Дорога в лето - Михаил Панюшкин

Вернуться обратно? Ты помнишь, как дойти до вокзала, это не так уж и далеко. Просто сдаться – и снова будет все то же самое, и мать встретит на пороге с торжествующей улыбкой. И отец начнет рассказывать про то, как хорошо работать в его магазине. А тот мальчик снова будет приходить к тебе домой, пить пиво и рассказывать о работе, доме, а родители будут по вечерам говорить о том, что пора бы уже и замуж. Еще продолжать?

– Хера! – говоришь ты.

Ноги сами несут тебя на странную улицу, будто прошитую вдоль линиями фонарей. Они лучше солнца, потому что светят, когда надо. Хотя нет. Потому что солнце нельзя забрать себе. А с лампой проще – каждый может, придя домой, зажечь свою маленькую звезду. И радоваться тому, что она только его. Ты смотришь в мостовую. Она покрыта керамическими плитками. На одной из них написано «звезда моя!»

– Тварь, – говоришь ты и плюешь вниз.

Здесь так много людей, но они идут медленнее. Тебе кажется, что вот-вот кто-нибудь обратит на тебя внимание. Но это не так, рубеж не перейти. Тем, кто поют под облупленной стеной с надписью «Витя ты в нашем сердце», ты не нужна. Просто…

– На пиво не добавишь?

Вот-вот. Обратили.

– Отвали.

Ты идешь дальше – и проходишь мимо фонтана, на котором стоит пошлая позолоченная фигура. Присаживаешься на бордюр – ноги устали, а еще вся ночь впереди. Ночь? А потом день? Долго до того, как свалишься, а, мечтательница? Но сейчас так не хочется об этом думать. И ты смотришь на черноволосую женщину с растрепанными волосами. Она поет незнакомую песню.

IV. Художница

Пой мне

Это будет моей болью

Это будет моей любовью

Я услышу все, что ты мне споешь

Может

Это станет моей ложью

Перепутать совсем несложно

Что такое правда, что ложь2

Одна девушка, отставив бутылку пива, хватает лежащую рядом с гитарным чехлом запыленную пеструю вязаную шапку, и обходит с ней людей. Кто-то кидает деньги, кто-то пожимает плечами. А девушка идет все дальше, она заглядывает в лица. И что-то говорит каждому. На девушке растянутый яркий свитер, и забрызганные джинсы клеш. На руках – бисерные плетеные фенечки. Вот она подходит к тебе, и ты внутренне сжимаешься. Неужели сейчас произойдет то же самое, и девушка посмотрит сквозь тебя? Нет, она смотрит прямо в глаза. Губы ее вздрагивают, но не произносят заранее заготовленной фразы «помогите музыкантам». Она улыбается тебе, и говорит:

– Привет! Давно в Москве?

Ты не знаешь, что ответить. Молчишь и смотришь ей в лицо. Как это приятно видеть живые глаза, не те, что у горожан, похожие на мокрый бетон. Не те, что у твоих друзей – бессмысленные, и будто выцветшие. А обычные, человеческие глаза.

– Катька, ну ты работать будешь? – кричит кто-то из стоящих рядом с черноволосой гитаристкой.

Девушка смеется, перехватывает шапку и прыжками направляется к проходящим мимо людям. А ты продолжаешь слушать – время течет насквозь эфирным песком. И вдруг ты спохватываешься. Время! Закидываешь на плечо сумку и бежишь к таксофону. Ты видела его еще в самом начале улицы, и, добравшись, успела запыхаться. Снова запихнуть карточку в щель приемника, дрожащей рукой настучать номер на клавиатуре. Гудок, другой, бросили трубку… И что же теперь делать? Ты дышишь на стекло и рисуешь на нем косой крест. Стоишь и немного смотришь на него. Потом идешь обратно. Может быть, там еще поют?

А там уже все разошлись, и только девушка, просившая денег, осталась. Она стоит, прислонившись к столбу, и смотрит на тебя. В руках у нее бутылка дешевого пива. В зубах – сигарета. Девушка жует фильтр, так, будто хочет его отгрызть и чего-то бормочет, изредка посматривая в небо. Ты садишься на парапет фонтана и смотришь на воду. Подойти? И что ты скажешь?

Но все решается само. Девушка прыжками (интересно, она как-нибудь еще передвигается?) приближается к фонтану.

– Хая! Меня Катька зовут! Иногда Кошка, ну или еще как. А ты кто?

Ты отвечаешь. Губы двигаются, но ты будто не слышишь собственного имени. Какая разница?

– Круто. А я вот тут, тусуюсь. Наши все свалили. Ты то давно в Москве? Я сразу поняла, что ты не отсюда. А я вот позавчера трассой пришла, а сейчас думаю еще немного лета дождаться. А ты то зачем тут?

Ты объясняешь. Ее лицо изменятся, в нем появляется некий намек на жалость.

