется новацией по отношению не только к Средневековью, но и к индустриальной эпохе. Именно в этом смысле «естественный демонтаж» (или как его иногда называют «первичное упрощение») является сравнительно приемлемым способом разрешения постиндустриального кризиса.