Время убивать - Лоренс Блок

— А почему это тебя интересует?

— Я ищу пропавшего мужа одной дамы. Описание как будто подходит. Конечно, я мог бы поехать и посмотреть, но я видел его только на фото, а после того как тело некоторое время пробыло в воде…

— Ладно. Как звали твоего утопленника? Я позвоню и узнаю, он ли это.

— Видишь ли, мне не хотелось бы называть его имя без особой необходимости.

— Я мог бы позвонить кое-куда…

— Если это тот, кого я ищу, ты получишь в знак благодарности шляпу.

— На это я и рассчитывал. А если окажется, что это другой человек?

— Тогда тебе придется довольствоваться моей искренней признательностью.

— Иди ты… сам знаешь куда!.. — возмутился Эдди. — Надеюсь, это все-таки тот, кого ты ищешь. А шляпа мне, пожалуй, пригодилась бы. Но если хорошенько подумать, все это смешно, — добавил он и повесил трубку.

Телефон зазвонил минут через сорок.

— Очень жаль, — сказал Эдди, — шляпа мне, похоже, не светит.

— Они еще не провели идентификацию?

— Провели, по отпечаткам пальцев. Но парень не из тех, за чьи поиски платят хорошие деньги. Правда, малый он хорошо известный. У нас на него большущее досье. Да ведь ты и сам разок-другой с ним сталкивался.

— Как его звали?

— Джекоб Джаблон. Был нашим стукачом. Тащил, что плохо лежит. Занимался всякими грязными делишками.

— Имя знакомое.

— У него и прозвище было — Орел-Решка.

— Я знал его, — пришлось подтвердить мне, — но мы давно не виделись. У него была занятная привычка — подбрасывать и ловить серебряный доллар.

— Теперь ему придется заниматься этим на том свете.

Вздохнув, я сказал:

— Джаблон не тот, кого я разыскиваю.

— Так я и предполагал. Вряд ли он был женат, но если даже был, жена не стала бы его искать.

— Моего парня ищет не жена.

— А кто же?

— Подружка.

— Ишь ты какая заботливая!

— Конечно, вряд ли он сейчас в городе, но я мог бы попробовать выдоить у нее несколько баксов. А вообще-то если хахаль драпанул, искать его — пропащее дело.

— Уж это точно, но если она готова расстаться с несколькими баксами…

— То не отказываться же мне, — добавил я. — Сколько времени пробыл Орел-Решка в воде? Это уже установили?

— Четыре-пять дней. Что еще тебя интересует?

— Судя по тому, что тело опознали по отпечаткам пальцев, оно пролежало в воде не слишком долго.

— Отпечатки могут сохраняться целую неделю, а иногда и дольше, если только пальцы не объедят рыбы. Неприятная, должно быть, процедура — проверять отпечатки пальцев утопленника. У меня лично от этого надолго пропал бы аппетит. А уж присутствовать на вскрытии — полный отпад.

— Ну, тут можно обойтись и без вскрытия. В газете сказано, что кто-то врезал ему по голове.

— Если вспомнить, кем он был, то удивляться нечему. Трудно предположить, что он просто решил поплавать и случайно размозжил голову о сваю. Бьюсь, однако, об заклад, что дело об убийстве так и не возбуждено.

— Почему же?

— Потому что в течение ближайших пятидесяти лет это дело останется нераскрытым еще и потому, что никто не хочет надрывать пуп, стараясь выяснить, что случилось с таким слизняком, как Орел-Решка. Он мертв, и вряд ли кто-нибудь будет его оплакивать.

— Мы с ним всегда ладили.

— Он был всего лишь мелкий мошенник. И тот, кто проломил ему башку, несомненно, оказал человечеству услугу.

— Вероятно, ты прав.

Я вытащил светло-коричневый конверт из-под ковра. Клейкую ленту мне оторвать не удалось, поэтому я достал из комода перочинный ножик и распорол бумагу вдоль складки. Не выпуская конверт из рук, я уселся на край кровати и несколько минут не двигался.

У меня не было ни малейшего желания знать, что там, в этом конверте.

Наконец я все же вскрыл его, а затем в течение трех часов изучал все, что там нашел. Даже при первом ознакомлении вопросов возникло немало, и далеко не на все я знал ответы. В конце концов я снова сложил документы в конверт и спрятал его на прежнее место.

Полицейским хотелось бы уничтожить все, что напоминало о Джаблоне — Орле-Решке, точно так же и мне хотелось стереть из памяти то, что я знал о конверте. У меня было множество дел, настоятельно требовавших внимания, но я не мог ни за что взяться, поскольку прежде всего следовало хорошенько подумать.

