Тополиная Роща (рассказы) - Борис Ряховский

Утром Федот вновь спускался в выработку; он уж углубился на два человеческих роста, укрепил навес. Бил киркой землю, твердил себе: "Не уйду из урочища, не уйду".

Мужики сжалились, выдали в задаток еще мешок муки и мешок пшена. Федот вернулся в урочище, а следом в тот же день - Жуматай с перебитой рукой, на коне. Пригнал пяток овец и корову. Конь был не его, а корова не федотовская.

Жуматай не рассказывал ничего, мрачно нянчил перебитую руку. Знал Федот, что теперь нет Жуматаю возврата в свой аул, и наверняка не в одном Кумаре тут причина. Что крепко прижала их друг к другу жизнь, не оторвать.

Когда пытался бай Кумар наскоком согнать Федота с починка в урочище, его подручный, похваляясь своей ловкостью, на скаку выдергивал из земли тополиные черенки. Одним таким черенком он стегал товарищей, дурачился, а те вырвали черенок, сломали и бросили в степи.

При падении черенок пробил куст перекати-поля, ткнулся обрывками корешков в гладкую глину, где выступила соль, колкая, как битое стекло.

Под ветром обломился стебель перекати-поля. Травяной шар проскакал мимо колодца - там Жуматай поил овец, - проскочил между юртой и дерновушкой и влетел в песчаную яму под берегом.

На дне ямы стояла лужица, след высохшей речки. Засорена была лужица мертвыми мошками, крошевом сухих трав, степной пылью. Черенок угодил в воду обрывками корешков.

Проходил мимо Федот, подивился: что там зеленеет внутри? Поддел ногой шар и увидел черенок с острыми ушками листьев.

- Чо тут брезжитца, родимый? - спросил весело Федот. - Ну, живи!..

Жгли голую степь ледяные ветры. Налетали метели и уносились, волоча хвосты поземок. Жались друг к другу дерновушка и юрта, обложенная для тепла связками камыша.

Сошли снега, заиграла новорожденная река в солнце. Черенок пустил несколько веточек - он стал топольком.

Речка оживала час от часу, появились в ней червячки, личинки, рачки и водоросли. Рыба кинулась из озер в речку метать икру, оставила на отмелях, в заводях, на корягах студенистые комки и ленты. Вывелись мальки, искорками засверкали в воде.

Между тем вешняя вода ушла вниз, к озерам. Дно заводей обнажилось, окаменело под солнцем. Несло жаром от горячих галечниковых отмелей, от сухой глины берегов.

Метались по мелям окуни, нарядные, как петухи, их спинные плавники с колючками высовывались из воды. В омутках было черно: теснились белые, с желтоватым брюшком и желтыми плавничками ельцы, и пескари, и голавли.

Прилетели вороны, забегали по мелям. Удирали от них рыбешки, тянули шнурки следов по мучнисто-глинистому дну. Вороны ловко хватали рыбешек поперек живота. Скоро берег стал бел от рыбьей чешуи.

Прибежала лисица, спустилась в ямку, завозилась. Черный илистый кисель, выплескиваясь, оставлял на песке рыбешек.

Лисица, горбясь, зло поглядывая на ворон, металась среди прыгающих по песку рыб, глотала добычу, давилась, харкала. Объелась и уснула тут же. К вечеру лисица очнулась, обошла, позевывая, грязную яму с крестиками вороньих следов, поднялась по берегу и исчезла.

Тополек оживлял речную долину, под ветром похлопывал листьями. Ручеек шнурочком поблескивал в гальках и был так слаб, что едва волочил лоскуточки ила.

Спустился по берегу Федот с лопатой, вырыл яму в дне омутка. Набралось в яму воды мало-помалу. Таскали ведрами наверх - там месили глину, делали саман: строились Федот и Жуматай.

Ранней весной, еще листья не появились, тополь выкинул сережки. Ветер опылил их.

Семя тополя с маковое зернышко - летучка, пучок волосиков, несет его по воздуху. Тряс ветер тополь, хлопьями срывал семена. Кружилась над долиной пушистая метель. Набивались семена в складки берега, в сыром песке пускали корешки.

К осени пустынные прежде пески ощетинились прутиками.

По весне дикую полую воду в этом месте стиснуло берегами - их пески схватили корни тополя и тополиного подроста. Вода пошла водоворотами, вырыла в русле промоины и ямы.

В урочище поселились пять семей "неустроенных переселенцев" - так назывались не получившие наделов - и две семьи казахов-издольщиков. Наделы нарезал сам Кумар, он торопился: в урочище пытались поселиться его бедные сородичи. Аренду Кумар установил небывало высокую по здешним местам, указывая на Федота и Жуматая: "Они платят, а вы чем лучше?"

Кумар сулил освободить своих арендаторов от обираловки "добровольного пожертвования" на нужды армии. Бай стал к тому времени волостным управителем.

Прибежали к тополю ребятишки из поселка, прыгали с нижней ветки, кричали:

- Глубоко, аж с ручками!

