Путь человека по хасидскому учению - Мартин Бубер

Правда, здесь нужно вот что иметь в виду: никакое единение для души не окончательно. И самая цельная от рождения душа бывает обуреваема внутренними сложностями, и та, что с великим напряжением взыскует единства, никогда не сумеет его достичь до конца. Но все же всякое деяние, которое я свершаю, будучи целен душою, возвращается к ней обратно, способствуя новому и более высокому единению ее, всякое деяние ведет меня, пусть окольными нередко путями, к более устойчивому единству, чем то, с которого все начиналось. Так достигаешь, наконец, такого уровня, где можешь уже довериться своей душе, ибо мера ее цельности столь велика, что она преодолевает противоречия играючи. Бдительность, правда, необходима по-прежнему, но теперь душа стала спокойной.

В один из дней Хануки рабби Нахум, сын рабби из Ружина, пришел неожиданно в дом учения и застал учеников за игрой в шашки, как и было принято в эти дни. Увидев цадика, они смутились и перестали играть. Но цадик приветливо кивнул им и спросил: «А правила игры в шашки вы знаете?» Те совсем оробели и не могли выдавить ни слова, так что он сам ответил за них: «Вот вам эти правила. Во-первых, не делать двух ходов сразу. Во-вторых, ходить только вперед. В-третьих, если ты добрался до самого верха, в дамки, то можешь ходить куда хочешь». Однако было бы глубокой ошибкой, говоря о единении души, понимать под словом «душа» нечто отдельное, но не всего человека, объемлющего и тело и дух. Душа не может быть по-настоящему едина, если в это единство не вливаются все телесные силы, все члены нашего тела. Стих Писания: «Все, что может рука твоя делать, по силам делай» [Эккл. 9:10] Баал Шем Тов толковал следующим образом: всякое действие, которое ты совершаешь, совершай каждой клеточкой тела твоего — что означает, что и все телесное существо человека должно соучаствовать в его деяниях, ничему в нем не дано остаться безучастным. Если человек стал таким единством плоти и духа, то деяния его воистину цельны.

IV. НАЧНИ С СЕБЯ

Как-то рабби Ицхака из Ворки посетили несколько богатых и влиятельных евреев. Говорили о том, как важно иметь честного слугу для ведения хозяйства; если он хорош, то и в доме все ладится, как это можно видеть на примере Йосефа, под рукой у которого все спорилось. Рабби Ицхак с этим не согласился. «Раньше я тоже так думал, — сказал он, — пока мой учитель не объяснил мне, что все зависит от хозяина дома. В молодые годы я много натерпелся от моей жены и терпел бы дальше, если б не жаль мне было челяди. Я поехал к своему учителю, рабби Давиду из Лелова, и спросил его, должен ли я как-то урезонивать свою жену. Тот ответил мне так: «Зачем ты спрашиваешь меня? Спроси лучше себя самого!» Мне пришлось поразмыслить над этими словами, пока я не понял их; а понял я их, вспомнив изречение Баал Шем Това: «Существуют три вещи: мысль, слово, действие. Мысль соответствует супруге, слово — чадам, а действие — челяди. Кто наладит в себе эти три вещи, у того все образуется». Тут я и понял, что имел в виду мой учитель: что все зависит только от меня самого».

Эта история затрагивает одну из самых глубоких и сложных проблем нашей жизни: подлинный источник конфликтов между людьми. Обычно проявления конфликта объясняют мотивами, кои находящиеся во вражде считают поводом для ссоры, а также породившими эти мотивы объективными ситуациями и процессами, касающимися обеих вовлеченных в конфликт сторон; либо подходят к делу аналитически, пытаясь исследовать бессознательные комплексы, к которым данные мотивы относятся как симптомы болезни к органическим нарушениям. Хасидов роднит с последним воззрением то, что и они от проблем внешней жизни отсылают к проблемам жизни внутренней. Однако в двух существенных моментах оба эти воззрения отличаются друг от друга: один из них — принципиальный, а другой — практический, но он еще важнее. Принципиальное отличие состоит в том, что хасидское учение не сводится к исследованию отдельных душевных переживаний, а имеет в виду всего человека. Речь здесь идет вовсе не о различии количественном. Напротив того. Здесь подчеркивается, что выхватывание отдельных разрозненных элементов и процессов из целого всегда мешает схватыванию самой цельности и что к истинному обновлению, к истинному исцелению сначала каждого человека в отдельности, а затем и отношений между ним и его ближними может привести только понимание цельности как таковой. (Выражаясь парадоксально: поиск центра тяжести сдвигает его и поэтому делает тщетными все попытки преодолеть и самые проблемы.) Однако это не значит, что не все феномены души могут быть рассмотрены; но ни один из них нельзя помещать в центр рассмотрения, пытаясь вывести из него все прочие; напротив, следует охватить все точки сразу, но не порознь, а в их живой взаимосвязи.

