Бытие и сознание - Сергей Рубинштейн

Субъективность в этом смысле выявляется прежде всего в чувственном познании, в восприятии. Опыт учит, что одна и та же вещь разными людьми в одно и то же время и одним и тем же человеком в разное время, вообще, в разных условиях воспринимается по-разному. С этим связано осознание человеком субъективности его восприятия уже в другом, более специальном смысле. Субъективность восприятия и в этом смысле сама объективна, закономерно зависит от условий восприятия. Поэтому на основании закономерной зависимости изменений образа одной и той же вещиотизменяющихся условий ее восприятия мы можем перейти к опосредствованному определению объективных свойств самой вещи. Так, например, по перспективному изменению изображения предмета при удалении от него мы можем определить подлинную величину предмета. Таков обычный ход научного познания. Субъективное восприятие вещи – это ступенька , и притом необходимая ступенька, на пути объективного познания.

Субъективность превращается в «кажимость», иллюзорность, неистинность только тогда, когда образ предмета берется безотносительно к условиям, объективно его определяющим, и непосредственно относится к вещи, когда не учитывается различие условий восприятия вещи и условий ее существования. Ошибки, неистинность не есть просто отсутствие истины, а ее нарушение, искажение. Наличие ошибки, неистинность – это факт, требующий объяснения. Отрыв содержания познания от условий его возникновения и отнесение этого содержания к другим условиям – таков основной источник всяческих ошибок.

То, что мы видим солнце таким, как мы его видим, само по себе есть объективный факт, закономерно обусловленный объективными размерами солнца как внешней причиной и законами работы зрительного анализатора как внутренними условиями, через посредство которых действуют внешние причины. Образ вещи так же объективно, закономерно зависит от условий ее восприятия, как сама вещь – от условий ее существования . Правильное понимание субъективности заключается в том, чтобы не оправдывать, а исключать всякий субъективизм, всякое изъятие чего бы то ни было в качестве субъективного из всеобщей объективной закономерности всех процессов и явлений в мире.

Основной путь к преодолению субъективизма – не в отрицании, а в правильном понимании субъективного как формы проявления объективного. Неадекватное представление о действительных размерах солнца получается только в том случае, если размеры его образа в моем восприятии отрываются от условий, в которых восприятие совершается, и непосредственно переносятся на само солнце. Вместе с тем действительные размеры солнца определяются, исходя опять-таки из чувственных данных восприятия. Оно приводит к истинным результатам, когда соотносится с условиями, их породившими, и преобразуется в соответствии с изменением этих условий. Иллюзорность, неистинность, неадекватность объективному не тяготеет с необходимостью над всем субъективным. Самое познание бытия, повседневно проверяемое и подтверждаемое практикой, есть непрерывное доказательство совместимости субъективности и объективности, связи субъективного с объективным.

Истинное познание – это познание объективное, адекватное бытию. Однако правильно понятая объективность никак не означает отчужденности от субъекта, от его жизни. Объективная истина, преломляясь не только через мышление, но и через жизнь, через переживания и действия человека, переходит в убеждения субъекта, определяющие его поведение. Только переходя в убеждение человека, объективная истина приобретает действенность; только через субъекта и руководимые ею действия людей объективная истина переходит в практику, в жизнь людей. Истина, воплощаемая в жизнь, ставшая убеждением, мировоззрением людей, и объективна, и субъективна. [93]

Обособление психического, сознания как субъективного порождает ложное субъективистическое понимание психического. Именно оно и составляет ядро интроспективной психологии, опирающейся на дуалистическую гносеологию.

Идеалистическое понимание субъективности психического, лежащее в основе интроспективной психологии, состоит в том, что психическое понимается как особый, замкнутый в себе внутренний мир лишь субъективно переживаемого (из такого же понимания сознания исходит и так называемый репрезентативный реализм в гносеологии). Психическое обособляется от внешнего материального мира, и бытие его сводится к переживанию субъекта: оно якобы существует, лишь поскольку оно сознается, и так, как оно осознается [94] . Сознание отстраняется от внешнего мира и обращается на самое себя. Сознание подменяется самосознанием.

