Дурдом – это мы - Галина Марченко

Виктория Леопольдовна и Роза уже заканчивали своё короткое чаепитие, когда на столе захрипел селектор и голос Мамеда Мамедовича, искажённый, но всё же узнаваемый, заставил всех присутствующих умолкнуть.

– Здравствуйте, Виктория Леопольдовна.

– Доброе утро, профессор.

– Как дела, как здоровье?

– Спасибо, Мамед Мамедович.

– Как там новый больной?

– Он спит под музизазином.

Мамуля уловил в интонации невидимой собеседницы тревогу.

– Подойти, посмотреть его, да, Виктория Леопольдовна?

– Было бы очень хорошо, Мамед Мамедович.

«Бессовестный», – под нос себе выругалась Вера. Роза кисло взглянула на Вику: «Сейчас всё на нас свалит». Всё трое уставились в окно. Из-за нарядной, увитой цветами загородки, окружающей подвальную кафедральную лестницу, появилась благородная голова Мамули, в тёмных кудрях, с мерцающей между ними лысиной, в тёмных очках, затем вся его высокая узковатая фигура в белом халате, больше похожем на элегантный плащ. Профессор размашисто и быстро пересёк дворик. К тому моменту, когда он появился в отделении, Роза и Вика уже траурно стояли у постели больного.

Скрыв дрожь, пробившую его, едва взглянул он на неподвижное тело, Мамуля наклонился, взял пульс. Вера Ивановна уже стояла рядом со шприцем наготове.

– Кордиамин, Мамед Мамедович.

– Давайте, Вера. Роза Марковна, займитесь, это моя просьба. Что надо, преднизолон, систему – пошлите кого-нибудь, я дам.

Чуть позже, сидя у Вики в ординаторской (а Роза с Верой хлопотали возле больного), Мамуля доверительно говорил ей:

– Я ужасно, ужасно загружен. Вчера меня ждали в одном месте, сложная консультация. Просто не в силах всё охватить, постарел уже.

Он обернул лицо в сторону вошедшей Розы.

– Да и нам пора уже на помойку, мы же не помолодели, Мамед Мамедович, – ядовито отозвалась Роза.

– Что вы, Роза-ханум, вы хоть куда, грех вам жаловаться. – Сейчас Мамуля готов был стерпеть и более откровенный выпад, тем более, что тон был у Розы бодрый, агрессивный. Значит, дела не так плохи, больной не безнадёжен. – Спасём, Роза Марковна, не дадим умереть. Проснётся и выйдет из психоза, не в первый раз.

Он подмигнул Фане, которая, как всегда, с солидным опозданием скользнула в кабинет.

– Что делиранту нужно? – сон, сердечные и… и уход, – он запнулся, забыв третье слово, тоже на «с» из известной врачебной поговорки.

– Так я на вас полагаюсь, Роза Марковна. – Мамуля встал, прошёл к двери. – Родственники сегодня к вам подойдут.

Роза вскочила вслед за ним, снова направилась к больному. Тот уже перестал быть таким бледно-жёлтым, признаки жизни появились в его облике. Вернулась в кабинет Роза полная активности, возмущения, агрессии.

– Старый пердун, сука, сволочь! – все три «с» были налицо. – Чуть не угробил мальчишку! «Проснётся и выйдет из психоза»! Если б нас не было, мог бы уже личное кладбище иметь, убийца! Делирий не распознал, маразматик, а бабки умеет загребать!

– Ну не рычи, Роза. Это ведь наша обязанность.

– Дерьмо за ним подтирать?

Роза пнула ногой стул, досталось и мусорной корзинке. Весь мусор, набросанный туда с понедельника (не убирают, собаки), веером рассыпался по полу. Фаня, только что удобно расположившаяся завтракать, в негодовании вскочила и выбежала в коридор:

– Соня, Эля, идите, уберите, я не могу так работать!

Пронзительный Фанин крик оторвал взгляд Веры Ивановны от капельницы, поверх очков она перевела его на Фаню:

– Успокойтесь, Фанечка, вы молоденькая, берегите нервы.

– Не смейте вопить в коридоре, Франгиз. тут психиатрическая клиника, а не проходной двор, – Виктория Леопольдовна, несмотря на строгий свой тон, в душе усмехалась. Ясно было, отчего взъярилась Фанечка.

Злобно сверкнув накрашенным глазом в сторону Виктории, Фаня рванулась к выходу – к подруге в лабораторию, успокоиться.

Время текло, капля за каплей жидкость из флакона переливалась в вену больного. Смуглая грудь, наполовину прикрытая простынёй, тихо, но отчётливо дышала, а лицо было просто спящим. Азраил незримо исчез из-под высокого куполообразного потолка. Осталось лишь сероватое пятно на белой извёстке.