Вечером пришли к тополю мужики. Федот отыскал камень. Ухватил его покрепче и вошел в воду. На середине речки вода скрыла его с головой. Мужики стояли над тополем, глядели, как бежит со дна цепочка пузырей. Шумно всплеснуло у них под ногами, раздалась вода, вышел Федот с камнем в руках.

- Стоит плотинку поставить, работа не пропадет?

- Не пропадет, - сказал Федот и погладил ствол тополя. - Черный стал осокорь. Матереет...

Насыпали из камня и гальки плотинку в горловине плеса. Держала плотинка воду, берегла.

В жаркий июльский день по глинистому откосу берега спустилась лиса, спугнула ворон и подошла к воде. Близ берега гуляла стая голавлей, лениво шевелила красными кистями хвостов. Глядели на лису без испуга ядрышки их глаз, вправленные в жестяные ободки.

Лиса полакала воды, постояла на плотинке и побежала вдоль ручейка по голому горячему руслу.

За речкой взлетит саранчук, вспыхнут в солнце его слюдяные крылья. С тополя сорвется кобчик, стрелой просвистит над долиной, - щелчок, хруст, и вновь кобчик на верхушке тополя. Веер саранчового крыла, взблескивая, опускается на землю.

Поселенцы вспахали поля, разбили огороды и бахчи. Полевки, суслики стали селиться близ ухоженных участков. Налетали на зелень прожорливые майские жуки и саранча. Федот поставил на краю своего поля шест с перекладиной и переманил кобчика.

Теперь кобчик охотился на полях и огородах. Нырял с шеста в гущу пшеницы. Писк мыши - и птица, не коснувшись земли, неслась за реку с добычей в когтях: птенцы подрастали, их рты были разинуты с утра.

Тополиные корни могучей грибницей уходили вглубь и вширь, гнали соки по стволу, обтянутому черной трещиноватой корой.

Дерево растет макушкой, потому гнезда кобчиков со временем оказались в глубине кроны. Теперь кобчики жили как бы в нижнем этаже.

В ту весну, когда обильно роился комар, густо летел майский жук и мотылек с бархатными крылышками, из верхов кроны донеслось мяуканье рассерженной кошки. Кобчик, что сидел на выступавшей ветви и охотился на майских жуков, оставил свое занятие, встревоженный кошачьим мяуканьем, но высмотрел в листве лишь золотистую, с черным птицу. Гнездо ее, мягкая корзиночка, висело в развилине ветвей.

Поутру оттуда же, сверху, донеслась плавная, долгая песня.

Ближнее поле бороновали Федот и его младший сын. Федот остановил лошадь, поднял голову. Мальчик тоже остановил свою лошадь, побежал, прыгая через земляные комья, к отцу, закричал:

- Чо, опять твой стригунок вожжу затоптал?..

Федот махнул ему:

- Молчи! - И показал на ухо: - Слушай!

Птица закончила свою песню плавным, округляющим звуком.

- Иволга... - сказал Федот. - Будто дома побывал.

- А что твоя иволга? У нас в степи вон сколько птиц: удоды, вороны, беркуты...

- "Удоды, вороны"! - передразнил Федот. - Разве то певцы?.. Козлодеры!

Он очистил зубья бороны от навязших корневищ и трав, примял ворох ногой и тронул стригунка вожжой. Тот заплясал на месте.

- Ври, ври!.. Какой двухлеток борону не потянет?.. - проворчал Федот и стегнул стригунка вожжой.

Вновь запела иволга. Федот вытянул шею, поворотясь к осокорю лицом, но тут стригунок дернул борону.

Тополиный подрост на том берегу вытянулся. Сомкнулись над водой кроны тополей и подроста, закрыли воду от солнца, от ветра.

Поселок рос, стали нарезать усадьбы в сторону речки. В тополином подросте по берегам хозяева рубили колья, огораживали усадьбы. По весне колья пускали побеги. К тому времени, когда поселок вышел на берега речки, тополя у колодца, береговые тополя и тополя, выросшие из кольев, соединились в тополиную рощу. Шатром роща накрыла поселок.

Записали поселок под русским названием "Тополиная Роща".

Несется по степи вихрь. Обрастает мусором, перескакивает

овраги, выбегает на увалы и красуется там грязным чучелом.

Налетит, ударит в рощу с разгона. Страшна его сила. С

хрустом ломаются ветви, тучей взлетит сорванная листва. Просядут

кроны под тяжестью вихря, со звоном вылетит на веранде стекло,

петух с задранным хвостом промчит через двор с криком "Куда,

куда!" и воткнется головой в куст. Выпрямляясь, ахнут тополя,

рассекут вихрь. Он осыплется песком и сухой горячей пылью. Долго

еще гудят стекла в домах.

В наше время седьмой по счету внук Федота Первушина - стало быть, я, учитель литературы в поселке Роща, - съездил на дедову родину, на Урал.