Край безумной любви - Александр Теущаков

– А как же госпиталь? Я же не долечился.

– Где положено, там и долечат.

– Начальник, война же закончилась, что еще вам от меня нужно, я кровью смыл свое первое преступление… Прогул, по-вашему закону тоже преступление?

– Ты саботажник, потому Родина и отправила тебя под надзором ковать победу. Все, хватит разговоров. Сержант, – крикнул майор. В кабинет вошел боец. – Получишь вещи, одежду и отправишь его в штаб дивизии.

– Есть отправить, товарищ майор!

Все заново ворвалось в жизнь Николая: арест, этап. Сначала был сгонный пункт в Германии, затем под конвоем, в забитом до отказа товарном вагоне, следовал путь в конечный пункт назначения – «ПФЛ2». Там его, не смотря на ранение, ждал нелегкий труд на стройке. Опять допросы оперативников и следователей, а затем этап в северный лагерь. Пока выясняли суть да дело, пришлось сидеть в суровом лагере, и только по истечении полтора года на выездной сессии суда, Николаю объявили, что он приговаривается к четырем годам лишения свободы. Сидя в промозглом бараке, он все думал: «Как же так? Выходит, нас не простили, унизили, наказали и снова закрыли. Видать у них «наверху» совсем другие планы, мы не нужны им на свободе. Страну нужно поднимать из руин. Теперь понимаю, власти нужна дармовая рабсила. А нас много! Выходит, штрафников проще закрыть в лагеря, чем вернуть домой, а ведь мы расскажем людям правду: как власть об нас вытирает ноги, как намерена дальше с нами поступать. Мы же фронтовики – штрафники, ей, как кость в горле, потому всех неблагонадежных, смелых в своих суждениях и поступках, она вынуждена изолировать от остального народа. Да, мы – штрафники, испытали на себе ужасы тюрем, лагерей, побывали «на дне» людской жизни. Мы не станем молчать. У нас, у непрощенных, ярость кипит в груди. При такой власти нам плохо придется – нас каждого ждет неизвестность. Когда – же придут нормальные люди и вышвырнут безмозглых тиранов? Эх, Родина, за что же ты нас не любишь?!

Глава 2. На Филевской стороне

Шел 1949 год. У Борисова закончился срок отбытия наказания и в конце зимы бывшего штрафника с изломанной судьбой, освободили. Орден «Красной звезды» ему вернули и еще медаль – «За отвагу». Он даже не предполагал, что по возвращению в Москву, ему еще долго придется получать разрешение на прописку в Филевском районе, где проживал с матушкой до первой судимости. Сто первый километр – всегда пожалуйста, но чем ближе к центру, тем проблематичнее было закрепиться в столице.

Детство и отрочество Коли прошли в Юном городке, который разделяли две улицы: Красная и Черная. Теперь же, после войны Красную улицу заселяли в основном вернувшиеся после победы фронтовики, а Черная улица, как считала власть, была в старые времена – бандитской, так и продолжала «воспитывать» молодежь в людском духе, а не по общественным законам и меркам. Николая тоже воспитала улица, заложив в его сознание ценности, такие как: сплочение, дружба и отстаивание правоты, что иногда сталкивало в споре уголовный люд Юного городка с представителями власти на местах, то есть с участковыми инспекторами.

Мама постарела, сдала за годы, да было от чего: получила на мужа похоронку, и пока шла война с ужасом встречала почтальона, только бы не протянул ей «казенную» бумагу на сына. Когда перестали приходить письма от Коли, горевала, думала, что пропал без вести, и только через полтора года весточка от сына вернула ее к жизни.

«Пусть в лагере, но зато живой, – переживала она, понимая, что сыну сломали жизнь, – что поделать, раз у нас в районе, на улице Черной таких ребят было много: кто под „горячую руку“ власти попал, а кто и по глупости сел за решетку. Вон, соседский парнишка – Сережка Резаков, уже не один раз побывал в тюрьме, правда он моложе сына, но, как говорят: „Молодой, да ранний“. Вроде с виду и по разговорам парень – то не плохой, однако ж, неймется. Хоть и молод, да не сбил бы моего парня с пути, сын – то выходит, вроде отрицает порядки советские, как „политический“ идет, а Сережка все по карманам промышляет, да в карты играет, одним словом – уголовник».

– Мам, помнишь в соседнем доме девчонка жила? – спросил Николай в первый же день.

– Аннушка?

– Она, она, симпатичная такая.

– Чего ж не помнить, – мать улыбнулась, – а ты знаешь сынок, ждет она тебя, голубка. Может быть, и выскочила бы за кого, но Сережка Резаков не дает никому даже взглянуть на нее. Он намедни такую драку устроил, пришли с Красной улицы ребята, и один из них хотел к Ане посвататься, так Резак ему путь указал в обратную сторону. Насилу убежали, с нашей – то улицы мигом парни, да мужики собрались.

