Без ума. Проза на грани… - Тая Воробьёва

– Эй, это моя девушка!

Незнакомец, отпуская мою талию, мирно развел руками, мол «не претендую». Я перевела дыхание и спокойно взяла за руку Диму. Однако он тут же высвободился и вышел прочь из бара. Я вслед за ним.

– Что случилось, Дима?

– Зачем ты с ним танцевала? – Дима багровел сильнее с каждой минутой.

– Что? Я выходила из туалета, шла мимо, и он вот посчитал, что может со мной потанцевать. Мне надо было истерику закатить или перессорить вас с ним, чтобы была драка?

– А чего ты тогда улыбалась?

– Чтооо?

Дима замолчал. А я в который раз подумала, что алкоголь в нашу жизнь ничего хорошего не приносит. Дима вообще не может себя контролировать в таком состоянии.

– Я тебя люблю! Ты что, что с тобой?

Стоило мне подойти ближе к Диме, как он сделал шаг назад. Хотелось поцеловать его и успокоить, но он находился по другую сторону мироощущения и, видимо, я ни чем не могла помочь нам обоим в этой ситуации. Его очередная вспышка ревности взбесила меня.

– Короче, если тебе нравится думать, что я получала кайф от этого пьяного мужика, иди и посмотри на себя в зеркало для начала. Всего хорошего!

Понимаю свою трусость, но ничего поделать с собой не могу. Просто ухожу и всё. Потому что плакать не хочется что ли. Дима стоит и наблюдает, как мой плащ развивается на ветру и как мои удаляющиеся шаги становятся всё тише и тише. Может быть, он жалеет. Может осознает? Почему так сложно понять друг друга? Чувствую, время бежит зря, как и я.

Прохладный вечер подхватывает меня в свои потоки, освежая голову, рвущуюся на сотни миллионов кусков. Казалось, что земля под ногами стала непрочной, какой – то криминально – опасной и вымокшей насквозь от крови, словно мифологический Ахилесс пронзил своим божественным мечом собственную пятку. Ясность разума, с которой он решился бы на такое, мне была бы понятна. В минуты разочарования никто не властен над собой и решиться на отчаянный шаг от этого ещё проще. Каждый из нас возносит дары своей любви, одним из которых является клинок памяти, различный по внешним признакам, но единый для своего предназначения – мы натачиваем его для убийства любви. Кто – то ленится и его клинок тупится со временем, а кто – то день и ночь доводит его до совершенства остроты среза. Чем дольше мы носим в себе любовь, тем тяжелее нам вознести оружие для изъятья этой проклятой чумы из своего тела. И тогда, мы неосознанно умоляем другого взвалить на себя эту ношу – одним ударом избавить от зависимости навсегда. Но тот, кто верит в то, что возможно убить память – большой глупец, ибо со временем, только она становится нашим сокровищем и достоянием.

– Дима, я в подъезде дома. Приезжай сюда и поедем к тебе домой – поговорим.

– Сейчас буду.

Что – то прошло и стихло. Только дождь заботливо смывал ахилессовы пятна с асфальта. Там, где однажды зародилось семя сомнения, снова затаились мечты о лучшем времени и месте.

2.ХОЗЯЙКА

– Сложно сказать, но как бы это не обернулось нам боком. На ней лица нет.

– Откинется – закопаем! Миша знает, что делает. Девчонка хотела смерти, она её получила. Мы сделали её более красочной и запоминающейся.

– Ладно. Давай экстази. Мне ещё дежурство сдавать.

– Смотри, молчи. Как бы твои дети с голоду не умерли. А у нас, сама знаешь, все стабильно. Пока он нас крышует…

– Какие же вы суки, – я выдавила эти четыре слова еле – еле, сухими потрескавшимися губами. Соленые слезы щипали ранки на лице.

– Саш, тебе лучше помолчать.

– Ну ты и тварь. Не зря тебя так изуродовали. Заслужила.

На глаза что – то сильно надавило. Яркий свет резанул роговицу. Я не сразу сообразила, что Диана приоткрывает пальцами мои веки.

– Так… а ты что стоишь, дежурство твою мать ждет. Пошла вон! – бросила она собеседнице.

Диана перешла на крик.

– Ты – кусок мяса, лежишь тут и только и мечтаешь что подохнуть, эгоистичная сука. Может быть, тоже тебе изрезать твой рот, чтобы сказки больше не туманили твой разум, а? Если тебе так интересно, это мой любимый избавил самого себя от ревности. И если бы я могла, я бы сейчас прикончила этого засранца, но он, прикинь, умер. Так что заткни свою пока красивую пасть и не вынуждай меня отыгрываться на тебе.

Я зарыдала еще больше, заикаясь и ругаясь благим матом. Сопли шли пузырями во все стороны, Диана наконец отпустила мои веки и начала вытирать мне лицо салфетками. Возможно, это был первый и последний раз когда я видела ее в таком гневе. Она ненавидела меня за жертвенность во имя любви, которой её лишили. Она негодовала на мой эгоизм, желая сорвать все мои маски под гнетом пыток. Сейчас она не знала этого, но она станет первым и единственным человеком, кому это удастся.