Что же касается отличия практического, то человек рассматривается здесь не как объект исследования, а призван «исправить самого себя». Человек должен сперва сам осознать, что конфликтные ситуации, которые возникают между ним и другими людьми, являются только последствиями конфликта в его собственной душе, и его-то пусть он и пытается преодолеть, дабы, представ перед своими ближними изменившимся и умиротворенным, вступить с ними в новые, изменившиеся отношения.

Но человек по своей природе норовит избежать этого решающего поворота, который в высшей степени болезнен для его привычного отношения к миру, и всякому, кто взывает к нему, будь это даже его собственная душа, он предъявляет факт: в любом конфликте участвуют двое; так что если от одного потребовать, чтобы он искал причины конфликта внутри самого себя, то этого же следует потребовать и от другого. Но как раз такое видение, когда человек рассматривает себя только как индивидуума, противопоставленного другим, а не как самостоятельную личность, чье обновление может способствовать обновлению мира, — как раз такое видение и заключает в себе основную ошибку, от которой предостерегает хасидское учение. Нужно просто начать с себя самого, и пусть в эту минуту меня ничто больше не беспокоит, кроме самого начала. Всякая другая установка отклонит меня в сторону, ослабит решимость, сорвет дерзновенность начинания. Архимедова точка опоры, при помощи которой я со своего места могу сдвинуть мир, есть обновление меня самого; если вместо нее я обопрусь на две точки сразу: в собственной душе и в душе своего ближнего, находящегося со мной в конфликте, то тотчас утрачу ту единственную, на которую мне уже открылась перспектива. Рабби Буним учил: «Наши мудрецы говорят: «Ищи мира в своем собственном доме». Мира нельзя искать нигде, кроме себя самого, покуда не отыщешь его там. В псалмах читаем: «Нет здорового места в плоти моей из-за гнева Твоего» [38:4]. Лишь обретя мир в себе самом, не прежде, человек сможет приступить к поискам его во всем мире».

Однако история, от которой я отправлялся, не довольствуется простым указанием, что действительный источник внешних конфликтов есть конфликт внутренний. В приводимом в ней изречении Баал Шем Това точно сказано, в чем же заключается этот все определяющий внутренний конфликт. Это конфликт между тремя началами, составляющими сущность и жизнь человека: мыслью, словом и действием. Любой конфликт между мной и моими ближними вызван несоответствием моих слов мыслям, а дел — словам. Именно это несоответствие все больше и больше запутывает и отравляет отношения между мной и моими ближними, и я, будучи во внутреннем разладе с собою, уже не в силах более с ним совладать и, вопреки всяческим иллюзиям, становлюсь безвольным рабом его. Наша противоречивость, наша ложь — вот что взращивает конфликтные ситуации, и мы вручаем им власть над собой, покуда они не поработят нас. Отсюда нет иного выхода, кроме осознания неизбежного поворота: все зависит только от меня самого — и воли к такому повороту: я хочу исправить самого себя.

Чтобы человек мог совершить это великое дело, он должен, оставив мелочную суету своей жизни, прийти к самому себе, он должен найти себя самого, но не простенькое «я» эгоцентричного индивида, а глубинную суть своей в миру живущей личности. Но и этому противится весь уклад нашей жизни.

Хочу завершить эту главу старинной шуткой, ожившей в устах одного цадика.

Рабби Ханох рассказывал: «Жил-был когда-то один дурень, до того глупый, что его прозвали Голем. По утрам, когда он просыпался, ему стоило такого труда найти свою одежду, что вечерами, вспоминая об этом, он боялся ложиться спать. Наконец однажды вечером он собрался с духом, взял карандаш и бумагу и, раздеваясь перед сном, записал, какую часть одежды куда положил. Утром он радостно вынул записку и стал читать: «Шапка» — вот она, он тут же нахлобучил ее, «штаны» — вот они — он натянул и их, и т. д., пока не надел на себя все. «Ну а сам-то я где? — в смущении спросил он. — Куда же сам-то я подевался?» Напрасно он все искал да искал, себя найти он не мог. Так и с нами бывает», — заключил рабби.