Крайний Север - Эльдар Ахадов

На Аляске его называют «Пинго», в Якутии – «Булгунях», а здесь, на Ямале – «Седэ». Ни в европейских тундрах, на на Дальнем Востоке – его нет. Я обнаружил его примерно в пяти километрах юго-восточнее тригопункта Нягуся. В июне при съёмке с вертолёта он помимо размеров и высоты выделялся на фоне окружающей желтовато-красновато-светлозелёной растительности сочным темно-зелёным цветом своих трав, кустарников и деревьев. А зимой стало виднее, что одна его сторона, как шерстью мамонта, покрыта лесом, а другая – лысая. И что в его очертаниях проглядывает конус со стертыми гранями пирамиды.

Мы привыкли к тому, что если есть возвышенность или гора, то рядом непременно есть нечто такое же. Если растет дерево, то и лес (или сад) где-то рядом. А тут это не работает. Гора есть, но вокруг до самого горизонта нет никаких, абсолютно никаких возвышенностей, даже намека на них нет!

Ненцы рассказывают о том, что жили раньше в тундре сихиртя, люди небольшого роста, со светлыми глазами. Сихиртя обладали многими умениями, не свойственными современным ненцам, так, например, они умели плавить металл и изготавливать украшения из него. А потом земля перевернулась, или случился потоп, и теперь сихиртя живут под землей и пасут там мамонтов. Лишь иногда по ночам они выходят на землю…. В сумерках из-под земли слышны порой их удивительные песни, не похожие ни на чьи иные. Сихиртя обладают волшебными вещами, да и сами зачастую способны творить настоящие чудеса. Обитают они на первом уровне подземного мира – в холмах… Они умеют строить искусные жилища там, под холмом, укрепляя их деревом и перекладывая дерном так, что рядом пройдешь и всё равно не заметишь. Учёные выдвигали предположения о том, что это – народ, родственный современным саами… Специалисты допускают наличие такой народности в глубокой древности – в качестве доисторического населения тундры. Кстати, о мамонтах: возраст останков мамонтов, живших на острове Врангеля, сравним с возрастом древнеегипетской цивилизации, так что не слишком давно всё это и было. Если бы некие народы жили в ту эпоху неподалеку от мамонтов, то… Пасти мамонтов? Почему бы и нет? Слонов же одомашнили.

Существует предположение о внеземном происхождении «пинго-булгуняха-седэ». На фотографиях с Марса, полученных при помощи достигших этой планеты спутников, видны образования, происхождение которых возможно было точно таким же, как и наблюдавшейся мной горы посреди ровной тундры. Наледь от не выходящей на поверхность подземной (и подмарсианской) воды, успевая замерзнуть, вспучивает породы, находящиеся выше, и всю поверхность через серии трещин. Марсианские наледи по сути являются глетчерами, питание которыхо, как и в случае с «седэ», происходит не за счет атмосферных осадков (снега), а за счет давления из глубин планеты.

По мнению исследователей «булгуняхов» булгунняхи в тундре – по-видимому, свидетели других физико-географических условий, чем те, которые господствуют в настоящее время в окружающей их местности. Для меня это тоже очевидно: «сие – не от мира сего».

Снежные куропатки

Кого можно встретить зимой в безлюдной заснеженной тундре? Ну, в первую очередь и чаще всего – снежных куропаток. Удивительные существа! Совершенно не боятся никакой движущейся техники. Ладно, допустим, что у гусеничного вездехода слишком большая скорость для того, чтобы среагировать раньше, а не выпархивать стаями прямо из-под грохочущих гусениц. Пусть это не так, ибо снежная куропатка на самом деле – птица шустрая, однако, мы сделаем такое ошибочное предположение. Но вот движется тяжелый бульдозер, все знают, как он передвигается: у него скорость пешехода, да и грохочет так, что земля трясется впереди на сто метров минимум, а снежные куропатки опять же – выпархивают чуть ли не из-под многотонного ножа. Слышат, видят и не боятся совершенно. Вот они, у покрытого льдом зимнего озера: бегают жизнерадостно возле прибрежных захлебнувшихся снегом кустов и березок, почками кормятся. Именно бегают, а не летают: точно – белоснежные куры на птицефабрике, только ростом помельче и размерами тоже.

А выйдешь из вездехода, чтобы уж в упор сфотографировать: мигом вспорхнут и исчезнут в снегу за ближайшим бугорком. Подойдёшь, начнёшь их высматривать: ни души! Снег ровнёхонький. Так умело прячутся в нём: ни следа, ни лунки не разглядеть. Зато по весне, а весна в тундре в июне начинается, приходилось мне встречать снежную куропатку сидящей в гнезде, свитом прямо на вершине ржавой запорной арматуры старой разведочной буровой скважины. Сидела настороже, но никуда так и не улетела. Потомство своё берегла. Материнский инстинкт.