С книгой в руках я растянулся на постели, но, механически пробежав несколько страниц, понял, что не могу сосредоточиться. Мой номер стал казаться мне еще более маленьким, чем был на самом деле, потолок и стены словно наваливались на меня. Я вышел на улицу, погулял, заглянул в несколько баров и в каждом чуточку выпил. Начал я с «Клетки попугая», по ту сторону улицы, затем посетил еще несколько заведений. По пути я перехватил в ларьке пару сандвичей. Под конец я обосновался в баре Армстронга и все еще находился там, когда Трина закончила смену. Я пригласил ее присесть рядом и предложил выпить.

— Но только одну порцию, Мэт. Мне надо еще кое-где побывать и кое-кого повидать.

— И мне тоже, но я не хочу никуда идти и не хочу никого видеть.

— Мне кажется, ты уже успел как следует набраться.

— Может, ты и права.

Я подошел к стойке и взял бокалы с неразбавленным бурбоном для себя, водкой и тоником для Трины. Когда я вернулся к столу, она подняла бокал.

— За что будем пить? За торжество справедливости?

— Ты и впрямь намерена ограничиться одной порцией?

— Это все, что я могу себе позволить. И то с большим трудом.

— Тогда выпьем лучше за отсутствующих друзей.

Глава третья

Вообще-то мне не нужно было вскрывать конверт, чтобы узнать, что в нем находится. Когда человек, который всю жизнь зашибал деньги, подслушивая чужие разговоры, неожиданно начинает щеголять в трехсотдолларовом костюме, совсем нетрудно догадаться, что с ним произошло.

Орел-Решка, как я знал, всегда торговал какой-то не слишком важной информацией, но, видимо, набрел на золотую жилу. Скорее всего от продажи информации он перешел к торговле молчанием. Шантажисты зашибают больше, чем простые стукачи, потому что их товар можно толкнуть не один, а несколько раз, а порой им можно торговать всю жизнь.

Беда только, что жизнь того, кто владеет подобной информацией, имеет склонность укорачиваться. С того времени, как Орел-Решка стал преуспевать, беды просто посыпались на него. Сначала рак с метастазами, затем — проломленный череп и наконец длительное купание в холодной воде.

Всякий вымогатель, как известно, нуждается в подстраховке. У него должны быть в запасе какие-то веские аргументы, способные удержать жертву шантажа от естественного стремления покончить с ним. У кого-нибудь — адвоката, подруги, любого другого человека — должны в потайном месте храниться дубликаты документов, которые использует шантажист. В случае его преждевременной смерти эти свидетельства посылают в полицию, и зловонная бомба взрывается. Вымогатели непременно предупреждают свою жертву о дополнительных опасностях, угрожающих ей. Иногда, правда, шантажист вынужден обходиться без сообщников, избегая хранить в тайнике какие-либо улики, поскольку они порой представляют собой большую опасность для всех сторон. В таком случае ему приходится ограничиваться угрозами, просто-напросто блефовать. Случается, что жертва верит его угрозам, но так бывает далеко не всегда.

Орел-Решка, наверное, с самого начала предупредил свою жертву о существовании магического конверта. Еще в феврале у него стали сдавать нервы. Он решил, что кто-то, вероятно, попытается его убрать, а возможно, уже приступил к выполнению этого плана. Вот тогда-то он и приготовил этот конверт. Конечно, таким образом он не мог полностью обеспечить свою безопасность: ведь он хорошо знал, что нельзя избавить человека от покушения на его жизнь, если уж кто-то задумал предпринять нечто подобное.

Хотя он обычно промышлял по мелочам, он все же был профессионалом. А профессионал в таких случаях не паникует. Держит себя в руках.

А теперь, когда я был вынужден вскрыть конверт, его проблема стала и моей проблемой. Ознакомившись с документами, я понял: Орел-Решка подозревал, что кто-то решил с ним расправиться, но вот кто именно — этого он не знал.

Начал я с письма, собственноручно отпечатанного Орлом-Решкой. Естественно было предположить, что за свою жизнь он украл больше пишущих машинок, чем смог продать, и поэтому оставил одну себе. Судя по письму, пользовался он ею нечасто. Множество забитых слов и фраз, разрывы между буквами и, конечно же, уйма орфографических ошибок. Привожу его вкратце:

«Мэт!

Если ты читаешь эту мою писанину, значит, я упокойник. Я надеялся, что все, может, как-нибудь обойдется, да, видать, не обошлось. Вчера кто-то пытался раздавить меня машиной. Еле жив остался.