Сегодня было ещё одно дело к профессору. Виктория Леопольдовна нажала кнопку селектора, прокашлялась:

– Извините, Мамед Мамедович, я не успела вам сказать. У нас один больной недиагносцированный к вам на консультацию.

Речь шла о Зауре, космическом пришельце.

– Хорошо. Можно через час, – сказал Мамуля. – Или вот что. Давайте, если не срочно, перенесём на следующую неделю. Можно в понедельник.

– Спасибо, Мамед Мамедович.

Мамуля хотел сегодня уйти пораньше, нужно было.

А Роза Марковна снова вызвала Заура в кабинет, на беседу.

– Ну, расскажи, Заурчик, почему ты здесь, что с тобой было.

– Алкогольный психоз, – отвечал Заур, который уже ознакомился со здешними порядками.

– Ты был просто выпивши. Но алкогольного психоза у тебя не было, ты не алкоголик. Что ты тогда говорил, ты помнишь?

Заур улыбнулся.

– Хотите, чтобы я вам рассказал? Вы же не верите во всю эту парапсихологию.

– Постарайся меня убедить. Ты что же, экстрасенс, читаешь мысли или умеешь лечить? Расскажи.

В кабинет заглянула Соня.

– Виктория Леопольдовна, вас в приёмную к телефону.

Виктория вышла.

– Роза Марковна, как вы считаете, есть ли бессмертная душа?

– Боюсь, что нет.

– А с чем же вы тогда работаете? Если нет души, то нет и душевных болезней.

– Есть душа, Заур. Это психика человека. Мы лечим психические расстройства.

– Душа – это не психика. Душа – это продукт мозга. Мозг строит её всю жизнь. А когда человеческое тело исчерпается, постареет, износится, душа, наоборот, созреет, обретёт способность существовать без мозга, в своей собственной форме.

– Как же ты её ощущаешь? – Роза гнула своё. – Ты видел её, слышал её голос?

– Никаких «голосов» я не слышу. А ощущать душу может только другая душа. У вас, психиатров, это профессиональное.

– Но душа есть не у всех, – почему-то сказала вдруг Роза.

– Да, конечно. Есть неразвитые, неполноценные, уродливые души. Они не способны перейти к самостоятельному существованию. Они исчезают вместе с телом. А вот самоубийца, например, губит и свою бессмертную душу, когда раньше времени уничтожает своё тело.

– Ну хорошо. А какая же твоя роль, ты контактируешь с этими душами, общаешься с ними?

– Не в этом дело. Просто я сам – это душа в вашей телесной оболочке, я просто попал сюда и должен потом лететь дальше.

– Значит, твоё тело – это искусственная оболочка?

– Да, как дорожная одежда для моей души.

– А ты мог бы жениться, иметь детей?

– Иметь детей? Не знаю. Наверное, нет. Ведь вы не ждёте, что на вашей шубе начнёт отрастать шерсть.

– Значит, «голоса» ты не слышишь, ни с кем не общаешься, но являешься представителем потустороннего мира?

– Путешественником. У меня здесь нет ни дома, ни родных. Я не вписан ни в какие списки, я не числюсь нигде. Я вне вашей жизни.

Тихо скрипнула дверь. Это явилась от подруги Франгиз. Села тихонько за стол, убрала разложенные с утра вещи – термос, невостребованный свёрток с бутербродами, раскрыла историю болезни, начала что-то писать.

– Что ж, иди, Заур. В понедельник покажем тебя профессору, выставим диагноз. А там посмотрим.

– Спасибо, доктор.

– Шизофрения у него, а никакой не алкогольный психоз, да, Роза-ханум? – сказала Фаня.

– Не знаю, Фанечка. Не разберусь пока, не дотягивает он до Блёйлера. Схизиса нет.

– Да выпустить его, и дело с концом. Не больнее он нас с вами, – оказалось, Вера Ивановна, со своим журналом всё это время сидела в Викином углу за шкафом.

– Мы с вами, Вера, уж точно не здоровее него, на старости лет, – отозвалась Роза, но тут же прикусила язык – в дверях, в окружении санитарок, стоял её любимый человек, молодой (по сравнению с ней) и красивый Анатолий Багирович, зам. главврача, или просто завхоз. На этот раз не хозяйственные соображения привели Анатоля сюда, а надежда увидеть Розу и наметить пути примирения, после очередной ссоры. Общаясь с психиатрами столько лет, он научился, как они, по интонации своего собеседника, по взгляду, по лёгким непроизвольным движениям угадать его мысли.

Что связало его с Розой? А кто поймёт, как протягиваются нити между сердцами, как они связываются в узелки, почему они рвутся?