Искусство говорить на суде - Герман Де Бетс

Он писал, рассказывали мне, восемь речей, но произносил девятую. И эта девятая речь, которую он импровизировал в самом заседании, была наиболее прекрасной, поражающей, неопровержимой[4].

Он был, без сомнения, всегда хорош, но успех его речей был совершенно различен и притом характерно различен. В те дни, когда он произносил приготовленную речь, аудитория удивлялась его таланту, эрудиции, знаниям, тонкости, возвышенности его мысли, изяществу выражений, выдающемуся красноречию, звучному голосу и замечательному языку. Это был триумф артиста, триумф человека, который дает аудитории попробовать избранных плодов великой литературы. Но в те дни, когда он позволял своему пламенному вдохновению заменить приготовленную речь импровизацией убедительность последней глубоко внедрялись в умы, увлекая сердца. Некогда было удивляться, так как всякий неудержимо подпадал силе его порыва, безотчетно отдаваясь ему, всецело сливаясь с его мыслью, его чувством. И это была действительная, полная победа оратора над покоренной аудиторией.

Итак, мои дорогие товарищи цель наших речей не в том, чтобы заставить судью сказать: «Такой-то хорошо говорил». Нужно, чтобы судья сказал: «Такой-то прав». Даже не выгодно, когда судья слишком уж ясно заметил, что вы говорите хорошо; если он имел время оценить вашу ораторскую технику, значит, – ваши аргументы не всецело покорили его.

Старайтесь, чтобы ваша ловкость не вызвала в нем сомнения, чтобы он не испытал другого ощущения, кроме того, что он легко идет с вами к истине.

А для этого, – будьте в этом твердо уверены, – вам необходимо говорить с ним, активно проявлять себя; не читайте ему страницы из учебника литературы, как бы великолепна она ни была, раз она написана заранее в вашем кабинете.

Не берите с собою слишком полных, подробных заметок с материалом для речи.

Обыкновенно рекомендуют прибегать к этому пособию. Но рекомендация эта исходит из указанного уже смешения понятий.

Я сейчас объясню вам какое другое пособие полезно иметь под рукой во время пледирования. Но именно строгое различие между пособиями, которые можно иметь и которые важно не иметь при себе, выразит в двух материальных символах различие между настоящей и ложной ораторской методой.

Итак, не берите с собой записанной речи, ни даже извлечений из нее. Не берите с собой даже слишком подробного плана речи.

Итак, буквально, абсолютно и безусловно не приготовляйте заранее ваших судебных речей!

II

«Но, скажете вы, при таком способе вести процесс, нам нечего будет делать: если мы станем говорить, это будет лишь словоизвержением». Позвольте, объяснимся!

Конечно, между нами сказать, есть адвокаты, великолепно соблюдающие только что преподанные мною правила и получающие при этом указанные результаты.

Есть между нами такие, которые подходят к суду с намерением говорить, сами не зная о чем.

Есть такие, которые довольствуются выслушиванием своих клиентов с их спутанными обвинениями и затем ограничиваются повторением этих обвинений в заседании, в тяжелых и неудобоваримых речах, таща за собой судей через все кустарники, терзая их по всем кочкам и выбоинам дороги, бросая их утомленных и разбитых в темном лесу.

Но когда вы слушаете одного из таких ораторов, то как вы определите ваше суждение о недостатках его способа приготовления к ведению дела?

Скажете ли вы, что он не приготовил своей речи? Нет! Вы для этого слишком знаете дело! И вы увидите, что я выражаю мои правила на вашем собственном языке, что я внутренне вижу весьма ясно, насколько вы знаете, в чем истина.

Вы придадите вашему суждению субъективный характер. Вы скажете: «Такой-то не приготовился… Такой-то не приготовил себя к делу». Вот именно это и есть точное определение. Судебный оратор не должен готовить своей речи. Но он должен себя приготовить к речи, а это огромная разница.

Ритор готовит свою речь, оратор себя готовит к речи.

Итак, приготовиться к пледированию – это значит поставить себя в такое положение, чтобы, очутившись у судейского стола, можно было, как только председатель предоставит слово, начать импровизировать речь настоящую, хорошую речь, идущую к делу, имеющую в виду интересы сторон, судей, противника, данное время и данную минуту, – речь столь же непринужденную, как если бы вы начали рассказывать какую-нибудь историю вашему товарищу на его вопрос: «Что нового?» – Вы думаете, что трудно достигнуть этого? Трудно, – нет! требует труда, – да!

Вот тут я и прошу лентяев и самонадеянных господ, если они есть среди вас, разбить свои иллюзии.

