Токсичный компонент - Иван Панкратов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Только не говори мне, что кто-то поступает, – с ходу заявил Небельский. – Совсем не до этого. Терапевт приволок инфаркт, только закончил с ним работать.
– «Я к вам, профессор, и вот по какому поводу», – покачал головой Добровольский, цитируя «Собачье сердце». – Внизу бабка с кровати упала – помоги поднять. Чувствую, что я с Замирой в четыре руки такой подвиг не потяну.
– Лишь бы не наркоз, – сказал Небельский. – Там перчатки дадут?
Максим кивнул. Они спустились вниз, в гнойную хирургию.
Диспозиция оказалась следующая: в первой палате на четыре койки точно в центре на полу сидела довольно грузная бабуля лет восьмидесяти в одной ночнушке, с растрёпанными волосами. Спиной она опиралась на кровать. Рядом стояла наполовину початая бутылка минералки. Правая нога у бабули отсутствовала.
Все кровати были заняты соседками примерно одного с бабушкой возраста. Соседки мрачно смотрели из-под одеял на происходящее, выражая недовольство включённым светом и нерасторопностью персонала. Добровольский помнил, что сюда чаще всего складывали пациентов с гангренами любого происхождения, будь то диабет или атеросклероз. Могла измениться лишь гендерная ориентация палаты. Либо деды, либо бабушки.
– Ноги нет – уже легче, – тихо сказал Небельский.
– Соглашусь, – кивнул Максим. – Где Замира? – спросил он чуть громче.
– Здесь, доктор, здесь, – из процедурной прибежала медсестра. – Ой, здравствуйте, – кивнула она Небельскому. – Простите, что разбудила.
– Как она вообще на полу оказалась? – спросил Константин. – Тут же перила должны быть в кровать вставлены. Я эту бабулю помню, Науменко её фамилия, она ещё у нас в первый день после операции всё куда-то собиралась. Когда переводили её, то предупреждали – надзор за ней нужен.
– Она перила выдёргивает, – буркнула одна из пациенток с кровати у двери. – И откуда только силы берутся. Выдёргивает и встать хочет. Говорит, ей позвонить надо.
– Надо, – с пола подтвердила бабуля. – Надо позвонить. Внучка давно не приходила, а у меня дома четыре котика.
– Какие котики?! – возмутилась у окна другая соседка; одеяло на её кровати недвусмысленно указывало на отсутствие обеих ног. – Нет у неё никаких котиков. И внучку никто ни разу не видел! А сама она из какого-то дома престарелых. Из ума просто выжила. Нам и так несладко, ещё и это чудо по ночам цирк устраивает!
– Общий возраст обитателей палаты – лет четыреста, – шепнул Небельский Максиму. – И ещё друг с другом без конца воюют. Ладно, что разговоры разговаривать! – добавил он для всех в палате. – Максим Петрович, мы с тобой под мышки возьмём, а Замира с санитаркой в нужный момент кровать под неё толкнут, чтобы села.
Они надели протянутые медсестрой перчатки, пристроились в двух сторон от Науменко, примерились так, чтобы не порвать и без того ветхую ночнушку, и на счёт «три» потянули вверх. Примерно через пару секунд Добровольскому захотелось бросить это безнадёжное мероприятие, но что-то скрипнуло – и бабуля приземлилась точно на кровать, хоть и на самый край.
Спина сказала Максиму: «Спасибо, но больше не пытайся!» Они с Костей аккуратно повалили бабушку на бок, а потом вместе с простыней подтянули на середину кровати. Замира тут же снова воткнула в пазы перила с той стороны, куда Науменко пыталась вставать.
– Ну-ка стойте! – громко сказала бабушка. – Подойди сюда.
И она ткнула пальцем в Добровольского. Максим пожал плечами и приблизился к кровати. Науменко засунула руку под подушку, вытащила что-то вроде косметички, медленно расстегнула «молнию» и достала оттуда пятьдесят рублей.
– Вот, – она точным движением опустила смятую в комок купюру в карман Добровольского. – Это тебе.
Максим оттопырил карман, взглянул. Потом достал деньги и положил бабушке на кровать рядом с подушкой.
– Сколько там? – спросил Небельский. – Пятьдесят? Хороший бизнес. Поднял бабушку ночью – пятьдесят рубликов в кассу.
Науменко нахмурилась и засопела, потом сумела снова достать деньги и протянуть их Максиму.
– Возьмите, – шепнула из-за спины Замира. – А то я у неё потом до утра давление не собью.
Добровольский посмотрел на медсестру, желая убедиться, серьёзно ли она это говорит. Потом взял деньги и убрал в карман хирургического костюма.
– Не та сумма, чтобы переживать, – покачал головой, выходя из палаты, Небельский. – Сахар купишь в ординаторскую.
Уходя, Добровольский выключил в палате свет. За спиной раздалось «Наконец-то!» и скрипнуло несколько кроватей.
Когда Максим вернулся в ординаторскую, было четыре сорок. Спать осталось чуть больше полутора часов – если ничего не произойдёт. Сунул руку в карман, достал смятый полтинник, бросил его на стол и присел на разложенный диван.
– Все в порядке? – услышал он за спиной тихий голос.
– Так, внутренние мелкие проблемы, – ответил Максим. – Ничего серьёзного. Бабушку с пола поднимали. Всего лишь центнер живого веса. Что-то типа «Здравствуй, грыжа!».
Они помолчали, а потом он вдруг сказал:
– Знаешь, кем я себя сейчас чувствую?
– Кем?
– Не поверишь.
– Поверю во что угодно.
– Есть такая профессия выдуманная – переворачиватель пингвинов. То есть до сегодняшнего дня я знал, что она выдуманная, а сейчас понял, что это я и есть. Они все падают, падают, а я их поднимаю и переворачиваю.
– Кто все? Ты о чём? – Его спины коснулись тонкие тёплые пальцы.
Максим засопел, недовольный непониманием его метафоры.
– Есть такой миф про Антарктиду. Когда пролетает вертолёт над пингвинами, они запрокидывают головы посмотреть на него и падают на спину, а встать обратно не могут. И на полярных станциях есть специальные люди – переворачиватели пингвинов. Они выходят и помогают им встать.
– А при чём здесь ты?
Добровольский почувствовал, что если он начнёт сейчас объяснять, то до утра времени на это точно не хватит. Он вздохнул, скрипнул зубами – и сдержался.
Наступила тишина. Было слышно, как тикают часы над дверью в ординаторскую и где-то плачет ребёнок. Максим в этой паузе медленно, с каждым щелчком секундной стрелки осмысливал произнесённое, его собеседница – услышанное. Потом она спросила:
– Спать будешь?
– Если получится.
– А если не получится?
Он оглянулся и покачал головой.
– Получится, уж поверь.
Он прилёг, натянул одеяло, почувствовал женское тело. Несмотря на вполне здоровые инстинкты, глаза его сами стали закрываться; он ощутил некое подобие сонного паралича, когда ты ещё здесь, в реальности, но уже не в состоянии пошевелить ни рукой, ни ногой. Женщина рядом повернулась к нему, обняла, погладила, провела пальцем по редеющим волосам.
