Шоколадная ворона - Саша Канес

Ни слова не говоря, они направились в зал ожидания для пассажиров первого и бизнес-классов. Такие залы имеются во всех аэропортах мира: широкие кресла, удобные столики и огромный выбор бесплатных напитков и закусок – одна из привилегий для тех, кто заплатил за свой билет в несколько раз больше, чем большинство воздушных путешественников.

Дверь открылась автоматически. Вначале Рамзи, а потом и Серик вручили улыбчивому молодому человеку, сидевшему на входе в VIP-зал, талоны-приглашения, полученные при регистрации на рейс.

– Приятного вам отдыха, – говорил каждому из входящих молодой человек. – К посадке мы вас пригласим.

Залина уже была здесь. Невысокая миловидная девушка с короткой стрижкой пила апельсиновый сок прямо из горлышка маленькой пузатой бутылочки, нервно оглядываясь по сторонам и, как и было велено, стараясь не смотреть в ту часть зала, где за чашечкой капучино сидела красивая породистая брюнетка бальзаковских лет в роскошном цветастом платке-хиджабе. Эта женщина привела восемнадцатилетнюю смертницу, а сама улетала в Париж тем же рейсом, что и Рамзи. Холеная арабка бросила полный презрения взгляд в сторону расположенного неподалеку от Залины столика. Там упорно набирался дорогим шотландским вискарем мужчина, очевидно, из новых русских. Литровую бутылку голубого «Джонни Уокера», или «Вани-пешехода», как называют этот напиток в среде российских нуворишей, он, видимо, притащил из дьюти-фри. Пассажирам привилегированных классов наливают в First & Business Class Lounge бесплатно. Но, судя по всему, его не устраивал имеющийся в бесплатном баре ассортимент. Разумеется, сверхдорогой голубой «Джонни Уокер» задарма не наливают даже здесь. Разорились бы!

Если бы не пьяный взгляд и не безвольно отвисшая нижняя губа, новый русский мог показаться вполне симпатичным. Перед ним на столике лежал оранжевый посадочный талон, на котором Серик, прищурившись, разглядел три большие буквы JFK – код главного нью-йоркского аэропорта имени Джона Кеннеди. «Значит, летим вместе, – промелькнуло в голове у молодого казаха. – Одна у нас судьба».

Прощание в планы Рамзи не входило. Он только кивнул в сторону ожидавшей Серика девушки и направился было в сторону бара, но Серик, едва пошевелив губами, остановил его.

И тут, конечно, последовал самый ненавистный и самый неизбежный вопрос. Его задавали если не всегда, то часто, очень часто. Рамзи так и не привык спокойно на него отвечать. Этот вопрос всегда казался ему предвестником возможного провала, хотя бы потому, что слишком соответствовал той самой человеческой природе, от которой ничего не должно было остаться после проникновенных бесед имамов, коллективных молитв и тренировочных баз.

Серик еще раз посмотрел на нового русского. Внезапно ему показалось, что тот абсолютно трезв. В этот момент в душе молодого казаха шевельнулось что-то похожее на надежду. Но о какой надежде могла идти речь? Он попытался отогнать от себя вообще все мысли, но не смог и опять обратился к Рамзи.

– Рамзи! – Серик говорил шепотом, стоя вполоборота к своему наставнику. – А ты никогда не хотел сам...

– Мы не вольны сами распоряжаться своей судьбой. Моя доля назначена мне учителем. По его команде я пойду за тобой, и очень скоро мы будем вместе! – на одном дыхании проговорил Рамзи, для окружающих делая вид, что просто сказал на прощание что-то вежливое случайному попутчику. – В счастливый путь!

Странно прозвучала эта фраза в ушах Серика.

Рамзи одними глазами скользнул по эффектной брюнетке в хиджабе и, не показывая, что знаком с ней, расположился со своим эспрессо в самом дальнем углу. Серик решительным шагом подошел к своей напарнице и молча тяжело опустился в кресло за тем же столиком. Полиэтиленовый пакет с двумя бутылками он затолкал в свою дорожную сумку. Девушка, не мигая, смотрела застывшими сухими глазами куда-то в бесконечность, словно и бетонные стены не являлись для ее взгляда препятствием.

Серика не удовлетворил ответ Рамзи на последний вопрос, но выбора уже не было. И не было его давно. Свою дорогу, как ему самому, по крайней мере, казалось, он выбрал сам, но теперь руля в руках больше нет и свернуть в сторону уже невозможно.

Перед отъездом из Сирии с ним говорил толстый одышливый бородач. Сам шейх говорил по-арабски, а переводил унылый молодой узбек, еще ребенком подхвативший все возможные болезни на щедро опрыскивавшихся советской властью хлопковых полях. Этот парень недавно окончил медресе в Каире и тоже хотел стать шахидом, но он хорошо знал арабский и сносно русский, поэтому учителя не благословили его на подвиг – в его помощи они нуждались на базе.

– Ты выбрал путь шахида сам, и ты герой! – хвалил Серика астматический шейх. – Но если враг рода человеческого будет искушать тебя переменить свое решение, то помни, что обратного пути у тебя уже нет. Подвиг это твой, но, чтобы его свершить, мы потратили уже и потратим еще очень большие деньги! На эти деньги целый год можно кормить целую йеменскую или сомалийскую деревню, сотню детей, стариков и воинов Аллаха. Поэтому знай, что, если сегодняшний сорок первый рейс все же долетит до Америки, ты примешь прямо там позорную смерть от рук тех, кто сегодня зовет тебя своим братом и почитает как святого. Помни, такая же суровая кара обрушится на всю твою семью, на всех, кого ты любишь. Почет и богатая старость ждут родителей шахида, но смерть и позор ждут родственников предателя. И если услышишь в ухе своем шепот лукавого, то ответь, что младший брат твой должен учиться в лучшем медресе, а не сдохнуть, как собака, в сточной канаве. Старшая сестра шахида воспитает своих детей у семейного очага в почете и уважении, а сестру предателя муж вышвырнет на улицу в том, в чем она есть. Он призовет в свидетели почетных людей и трижды провозгласит, что женщине из такой семьи не место в его доме!