– Ну, типа мечта это круто. А я вот забила давно на учебу. Не интересно. Мать говорит, что надо мол, а мне все равно. Ну нахуя, скажи мне? Будешь офисным рабом? Единственный выход, ага! Так она еще говорит – обязательно в технический, там мальчиков много. Вроде как кто-нибудь да выберет, пожалеет сирую да убогую…

Так проходит время. Кажется, будто фонари начинают светить ярче, их свет отражается в мокром асфальте. Но теперь они уже не кажутся просто лампами.

Девушка смотрит на тебя и зашвыривает пустую бутылку пива за спину. Звенит стекло – разлетается сотнями осколков, сверкающими в фонарной пляске. Где-то там за фонтаном люди пляшут и обнимаются.

– Ну, ладно, я пошла, пожалуй. Ты тут еще потусишь? – говорит Катька, глубоко затягивается, потом бросает окурок на мостовую и втаптывает его ногой. Умирающие искорки размазывает по камню черным.

– Мне некуда больше идти, – ты говоришь это, и нервно перебрасываешь сумку в руках.

– Эй, ты чего? У тебя что, в Москве вписки нет?

От удивления девушка вытягивает из пачки еще одну сигарету. Потом закуривает, выпускает дым, и недоуменно смотрит на него.

– Чего? – произносишь ты, с трудом выталкивая слова сквозь губы.

– Ну, типа места где остановится, – нетерпеливо отвечают тебе.

– Нет. То есть, у меня было. Но я туда звонила, а там бросают трубку, – тебе начинает казаться, что все происходящее просто какая-то история, которая происходит не с тобой.

– Ну и чего будешь делать?

– Не знаю. Наверное, тут сидеть.

– Ты чего, дура, ночью в городе, одна? Да еще в Москве?

Девушка, похоже, разозлилась. Она переламывает сигарету и шепчет про себя:

– Черт, как курить надоело.

– А что мне еще делать? Мне идти некуда.

– Знаешь, есть такая примета. Хорошему человеку не может быть некуда идти. Так, пошли, я тут в одном месте вписываюсь, там тесновато правда. Тут недалеко.

Девушка подхватывает сумку и бежит вперед. Ты сидишь на месте. Она останавливается.

– Ну, ты чего тормозишь то? – говорит она, притопывая от нетерпения ногой. – Пошли, пошли, замерзнешь тут вообще, на дворе не май месяц, а вовсе даже июнь, или менты загребут, а у тебя, небось, и денег нет.

Ты встаешь и идешь за ней, недоуменно оглядываясь. Пройти мимо людей, остановиться у метро. Войти внутрь, и посмотреть на турникеты.

Катька прыгает через них.

– Хей!

И ты за ней.

– Женщина, вы охуели? – несется вслед.

– У нее все равно денег нет! – кричит Катька и тащит тебя за руку вниз по эскалатору. Если ты отчаялась и опустила руки, но тебе очень нужно что-то, всегда найдутся люди, которые тебе помогут.

V. Мир

Телефонный звонок

Вырывает из ночи

Ты сказал угу

И сорвался вперед в рассвет

Пепел сонных дорог

Переулками прочих

Ты курил на бегу

Серый пепел своих сигарет

На маленькой кухне, облицованной битой плиткой, горит свет. Старенькая забрызганная плита, на ней стоит казан, в котором готовится еда. И несколько человек ждут. Женщина с темными волосами что-то помешивает внутри.

– Ну е-мое, когда там хавка, будет? Охота уже! – говорит один из людей. Он в пестром берете. Он затягивается сигаретой, и приглаживает рукой грязные, крашеные в рыжий цвет волосы, спадающие на плечи.

– Могу тебе холодного наложить, Джин… В отдельную миску, ххех, – ехидно отвечает ему черноволосая.

– Дура вы, Елена Ивановна, – говорит Джин, и забрасывает сигарету в пепельницу. Бычок продолжает дымиться, серый туман поднимается к потолку.

– Убей его. И так дышать нечем! – с неприязнью поглядывая на дымящийся окурок, говорит черноволосая. – Накурили тут.

– Да ладно тебе, – парирует Джин и вытягивает из пачки еще одну сигарету. LD, красный. Полный вкус бумаги. Только сейчас и только для вас – рак легких за ваш счет и с доставкой на дом. Зажигалка выплевывает огонек и набивка вспыхивает. Дым.

– А вот и не ладно! Сколько раз договаривались на лестничной клетке курить! – отмахиваясь рукой и хмурясь, говорит Елена Ивановна.

– Угу, придет бабка и опять будет пилить полчаса – вертеп тут, мол, устроили! – парирует Джин и в очередной раз затягивается. Потом спрашивает:

– Кстати, когда она в последний раз милицию вызывала?

Все некоторое время обсуждают, пытаясь вспомнить. Положение осложняется тем, что обитатели квартиры далеко не всегда сидят дома, а некоторые и вовсе ничего не слышали о феномене бабки.

А ведь у каждой вписочной квартиры есть феномен бабки. Обязательно найдется старая женщина, которая будет вечно ходить, смотреть, как кто живет, допытывать подробности. А потом обязательно вызовет милицию – ведь она, по мнению бабок, должна бороться с несовпадением мировоззрения ее и других людей.