Вам много раз говорили в ваших книгах о приготовленных речах, состряпанных в лаборатории по научным формулам; а говорили ли вам когда-нибудь, что вы каждый день составляете речи без приготовления, импровизируя?

Антонин Ронделе в замечательном сочинении «Искусство произносить судебные речи» ясно показал всю поразительность природного, естественного красноречия. В самом деле, каждый день вы произносите речи без приготовления, и они выходят прекрасными. Вы были свидетелем какого-нибудь случая. Вы видели, как пьяный кучер грубо повернул лошадь, опрокинул женщину, убил ее. Вы встречаете хозяина кучера, вашего соседа. Вы рассказываете ему с полнейшей обстоятельностью, с величайшей ясностью, с трогательным красноречием сцену, очевидцем которой вы были. Вы выясняете ему вину его кучера с захватывающей силой. Вы не будете иметь надобности ни предварительно писать ваш рассказ, ни составлять его план; рассказ ваш будет импровизирован. Но вот вместо того чтобы рассказывать о событии вашему соседу и делать с ним соответствующие выводы, вам предстоит рассказать это дело и сделать выводы в пользу его пред судом. Трогательная речь, требование вознаграждения за убытки, основанное на такой-то статье кодекса, есть, ведь, не что иное, как именно изложение подобного дела.

Будьте в состоянии говорить в этом воображаемом процессе с такою же импровизацией, с какой вы говорите о том воображаемом случае, очевидцем которого вы были, и вы скажете речь стройную, обстоятельную, вытекающую прямо из дела. Мы ежедневно наблюдаем чудо естественного красноречия у людей, которые не обладают никакой интеллектуальной культурностью и наблюдение над этим чудом заставляет подумать об его психических основаниях. Вот перед вами человек, бывший участником известного дела. Расспросите его – он расскажет вам дело со всеми деталями. Пройдет известное время, впечатление улеглось, он успокоился. Теперь спросите его – вам будет стоить громадного труда заставить его рассказать то же дело. Но вот он очутился на суде. Мгновенно это инертное существо воодушевляется и произносит речь, возбуждающую ваше удивление. Почему этот безграмотный, грубый, необразованный рабочий перед несправедливым запирательством, перед позорным обвинением становится вдруг красноречивым? Откуда появляется в нем это естественное красноречие, которое возбуждает удивление слушателей? Почему его речь течет быстро, ясно, трогательно?

То, очевидцем чего он был, вдруг живо встает пред ним; ассоциация идей создает захватывающую картину; он видит пред собой факты как в зеркале. Наблюдайте за ним хорошенько, следите за его взором. Вы присутствуете не перед рассуждением, трудолюбиво скомбинированным, благодаря предварительному обдумыванию, а перед видением: говорящий воспроизводит образы, которые он видит где-то там, перед собой, в их объективной связи. Он не думает об аудитории, он не рассуждает, он не спорит, он рассказывает, описывает; перерывы не сбивают его с пути, он на них не отвечает. Как только невольная задержка прекратится, он продолжает на том же слове, на котором кончил, и председатель суда изнемогает в тяжелых усилиях заставить его замолчать или вернут его к тому порядку идей, которым интересуется суд. Изучайте старательно это явление. Этот человек, без всякого сомнения, красноречив, и мы никогда не достигнем его ораторской силы. Это – сила, правда, не дисциплинированная, но все же сила. Она всецело исходит из его видения, из его активного, живого представления, из фактов, которые когда-то произвели на него впечатление, и живое представление которых заставляет вновь рождаться в его душе всю первоначальную силу впечатления. Но этот человек говорит без конца, слишком страстно, стремительно, притом смешивает самые ничтожные детали с существенными данными дела, и потому именно он не владеет собой, что его речь есть явление, не зависящее от его воли. Он неудержимо подпадает влиянию той картины, которую он видит пред собой. Вообразите, что вы можете создать для себя в момент речи то умственное состояние, в котором находится этот оратор-импровизатор, что вы в состоянии видеть все ваше дело с такой же силой интуиции, как он, и вы, подобно ему, очутитесь во власти предмета вашей речи. Вы получите ту же силу, но и у вас, как и у него, стремительный поток польется через все преграды. Не ясно ли вытекает отсюда основное правило? Нужно подходить к судейскому столу в таком состоянии, чтобы обладать способностью импровизации, которою обладает естественное красноречие, и в то же время оставаться господином своей речи; нужно иметь в своем распоряжении всю силу невольного оратора, и вместе с тем обладать еще большей силой – уменьем сдерживать свою силу.