Молодой человек был полон страстной ненависти к неверным и ни на секунду не сомневался в правильности своего решения, равно как и в справедливости суровых правил ваххабитского братства. Но это было тогда, когда до подвига оставались недели, длинные бесконечные недели. Сейчас, когда срок настал, было страшно. И, глядя в остекленевшие зрачки своей спутницы, он понимал, что липкий, подлый страх пронизывает и ее.

– Здравствуйте... Я – Серик! Сериком меня зовут! – Он все же решил представиться и с большим трудом исторг собственное имя из пересохшего горла.

Залина не ответила. «А какое горе заставило ее пойти на это?» – задумался Серик о судьбе напарницы. Их специально не знакомили заранее – между двумя шахидами не должно быть никаких личных отношений или чувств.

Его раздумья прервались внезапно – в зал вошла та самая темнокожая девушка с зелеными глазами, которую он заметил совсем недавно в зале регистрации и которую до этого видел на подольском аэродроме. Она оставила молодому человеку на стойке приглашение и пошла к столику у окна. В мягком свете желтоватых ламп изумительная бархатная кожа ее казалась отлитой из самого настоящего молочного шоколада. Сев в кресло, она осмотрелась. Острый, даже немного жесткий взгляд скользнул по лицу Серика. Он не понял, узнала ли его темнокожая дива, но загнанное сердце будущего шахида забилось еще сильнее.

До посадки на рейс оставался целый час.

Схватка

Чтобы согреться, бежим двадцать минут. Три круга бежим в нормальном темпе, а один рвем изо всех сил. Потом опять три круга приводим дыхание в порядок. Батый непрерывно следит за нами. Он молчит, но все знают, что от его взгляда не ускользает ничего – ни ошибка, ни тем более халтура. Его лицо бесстрастно, как шаманская маска, оно ничего не выражает.

Батый – великий Учитель. На самом деле по документам он Тумэнбаатар Орчибатович Орчибатов. Отец его – монгол. У монголов раньше не было фамилий, да и отчеств, честно говоря, тоже не было. Но порядок есть порядок. Учитель родился в Советском Союзе, и он российский гражданин. Значит, в паспорте должны быть и фамилия, и имя, и отчество. Отец Учителя – Орчибат, и фамилию, как и отчество, ему дали по имени отца. Мы зовем его Батый, за глаза, конечно. Вслух произносится только Учитель.

Пробежка закончилась, но мы не останавливаемся. Кувырки вперед и назад. Никаких пауз. Каждый круг – новое движение. Сальто вперед, назад. Выход на две точки. Отдых – это бег. Рядом со мной бежит новенький – Исмаил Мусаев. Учителю он явно не понравился. Каждый из нас, его учеников, понял это. Точнее, почувствовал нутром. Ведь на каменной маске азиатского лица ничего не прочесть.

Продолжаем. Отжимаемся сто раз на кулаках. Когда-то это было больно, очень больно. Но теперь я привыкла. Этот корячится и сопит рядом. Там, где он занимался раньше, так не тренировались. Ничего, пусть сопит! Он заявился сюда с отцом. Мурат Хаджи Мусаев лично привел своего сынка, свою гордость. А вокруг них кругами бегал чиновник, отвечающий за спорт в нашей префектуре. С придыханием представил малого как восходящую звезду ичкерийского спорта. Именно этот Петр Петрович или Иван Иванович (чтоб я помнила!) прибегал к нам два дня назад и просил принять новенького в клуб. Пока он рассказывал Батыю о том, какая честь для нас принять в свои ряды сына орденоносного депутата, я сидела за столом Батыя и занималась по его просьбе приведением в порядок журналов и ведомостей. Волей-неволей я выслушала целиком почтительный рассказ косноязычного районного чиновника о его богатом покровителе. Если все, что он нес, перевести на нормальный язык, то становилось понятно, какую именно карьеру сделал упивающийся своей значимостью вайнах[1]. Когда-то служил прапорщиком в железнодорожной части. Попался на воровстве бытовок и обмундирования. Получил срок. Вышел на свободу по амнистии. Вернулся на свою историческую родину в Гудермес. Там дорос от рядового продавца киоска «Союзпечать» до полевого командира в одной из банд. Потом сдал федералам своего старшего, за что получил прощение за многочисленные зверства. Вдобавок ко всему ему вручили еще и звезду Героя России. Окончательно выйдя из леса, Мусаев переквалифицировался в народные избранники и, как это у нас водится, стал одновременно преуспевающим предпринимателем. Присосался к нефтяной трубе у себя на родине и захватил еще много всяческого нужного и ненужного ему имущества по всей России. Разумеется, обосновался и в Москве. Прикупил домик на двух гектарах земли в Одинцовском районе, привез родню и закорешился с местной властью, в особенности с руководством так называемых правоохранительных органов. Ребята при мне неоднократно шептались, что эта тварь предпринимает осторожные пока попытки прибрать к рукам весь спортивный комплекс, частью которого является наш клуб.