А вот лебедь белая тогда же, весной, при моем приближении не выдержала, покинула гнездо с пятью крупными яйцами. Впрочем, отлетела она недалеко, и как только я отошёл в сторону шагов на двести, вернулась обратно – досиживать.

Ещё зимой, особенно почему-то ночью, попадаются под слепящие фары вездехода зайцы и полярные совы. Сверкнут совы глазами и тут же пропадают в темноте, а зайцы – шибко быстро разбегаются. По этой причине ни тех, ни других мне так и не удалось ни разу толком сфотографировать, увы. Хотя видеть их приходилось довольно часто.

Белоснежные красавцы-песцы сами к человеческому жилью приходят, тявкают по ночам, переговариваются. Лишь бы собак поблизости не было. Не любят они собак. Людей почти не боятся, а собак не любят. Почему приходят? Там, где селятся люди, всегда есть чем поживиться песцу. В этом смысле они – не гордые. И косточке помоечной поклонятся, не побрезгуют. Голод – не тётка.

Про северных оленей много сказано и написано. Мне они встречались и в упряжках, и пасущимися у стойбища, и бегущими вдоль зимника. Особенно запомнилось, как однажды, посреди ночи, когда я в уазике-«буханке» торопился на утренний рейс в аэропорт из маленького тундрового посёлка, огромное оленье стадо растеклось поперек дороги, словно стадо обычных овец: ни пройти, ни проехать. И сигналили им, и кричали на них: без толку. Упрямцы рогатые. Впрочем, я не опоздал и на них давно уже не сержусь, только вспоминаю то зрелище: полярная ночь, пурга и сигналящий уазик, окруженный бесконечным молчаливым оленьим стадом. Свет фар и тени оленьих рогов в снежной замяти… Красота!

Ненцы

Как только ни называли их раньше: и дикарями, и самоедами, и туземцами. А про бедных чукчей сколько анекдотов насочиняли, сколько напраслины возвели… Кто? Мы – напыщенные самодовольные обыватели, сидящие в тепле и холе, пользующиеся всеми благами цивилизации и ни черта не умеющие, ни на что в тундре не пригодные, ничего в ней не смыслящие. Так чем же мы кичимся? Невежеством своим?

Умный народ – ненцы, немногословный, спокойный и осторожный: не всякому чужаку души свои доверят, горьким опытом наученные. «Нен» на их языке означает «человек». То есть, ненцы в переводе на русский – просто «люди». А раз так, то все люди на земном шаре – тоже ненцы, не только маленький, гордый северный народ.…Живут ненцы, если они не городские и не поселковые, в стойбищах семьями. Семьи, проживающие в одной местности, образуют общины. Тундра только с виду кажется нелюдимой. На самом деле, стоит лишь начать строительно-монтажные работы на будущей буровой, как уже едут к буровикам на нартах и снегоходах местные общинники: знакомиться, рыбу или оленину везут на продажу. А если уж ты сам – перелётная птица, прокладываешь дорогу к новым местам, то, образно говоря, стоит тебе чихнуть, как вся тундра уже знает, что ты заболел.

Каслать – значит «кочевать», странствовать по тундре со своими оленьими стадами в поисках драгоценного дымчато-седого ягеля – мха, которым питаются олени. И перемещаются чумы ненецкие по надымским, пякяхинским, ярсалинским и иным ямальским тундрам из века в век. Здесь, в мыскаменной тундре на берегу озера Юндо зимой далёкого 1933 года родилась Елена Григорьевна Сусой – в народе её называют теперь «мать Ямала». Недавно ей исполнилось 80 лет. Помню, как эта настороженно встретившая меня хрупкая мудрая женщина, вдова знаменитого ненецкого поэта Леонида Лапцуя и директор музея-квартиры имени его, послушав мои стихи вдруг вся изменилась, открылась сердцем, начала рассказывать о своей судьбе и запела. Да, она начала петь народные ненецкие песни с такой душой, так проникновенно, что даже меня, незнающего языка, пробрало. Удивительно ёмок и многозначен ненецкий язык: одно и то же по написанию слово, произнесённое с разной интонацией, может иметь совершенно разные смыслы. Елена Григорьевна – кандидат педагогических наук, заслуженный учитель Российской Федерации, автор множества научных трудов, продемонстрировала мне стихотворение из книги Леонида Лапцуя на родном языке – всего из трёх или четырёх строчек, а затем – перевод того же стихотворения на русский язык в другой книге поэта. Стихотворный перевод занимал полторы страницы! Столько понадобилось хорошему профессиональному переводчику для того, чтобы хотя бы приблизительно передать смысл коротенького по объёму, но очень глубокого по содержанию ненецкого стихотворения!