– А почему ты решила, что она меня ждала?

– Видела я ее, разговаривала, она сама мне призналась, что дорог ты ей. Иди сынок, вижу, что и еда тебе в горло не лезет. Ты уж поаккуратнее с ней, девчонка еще больно молода…

– Мам, ты что, я ее ничем не обижу.

– Иди сынок, иди, вижу, что и ты к ней неравнодушен, – улыбнулась мать.

Когда Коля подходил к Аниному бараку, то увидел, как на крайнем окне колыхнулась занавеска, из-за нее кто-то наблюдал. Он улыбнулся, и приложил руку к груди: сердце бешено колотилось. Вот она – самая крайняя дверь. И вдруг Коля обомлел: вместо девчонки, какой он запомнил Аню, выскочила из сеней, стройная, симпатичная, белокурая девушка, в старой, потертой шубке и в накинутом на голову платке. Аннушка за годы сильно повзрослела, но глаза, губы, остались прежними. Она робко остановилась и прижалась к перилам. Коля не сводил с нее глаз и, понимая, что скромная девушка стесняется его, заговорил первым:

– Здравствуй Аня. Мне матушка сказала, что виделась с тобой, – Аня молча кивнула, – я хотел тебе написать с фронта, да думал, что ты никогда не воспримешь меня всерьез. Ты еще девчонкой была, когда меня забрали.

– Неужели ты обо мне думал?

– Да, иногда, но не так…

– А я о тебе часто вспоминала.

– Ань, так я тебе нравился? – Девушка сконфузилась, зарделась и ничего не ответила. – Аня, ты не стесняйся, скажи как есть, я правда тебе нравился?

Легкая улыбка скользнула по губам девушки, и она кивнула.

– Так ты меня ждала?! – спросил он восторженно и удивленно. Аня опять молча кивнула. Николай сел на лавочку и пригласил Аню. Улыбаясь, она присела рядом.

– Ты насовсем вернулся?

Николай сгустил брови и, тяжело вздохнув, тихо ответил:

– Должно быть насовсем.

– А что ты натворил, почему тебя снова забрали?

– Гитлеровцев бил.

– За это не садят в тюрьму, а награждают.

– Меня отметили, – Коля расстегнул телогрейку и отвернул правый край.

Аня увидела орден и планку.

– Какой красивый, а что это за полоска?

– Ранен я был.

– Тебя ранило, а куда?!

– Было дело, в плечо. Ань, ты мне скажи, – решил сменить он тему, – у тебя есть кто? Серега Резак тут кого-то гонял из-за тебя.

– Ты и про это слышал. Ходил здесь такой, ребята его «Крысой» прозвали, но он мне противен. Говорят, он на Красной улице живет и недавно с фронта пришел. Сергей Резаков его ненавидит, говорит, что папаша его в органах работает, после войны его направили, мол, в милицию.

– Я слышал Резак здесь шпаной командует, когда меня забрали во время войны, он еще совсем салагой был.

– Да, действительно он вымахал, выше тебя теперь будет. И про то, что со шпаной водится, я тоже знаю.

– А у тебя к Сережке ничего нет?

– Да нет же, Коля, – Аня потупила взгляд и тихо сказала:

– Я тебя ждала.

– Ань, ты так сильно изменилась…

– Так сильно, что ты не узнал меня? – девушка заулыбалась.

– Узнал, но ты такая стала … – Николай нежно взял ее руку в свою, – я чувствовал раньше, как ты на меня смотрела, но не понимал, почему.

– Я первый раз тебя увидела, когда вы с парнями Резаковым дрова пилили и кололи, мамка моя тогда сказала: «Парнишка какой хороший, вот только с Резаковым – старшим зря связался, затянет он его в болото».

– Мама сказала, что у Резака отец погиб.

– Да, Сережка Резаков получил на него похоронку.

Коля, спохватившись, спросил:

– А твои, мама, отец – живы, здоровы?

– Папа погиб, на него похоронка пришла, а мама не вернулась с ночной смены, за станком ей стало плохо, вызвали врача, но поздно.

От горьких воспоминаний у Ани на глаза навернулись слезы.

– Как же ты одна жила все это время?

– Меня тетка родная взяла к себе, я у нее жила одно время, а два года назад вернулась в родной барак.

– Сочувствую, ты теперь круглая сирота.

Аня тяжело вздохнула и, посмотрев парню в глаза, спросила:

– Коля, а я тебе нравлюсь?

Он ответил не задумываясь:

– Ты мне и тогда нравилась, но ты была совсем молоденькой.

– А сейчас?

– Аня, ты хорошая, ты и сейчас мне нравишься.

Он обнял ее за плечи и слегка прижал к себе. Девушка поддалась его душевному порыву и, доверившись, положила голову на плечо Николаю.