Покинутая царская семья. Царское Село – Тобольск – Екатеринбург. 1917—1918 - Сергей Владимирович Марков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В большей половине комнаты стол, на котором лежали французские и английские журналы, акварельные краски, ножницы. По-видимому, наследник раскрашивал и вырезал из них картинки. На стене висело аккуратно написанное расписание уроков. В первой строчке перечислялись все имена: Ольга, Татьяна, Мария, Анастасия и Алексей, а ниже для каждого имени было составлено расписание. Большой белый стол, шкаф и стулья завершали скромную обстановку этой комнаты.
Мой беглый осмотр прервал приход государыни. Ее величество милостиво протянула мне руку и поздоровалась со мной с чисто материнской нежностью. Слова приготовленного мною рапорта застыли у меня на губах.
– Здравствуйте, милый маленький Марков! – послышались мне первые слова государыни.
Я машинально опустился на колено и благоговейно поцеловал протянутую руку. Движением руки императрица подняла меня. Она была все в том же белом халате. Ее чудные глаза еще более впали от бессонных ночей и тревог и выражали невыносимые муки исстрадавшегося сердца. Какой неземной красотой и величием веяло от этой высокой царственной фигуры!..
– Сердечно тронута и благодарна вам за ваш смелый и благородный поступок. Очень благодарна вам за то, что вы пришли ко мне и не оставили меня в этот тяжелый, ужасный день! Этого вашего шага я никогда не забуду… Господь нам поможет, быть может, наступят лучшие времена… Сегодняшнего дня я никогда не забуду, вы можете всегда ко мне обращаться, и я сделаю для вас все возможное!.. Я очень хотела, чтобы вы остались при мне, но это, к большому сожалению, невозможно. Солдаты избрали себе нового командира вместо генерала Ресина, полковника Лазарева, и неизвестно, как они к вам отнесутся. Мне это очень тяжело вам говорить… Я знаю и понимаю, как это для вас тяжко, но… но теперь многое не от нас зависит… Теперь время настало такое тяжелое…
Грустная и едва заметная усмешка скользнула по ее губам.
– Вензеля же мои я вас прошу снять, потому что мне больно будет, если их сорвет у вас какой-нибудь пьяный солдат на улице! Я верю, что вы будете продолжать носить их в своем сердце! Передайте полку и всем офицерам это мое желание, а также мою искреннюю благодарность за верную службу!.. Скажите им, что их старый шеф шлет им свой сердечный привет!.. А вы не волнуйтесь и не беспокойтесь… Господь не без милости! Бог даст, все еще будет хорошо! Помните, что мы не можем отвечать за завтрашний день и что не все еще потеряно!..
Я еле стоял на ногах, во мне все клокотало, и глаза застилались, как туманом. Мне казалось, что вот-вот я потеряю сознание… Ее величество положила мне на левое плечо свою руку и несколько раз своим мягким, западающим в душу голосом произнесла:
– Не волнуйтесь… Не надо волноваться… Господь не без милости!..
– А где же его величество и что с ним? – хрипло вырвалось у меня сквозь душившие рыдания.
– Его величество приедет скоро сюда… Они его не пропускают… Боятся, что вместе мы будем сильнее!.. Мне так тяжело за него. Нам так нужно было бы быть теперь вместе… Еще раз спасибо вам сердечное за все! Всего хорошего, и не забывайте своего старого шефа!..
Я снова встал на колено и порывисто поцеловал протянутую мне руку. Когда я встал, государыня осенила меня широким русским крестом. Она собралась выйти, но остановилась.
– У вас есть бумаги от новых властей? – задала она мне вопрос.
– Никак нет, ваше величество!
– Завтра же я прошу вас их достать! Я вас предполагаю послать с письмом к его величеству, если он не приедет! Передам его вам через полковника Вильчковского… или… или… нет… вы знакомы с Маргаритой Сергеевной Хитрово?
Я ответил утвердительно.
– Так через нее мы будем поддерживать связь!
Государыня еще раз протянула мне свою руку и прибавила:
– Так будьте же готовы к отъезду… Они не пропускают его величество, и я не знаю, что будет дальше… Я надеюсь на вас, храни вас Бог… Всего хорошего!..
Государыня вышла из комнаты. Несколько мгновений я оставался стоять, точно вкопанный, словно электрический ток приковал меня к полу. Как сквозь сон припоминаю, что лакей провел меня обратно.
В передней я оделся и по подземным переходам прошел на улицу.
В странном нервном полусне я дошел до лазарета и только там пришел немного в себя. Одному Господу известно, что я пережил в этот вечер!.. И снова слезы незаслуженной обиды нахлынули на меня, когда я снимал вензеля с погон своего полушубка… С ними ушло все старое, все, что создало могучую, цветущую Россию!.. Теперь начиналась под красным заревом пожаров и на крови безвестных мучеников, от руки крамольников за веру, царя и Отечество живот свой положивших, новая жизнь!..
Глава X
Утром 5 марта я отправился исполнять приказание ее величества. Новая комендатура помещалась в здании Царскосельской ратуши. Бедная ратуша, в былые времена принимавшая у себя высоких гостей, чего она натерпелась в эти дни!
У входа в нее стоял вихрастый солдат в расстегнутой шинели. Он курил цигарку и злобно сплевывал на мраморный пол, сплошь заваленный окурками. Винтовка стояла в углу, шагах в трех от него.
Это был часовой! Когда я вошел в вестибюль, с площадки раздался голос:
– Эй, Петро, ты посторонних-то не пущай!
Петро и глазом не моргнул, безнадежно махнул рукой и буркнул:
– Ишь, как прут… Сволочи!
В зале заседаний, в котором громадный портрет государя был перевернут лицом к стене, а корона на золотой раме завернута красной тряпкой, за столом президиума сидело «милое» общество: сам комендант, полковник Болдескул, два полупочтенных прапорщика и три солдата. На всех были красные банты. Комендант что-то говорил своим коллегам, а один из солдат, стуча кулаком по столу, захлебываясь от восторга, кричал:
– Пр-а-а-авильно, товарищи!
Это заседал «гарнизонный комитет».
Комната, где выдавали удостоверения, была полна офицерами. Процедура получения этих достопримечательных бумаг была крайне проста: на литографированном бланке писарем на машинке пропечатывалась фамилия коменданта, который на подписание таких «пустяковых» удостоверений вследствие срочной и неотложной работы не имел времени. Какой-то прапорщик не подписывал, а «подмахивал», не читая, эту бумажку за адъютанта, а счастливый обладатель нового документа шел в соседнюю комнату, где лично ставил печать, валявшуюся на груде бумаг, вываленных из взломанного шкафа. За неимением новой, революционной, ставилась
