Ученый по прозвищу Зубр (статья о Н. Тимофееве-Ресовском) - Е Авдеева

нем бурлил. Когда он начинал ходить по комнате, то новый человек в доме долго не мог прийти в себя. Все, кто хоть раз бывал у Тимофеевых, ничего не говорят про обстановку. Главными «предметами» в доме были хозяева. Это был стиль семьи — безбытность, равнодушие к моде. Не было ничего, что отвлекало бы или существовало самодовлеюще. Тим, так называли Зубра за границей, на одном из таких вечеров сказал речь во славу дрозофилы, которая осталась в записи:

— Болтливый объект, который хорош тем, что так плохо хранит тайны природы. Трудно оценить, какую большую службу сослужила дрозофила науке. Незаменимый объект! Быстро размножается. Потомство большое. Наследственные признаки четкие. Мутацию не спутать с нормальной. Глаза красные, глаза белые. Во всех серьезных лабораториях мира работают на дрозофиле. Невежды любят говорить о том, что дрозофила не имеет хозяйственного значения. Но никто и не пытается вывести породу жирномолочных дрозофил. Они нужны, чтобы изучать законы наследственности. Законы эти одинаковы для мухи и для слона. На слонах получите тот же результат. Только поколение мух растет за две недели. Вместо того чтобы из мухи делать слона, мы из слона делаем муху!

Так двукрылые мушки надолго стали источником восторгов Зубра, его разочарований, его славы, его неприятностей…

Период работы в Германии для Тимофеева-Ресовского оказался наиболее творческим. Он выполнил работу по феногенетике — действию генов и их совокупности в ходе развития особи. Вместе с женой провел исследования по популяционной генетике, что позволило обосновать важнейшие идеи С.С. Четверикова в работе «О некоторых моментах эволюционного процесса с точки зрения современной генетики» (1926). Вскоре Тим, обладая незаурядным научным чутьем и чувствуя ближайший синтез биологии с физикой, привлек к своей работе физиков Макса Дельбрюка и Карла Гюнтера Циммера. Параллельно Зубр вел переписку с соотечественниками: Н.И. Вавиловым, Н.К. Кольцовым, С.С. Четвериковым и другими учеными. Он занимается обратными мутациями, получает их в лаборатории; одновременно выясняет, как влияют отбор и внешние условия на разные проявления определенной мутации. Такие исследования занимали порой несколько лет.

Николая Владимировича интересовала также радиационная генетика. Совместно со всемирно известными биологами и физиками (всего их было четырнадцать человек) ему удалось организовать международное содружество, «международный биотреп», как называл его Николай. Съезжались на каком-нибудь популярном курорте в несезон, когда номера дешевы. К тому времени у Зубра появилась одна из главных работ: совместно с Дельбрюком удалось измерить ген, длина которого оказалась соизмерима с размером молекулы. Измерения проводили ионизирующим излучением. Зная объем клетки, плотность потока квантов и частоту мутаций, нетрудно было оценить размеры той структуры, изменения которой вызывают мутацию. Обработав данные, авторы подсчитали, каковы должны быть эффективные размеры мишени. Эта величина, так называемый радиус эффективного объема, оказалась порядка 10-7 см. То есть они решили, что в клетке должна находиться частица, удар по которой приводит к мутации. Уже сама постановка вопроса о существовании такой частицы поразительна. Надо заметить, что Зубр владел высшим искусством экспериментатора — он умел задавать природе вопросы, на которые она должна была ответить «да» или «нет». Сделать это очень трудно: приходилось, согнувшись над бинокуляром, просматривать сотни тысяч мух, чтобы измерить крохотную долю мутации, приходившуюся на один ген. Получили результат: в среднем в хромосоме содержится не менее и не более десяти тысяч генов. Это значит, что ген — не «точка» на хромосоме, а по молекулярным меркам весьма крупное образование, построенное не менее чем из десяти тысяч атомов. Так была сделана первая надежная оценка размера гена. Сходные данные получили и в вавиловском институте в Москве. Сначала работа особого внимания не привлекла — не была готова почва. Но позже, когда Э.Шредингер сослался на нее в книге «Что такое жизнь с точки зрения физики», работа произвела фурор. Известно также, что Д.Уотсон и Ф.Крик в своих исследованиях, приведших к установлению структуры ДНК, опирались на работу Тимофеева-Ресовского и Дельбрюка.

На всех международных конгрессах Зубр «проповедовал» русскую идею и ссылался на работы русских. Во многом благодаря ему вклад русских ученых в биологию стал вырисовываться перед мировой наукой. В частности, им повсюду пропагандировалась теория матричного синтеза Кольцова. В ней говорилось о процессе, происходящем с генами при делении клеток: репликации, или матричном синтезе гена. Николай Владимирович назвал этот принцип конвариантной редупликацией. Это означало, что самовоспроизводится не просто молекула, но и те случайные в ней изменения (варианты), которые произошли между актами самовоспроизведения. Эта теория во многом подтвердится при открытии двойной спирали молекулы ДНК, что будет означать возможность самоудвоения, репликации молекулы, репликации гена.

Но за открытиями следовали будни, вперед продвигались маленькими шажками. Зубру с его нравом это было скучно, и он решил заняться эволюцией и систематикой. Ставил опыты по жизнеспособности определенных мутаций, проводил количественное изучение пусковых механизмов эволюции. Он определил максимум и минимум популяции на примере чаек и овсянок-дубровников. При сезонном размахе численности популяции незамеченная мутация получает гигантское распространение, перепрыгивает тысячелетние этапы в развитии. Много лет Николай Владимирович обдумывает эти явления и в 1938 г. делает сенсационный доклад на годичном собрании генетического общества «Генетика и эволюция с точки зрения зоолога».

В это же время в России начались гонения на генетиков. В письмах друзей из Москвы обо всем этом говорилось глухо, намеками. К Зубру начали поступать предложения вернуться. Тим советовался с Кольцовым. Николай Константинович коротко отвечал: «Сидите там и работайте. Командировка у вас на неопределенное время. Что вам неймется? По приезде вы наверняка с вашим характером попадете в какую-нибудь скандальную историю и угодите на Север. И всем вашим друзьям достанется».

Познакомившись и посоветовавшись с В.И. Вернадским, Зубр решил провести серию экспериментов с помощью меченых атомов для выяснения коэффициента накопления растениями радиоизотопов: как накапливаются, как распределяются, перераспределяются, т. е. выяснить отношения в системе растение — почва. Работу он назвал «вернадскологией». Опыты ставились в простейших условиях: взаимообмен меченых атомов между высеваемыми растениями и грунтом осуществлялся в дощатых ящиках и в проточных банках. Бачки заряжались ящиками с землей, с одного конца пускали раствор радиоизотопов. Все компоненты можно было мерить на выходе, устанавливать миграцию тех или иных изотопов. (Только сейчас стало ясно, насколько опередил время Зубр: на этих работах строится защита от радиоактивности.) Аппаратура была самая простая. В этом отношении Тим считал: «Чем сложнее и дороже аппаратура, тем глупее наука, которая этими аппаратами проделывается. — Он щурился и улыбался улыбкой заговорщика. — Кнопка «стоп» — самое мудрое техническое изобретение. Я ее в каждом приборе прежде всего ищу. Аппаратура должна быть оптимальной, а не максимальной точности».