Охватить всё. Поиск - Виктор-Яросвет

– Как я сюда попал?.. спросил её, – вроде не сюда все собирались?..

– Я увела тебя оттуда.

– Зачем?

– А ты не помнишь?

– Нет… – в душе у Елисея только омерзение и ненависть к себе.

– Вырвала тебя из этой обители разврата.

– А ты не из этой обители?.. и я?.. разве не мы её создали?.. Всю деревню трясёт от наших похождений.

Люда промолчала, задумавшись о чём-то. Немного погодя, встала и стала одеваться. Он видел, как она неохотно прикрывает своё нагое тело… почему?.. потому что хороша?.. Женщина будто почувствовала его немой вопрос, наклонилась и поцеловала нежно. Халат был не застёгнут, и он просто уткнулся в её чарующие груди, как младенец… хотелось плакать и больше ничего.

– Ты появился и всем, кого встречаешь, даришь свободу, необъятность…

– Распущенность, разврат, измену… – перебил Людмилу Елисей.

– Наверное – не возражала Люда, – но, видимо, пока мы так свободу понимаем.

– Вы? Может ты?.. и я… – но не хотелось продолжать, просто спросил: – а ты почему спишь на полу?

– Так выгнал ночью…

Елисей смутился, даже покраснел, пробурчал невнятно:

– Чё послушалась?.. выгнала бы, да и всё меня, твой ведь дом.

Но Люда будто забыла сразу, о другом заговорила:

– Тебя вчера мужики искали.

– Зачем?

– Зарубить грозились, искали-и…

– Искали, значит, не хотели зарубить, искали, значит, найти боялись… – философски сделал вывод Елисей.

Он поднялся, стал быстро одеваться. Надо было ещё домой заскочить, успокоить родителей и топать на работу.

– Ты всё-таки осторожней. На тебя и так смотрят, как на самого страшного врага. Ты ко мне приходи, я разведёнка, обласкаю, накормлю и напою.

Елисей будто внимания не обратил на её слова. Её глаза и так всё выражали. Не понимал, за что к нему внимание такое. В её глазах светилась просьба, она боялась потерять то состояние свободы, что он ей подарил.

– Говоришь, дарю свободу, а сама готова быть рабыней.

– Только у тебя. Мне ничего не надо, только те мгновенья, что дарить умеешь. Хватит мне. Пусть будет, сколько будет.

– Странно!.. обычно замуж все желают выйти, даже от мужей сбежать готовы… или не достоин я?

– Достоин!.. ты достоин королевы, только знаю я, что для тебя важней свобода… даже важней любви, потому и хочу поймать хоть то, что успеваю.

– Умна!.. Приду вечером, раз объяснения не требуешь моих поступков.

– А если бы потребовала?.. – в надежде смотрела на него.

– Я сам не знаю, потому и объяснять не стану.

За разговором Елисей оделся незаметно, встал, ей помог подняться, как-то грустно посмотрел:

– Пойду я, Люда.

Перед выходом остановился и спросил:

– Как думаешь, почему меня мужики не жалуют?.. не все же жёны купаться ночью ходят… – он улыбнулся как-то загадочно, – ты ведь женщина, знать должна.

Люда посмотрела на него по матерински, да и так была старше лет на пять…

– Скажу, а ты подумай. С тобой купаться не все ходят, разумеется, но все хотят… не обязательно с тобой, но чтобы вот так, свободно.

– А с мужем чё, сходить нельзя?

– Не знаю, – пожала плечами Люда.

– Чудно-о!.. а я то здесь при чём?.. никого вроде не вытаскиваю силой из постели, да и сам не прыгаю ко всем подряд?.. Надо пить завязывать – подвёл итог.

– Понятно, что водка виновата…

Елисей понял, что она уже иронизирует, решил немного озадачить…

– Скажи, а ты могла бы от меня всю вселенную в дар получить?

Ответа ждать не стал, а вышел на улицу, которая встретила его утренней свежестью августовского дня, вымывая из сознанья всё похмелье. Первое, кого увидел, это своего отца на другой стороне улицы. Он шёл неспешно и осторожно, будто боялся, что кто-нибудь его увидит. Понял, что ему стыдно за него, ведь в деревне всё и всем известно, а он ему отец. Опять у Елисея сердце заболело… «Они переживают, боятся за него». По своей молодости он ещё не понимал, как больно видеть неустроенность своих детей, но понимал и то, что он ломает в них, прежде всего, ту сложившуюся в деревне роль их семьи, фамилии, что им определили. Кто определил?.. Это не важно, он просто ломает, даже не задумываясь ни о чём.

Лет пять тому, чаще его ломали, сейчас он сильным стал, и это навело его на мысль, что правильно он делает, что жить спокойно не даёт, пора менять систему жизни по заслугам или недостаткам предков. Это осознание подняло настроенье, и он полностью оправившись от похмельного синдрома, направился к отцу. Хотелось успокоить добрым словом, пообещать исправиться, он поймёт, конечно, что не изменится сыночек, но будет рад всё равно.