– Это же чистый буллинг. Вы травите меня.

– Ну да, – невозмутимо ответила она.

– И вы в этом живете?

– Да в этом говне мы перерабатываемся. И ты с нами заодно. Теперь тоже.

Я покрутила головой в поисках главной. Ее не было.

– Какие правила? – спросила я жестко, так как полагается говорить в их мире.

Диана улыбнулась.

– В нашей системе, – она сделала паузу, удостоверяясь, что я серьезно воспринимаю наличие в дурдоме системы, – ты либо под нами, в зависимости от нашего настроения либо наравне с нами, с небольшими нюансами.

– Что за интересно такие нюансы? – спросила я, подозрительно сощурившись.

– Я вижу, ты соображаешь, – вмешалась Лиза, сидевшая на корточках рядом с кроватью.

– Нюансы, – продолжала Диана, – лежат на дне. Достанешь их – будешь здесь жить отлично.

– Я здесь на месяц, чего мне париться? – отмахнулась я.

– Ты видела только сцепку, но тут еще много интересного… месяц покажется тебе долгим, даже вечным…

– Вы что пытаете здесь людей? Мне это не интересно. Я сюда пришла чтобы не свихнуться.

Две девушки, определенно близняшки, в голос загоготали, не в силах сдержать выступающие слезы. Диана даже не улыбнулась, лишь повела бровью.

– А деньги то тебя интересуют?

Я напряглась. Что происходит в этом аду вообще?

– Тут есть работа?

– Да. И я ее тебе дам. Если ты забудешь о некоторых принципах на время.

– Что за работа может быть в дурке? Мыть унитазы?

– Саша, уясни только одно и сделай выбор: ты либо готова вылизывать унитазы, в прямом смысле, либо нет.

– Нет! – ответила я.

– Ура! – захлопали в ладоши близняшки.

Диана кивнула и начала собирать хирургические инструменты со стола, закидывая их в рюкзак, при этом держа меня в поле зрения.

– Вот видишь, пытки работают. Сегодня, после ужина, я отведу тебя в палату Миши. Это соседняя с этой палата. Мед персонал в курсе, – она обернулась к близняшкам, – вы должны мне бабки. Вы проиграли дурынды.

Она бросила на меня оценивающий взгляд:

– Я ставила на тебя и не зря! Ну, до вечера.

Она вышла вместе с близняшками, волочащими рюкзак по полу, вцепившись каждая в него обеими руками.

Я повернулась к Лизе и спросила:

– Они и вправду бы сделали это со мной?

– Это блеф. Учись играть в покер, Мише это понравится, – презрительно пробасила она.

Пропустив близняшек вперед себя, Лиза вышла, плотно затворив дверь. Я мало понимала, для чего меня, полуразбитую и еле передвигающуюся после трехдневных пыток, собираются привести к этой «хозяйке», как называет её Диана. Я не знала, что меня ждет вечером, но почему то не боялась. Как будто моя сущность обрела бесстрашие и была не против предстоящего безумия. А оно точно еще впереди.

***

«Доброе утро! Я если что, человек – собственник. Забыл сказать (пока не трезвый). К чему это?! Ты же умная девочка»

У Адама – сад, у Евы красное яблоко. У меня есть Дима и чувство неуверенности. Поджигаю своё внутреннее яблоко на костре, чтобы насладиться долгим разложением своей беспочвенной ревности. Я горю вне своего Эдема.

«И создал Господь Бог человека из праха земного, и вдунул в лице его дыхание жизни, и стал человек душею живою. И насадил Господь Бог рай в Эдеме на востоке, и поместил там человека, которого создал» (Бытие, 2: 7—8). «И навел Господь Бог на человека крепкий сон; и, когда он уснул, взял одно из ребр его, и закрыл то место плотию. И создал Господь Бог из ребра, взятого у человека, жену и привел ее к человеку. И сказал человек: вот, это кость от костей моих и плоть от плоти моей; она будет называться женою, ибо взята от мужа [своего]. Потому оставит человек отца своего и мать свою и прилепится к жене своей; и будут [два] одна плоть» (Бытие, 2: 21—24).

…Одна плоть. Разве можно считать эгоизмом – стремление быть единой плотью с избранником? Мне страшно называть свою любовь к мужчине первородным грехом. Однако мне хочется вкушать запретные плоды снова и снова, упиваюсь женской властью над тем, кто, познав моё лоно, отныне будет ведомым страстью. Но это такая смешная иллюзия! Всегда будет кто – то лучше, умнее и красивее меня! В таком случае, чего стоит слово того, кого самоотверженно любишь, проводит параллели и сравнения? Такое занятие подобно мозаике, части которой собираешь без конца и края. И вот что интересно: чем сложнее мозаика, тем больше времени на неё затрачиваешь. То есть, по логике, слишком простые задачи дают в остатке меньший коэффициент полезного действия. Всё в этом мире лишь вопрос времени.