Если проанализировать интроспективную концепцию, то в основе ее, как определяющее положение, мы найдем принцип непосредственности психического. Все материальное, внешнее, физическое опосредствовано через сознание, через психику; психика же есть первичная, непосредственная данность. В своей непосредственности она замыкается во внутренний мир и превращается в сугубо личностное достояние. Каждому субъекту даны только явления его сознания; они даны только ему и принципиально недоступны другому наблюдателю. Возможность объективного познания чужой психики, которое могло бы быть лишь опосредствованным, неизбежно отпадает. Но вместе с тем невозможным становится объективное познание психики и со стороны переживающего ее субъекта. Крайние и, в сущности, единственно последовательные интроспекционисты утверждали, что данные интроспекции абсолютно достоверны [95] . Это значит, что их нельзя опровергнуть; это так же справедливо, как и то, что их нельзя подтвердить. Если психическое непосредственно и не определяется в собственном своем содержании объективными опосредствованиями, то нет вообще объективной инстанции для того, чтобы проверить данные интроспекции. Возможность проверки, отличающей знание от веры, для психологии, таким образом, отпадает.

Нужно различать самонаблюдение как наблюдение, направленное на самого себя, на самопознание, и собственно интроспекцию, т. е. определенную порочную трактовку самонаблюдения. Суть интроспекционизма и интроспективного самонаблюдения и его порок не в том, что в нем познание субъекта направлено на самого себя. Никак не приходится отрицать возможности и необходимости самопознания, самосознания, самоотчета в целях самоконтроля. Направленность на самого себя в интроспекции не исходная, не основная, не определяющая, а производная черта. Смысл интроспекции – в утверждении самоотражения психического в самом себе: психическое – замкнутый мир «чистого» сознания, обособленного от материального мира; это дух, познающий себя через самого себя, непосредственно, минуя всякое материальное опосредствование.

Необходимость идти к познанию психики других людей через их поведение, через материальное опосредствование очевидна. Поэтому интроспекционизм обращается к самонаблюдению, которое как будто позволяет миновать всякое опосредствование через материальное. Здесь представляется иллюзорная возможность осуществлять познание психического, собственных переживаний субъекта, не выходя за пределы психического, оставаясь якобы в обособленном от материального, замкнутом духовном мире чистого сознания. В этом корень зла; против э того должна быть направлена критика, а не против самонаблюдения как такового.

Отрицание интроспекции и интроспекционизма никак не означает отрицания возможности самонаблюдения (в смысле наблюдения над самим собой). Отрицать самонаблюдение у человека означало бы в конечном счете отрицать самосознание, возможность самопознания. Самопознание же возможно и необходимо. Самонаблюдение может давать реальное познание, если оно не превращается в интроспекцию в вышеуказанном специфическом смысле, если оно строится, как и познание других людей, путем психологического анализа данных поведения [96] . В испытании жизни познаем мы самих себя. Нередко какой-нибудь наш поступок или реакция на поведение других людей впервые открывает нам самим глаза на чувство, которое до того мы до конца не осознавали. Самопознание и процесс самосознания такие, как они на самом деле есть, так же мало оправдывают интроспекционизм и отвечают идеалу интроспекции, интроспективного самонаблюдения, как и психологическое познание других людей.

Интроспекция как метод предназначалась специально для того, чтобы добывать «чистое» психологическое содержание, обособленное от материального мира. Основное требование, которое теоретики интроспекции и интроспективной теории сознания предъявляли к самонаблюдению (интроспекции) состояло именно в том, чтобы вычленить психическое содержание из всякой «предметной отнесенности». Очень обнаженно эта порочная тенденция выступила у Титченера. Основная «ошибка», которую, по мнению Титченера, делают «наивные» люди, не вытренированные специально для интроспекции, когда им предлагают дать отчет в том, что они переживают, ощущают, думают, заключается в том, что они при этом упоминают об объекте своих восприятий и представлений, о предмете своих ощущений и переживаний, о предмете своих дум. Эту «ошибку» Титченер назвал ошибкой стимула ( stimulus error ); она, согласно Титченеру, заключается в указании на объект, служащий «стимулом» переживания, ощущения, мысли и т. п., когда требуется охарактеризовать эти последние. Конечно, предмет мысли и мысль о предмете – не одно и то же. Но интроспекционист, как будто прикрываясь иногда этим положением, утверждает другое: в самой мысли о предмете он хочет оторвать мысль от предмета . Так Титченер и приходит к своему психологическому «экзистенциализму», утверждающему психическое как бытие особого рода, существующее якобы безотносительно к материальному объективному миру.