На улице безлюдно почти было, а те немногие, что были, внимания не обращали или прятали глаза, будто не он, а они в чём-то виноваты. Вдруг перед ним, как из-под земли появился Фёдор, маленький нудный мужичок, бобыль. Вспомнил, что этот Федя к Людмиле клинья подбивает или не к ней?.. не важно…

– Привет, Федя.

Тот не ответил, озирался только затравленно вокруг, потом процедил сквозь зубы:

– Пришибу тебя, урод, если ещё хоть раз появишься у Людки.

Елисей опешил, но подумал, что может и не следовало ему появляться… может у них что-то и получилось бы… но она ведь тоже человек.

– Ты за неё решил или только за себя?.. но всё равно, привет!.. Мужик с утра к удаче!.. а злой мужик, видать, к двойной удаче. – Он улыбнулся – топор прихватить не забудь.

Он знал, что не найдут его, не пришибут. Те, кто обещает, могут только угрожать, на большее просто не способны. Знал, что к вечеру Федя напьётся и зароется в какую нить нору. Такие люди на поступки не способны. Просто обошёл его, как столб, направился к отцу, вместе с ним отправились домой. На них, конечно же, никто внимания не обращал.

Елисея всегда удивлял один момент, что когда скрываешься или скрываешь что-то, что-то делаешь не то, как принято в деревне, то это таинство всегда известно всем и, главное, в мельчайших подробностях. Он даже гордился своими селянами, их талантом художественного оформления сплетен, как и любых событий. Не забывали рассказать и о причудах природы, мерцающем свете луны или жгучем свете солнца, чтобы событие обрело правдивость и значение.

На такие разговоры он не обижался. Напротив, зажигало и побуждало к открытым действиям, как вызов разговорам. Но за такие открытые дела селяне мстили, ведь у них отнимали возможность творчества в процессе сюжета обсуждения. Так и сегодня, он почти ничего не помнит, но к вечеру ему же всё про него расскажут, и он поверит в это, себя возлюбит или возненавидит, но и эти чувства только для того, чтобы опять напиться с «горя» или с «радости» и, в очередной раз пережить «Иронию судьбы»… в масштабах маленькой деревни.

Многие селяне просто ненавидели его, осуждали, но в этом осуждении он не видел осужденья. Скорее зависть, восхищенье, ожиданье чего-то нового, непредсказуемого даже, как купание ночное в голом виде. Он был холост и не обязан ничему и никому, мог свободно флиртовать, шутить, был скованно раскован, порой вульгарен чуть, но не злой и потому женщины позволяли ему немного больше того, что не входило в рамки нравственности и морали маленькой деревни. Он никак не понимал, почему забывают мужики, что и женщинам, кроме супружеских обязанностей нужна ещё и нежность, ласка, чувственность, романтика и восхищенье их фигурой, магнетизмом, красотой.

Чаще такие нежности проходят в течение года после замужества или ещё раньше исчезают. Женщина становится без ласки бабой, самкой, в лучшем случаи, матерью детей, и жизнь замирает будто, обливается душа слезами. Сначала душа пытается противиться, но после, смирившись, замирает.

Вдруг появляется свежий родничок живой водицы!.. Вот здесь-то начинаются все беды. Одни бегут, чтобы умыться, почувствовать прохладу родничка, другие, чтобы отдохнуть в его журчанье, но есть и третьи… Эти неряхи, они не любят чистую водичку, не любят перемен, и потому всеми силами пытаются избавиться от родничка, грязью забросать или подсыпать яда в виде осужденья, сплетен или прямого нападенья. Конечно, родничок очистится со временем, только журчанье станет тихим, ровным, без звона хрусталя, а сама водичка помутнеет. В таких случаях родничок порою пробивается наружу, но не чистота, а всё дерьмо всплывает.

Ощущение, возникшее при пробуждении, целый день не проходило, ощущение, что он всю вселенную держит на руках. Эта вселенная, которую определил в образе Жар птицы, сверкала в виде изумительного бриллианта капелькой росы в преддверии рассвета. Непривычно было то, что эта капля осознавалась и чувствовалась бесконечной. Такая же маленькая, как росинка и бесконечная, как тысячи вселенных.

Воображенье было развито у Елисея, но оно нЕ было каким-то хаотичным, а управляемым и добрым. В бога он не верил, но верил в себя, понимал, что всё, что есть вокруг, что происходит, не происходит просто так, а только от него зависит, поэтому в своих ошибках или достижениях не винил никого, кроме себя, да и себя винить не видел смысла. Какой смысл виниться, каяться за то, что уже произошло и не вернётся?.. Не лучше ли понять ошибку, чтобы вновь не повторить?