Улыбка Эммы - Владимир Сотников

И какая-то странная веселость вселилась вдруг в меня. Вот, думаю, и со мной это случилось. Я даже захотел про собак рассказать, но вовремя сдержался. Обидится этот Вадим Вадимыч.

– Мне нравится, как вы держитесь, – сказал он.

– А как надо?

– Нет-нет, все правильно. Волноваться нечего. И улыбаетесь правильно.

Он тоже улыбнулся, и мне показалось, старается скопировать мою улыбку. Старается быть на меня похожим.

– Все точно сделали, как я просил – прошли внизу, нашли номер и, главное, не опоздали.

– Ничего такого сложного…

– А я вот грешен, – засмеялся он. – Всегда опаздываю! Ничего не могу с собой поделать. Такая вот слабость. Смешно, не правда ли?

– Но ведь вы не опоздали.

– Перед вами здесь встречался с другим автором, – махнул он рукой. – К нему-то как раз и опоздал. Ждать заставил человека.

– Значит, мне очень сильно повезло.

– Вот, шутите. Значит, и правда не волнуетесь.

– Волнуюсь. Потому что ничего не понимаю. Жду, что скажете. Это же нормально?

– Конечно, нормально. Ничего особенного не скажу, потому что пригласил вас просто познакомиться.

– И все?

– И все. Другой причины нет. Ну и поговорить, конечно. Ведь с интересными людьми интересно и знакомиться, и разговаривать. А неинтересные люди пусть занимаются своими делами. Как говорится, мухи отдельно, котлеты отдельно. Ну так вот… Вы яркий человек, но мне кажется, недостаточно серьезно к себе относитесь. Недостаточно цените себя. Согласны?

Я растерялся от этого внезапного поворота:

– Даже не знаю, что сказать на это. Надо собой восхищаться?

– Не восхищаться, а думать, как правильно применить свои силы. Чтобы они принесли пользу – и вам, и людям. Вы же не собираетесь плыть против течения?

– Я… не совсем понимаю, о чем вы. Разве я против того, чтобы приносить пользу?

– Этого мало – быть не против! Надо искать точки приложения своих сил, чтоб был резонанс. Вы же еще и физик, понимаете. И спортом занимались, знаете, как прилагать усилия для достижения результата.

И он стал пересказывать мою жизнь. Школа, институт, спорт, университет, и вот наконец творчество. Такое заметное, привлекшее внимание. Он читал статьи о моем рассказе и понял, что литература – это не только слова, но что-то такое, что заставляет читателя думать, и мне это удается… Говорил и говорил. А я слушал, не перебивая, потому что онемел. Словно оцепенел от удивления. Так долго и подробно мне рассказывают обо мне же! Да еще так восхищенно. Что это? Зачем? Во мне повторялись только эти вопросы, и я словно отвечал на них такими же повторами – сейчас это закончится, и я уйду. Сейчас это закончится, и я уйду.

Кажется, он действительно завершал.

– Государству вы нужны как воздух. И наша задача – помочь вам проявиться еще больше, во всю силу. Вот для этого я вас и пригласил – чтобы сказать об этом. Вы можете рассчитывать на нашу поддержку. И в публикации ваших произведений, и вообще в будущей работе.

– Знаете, я пока учусь. Все у меня нормально. Никакой помощи вроде не надо.

– Вроде… Ну не надо так по-детски! Вы же взрослый человек. Хотя ладно, я объясню вам, как говорится, на пальцах. Задача государства состоит в том, чтобы выявлять лучших людей. Нам необходимо строить новую элиту общества. Вы будете в первых рядах. Понимаете?

– Я думаю, это само собой происходит.

– Ошибаетесь, молодой еще человек, ошибаетесь! Не само собой. Это целенаправленный процесс. Лучшие должны быть наверху. Если их не вылавливать, они утонут. Простите за такое сравнение. Подумайте об этом, хорошо? Об отношениях человек – государство. Потом поделитесь со мной своими размышлениями. – Он взглянул на часы, почему-то висевшие на правой руке. – Ну вот, пока и все. А по поводу нашей встречи не сильно задумывайтесь. Рано или поздно вы обязательно встретились бы не со мной, так с другим нашим сотрудником. Даже не представляете, как мы ищем по всей стране, ищем. Одного из ста, из тысячи! Так что встретились бы. Поймите это. Ну, до свидания.

– До свидания.

Он улыбнулся:

– Хорошие слова.

– Вы попрощались, я ответил. Я не имел в виду…

– Хорошо-хорошо. Я не настаиваю. Только прошу, чтобы вы подумали над моими словами. И вот еще…

Он достал из стола бумагу.

– Маленькая формальность. Простите, но у нас так принято. Надо расписаться, что вы никому не расскажете о нашей встрече и разговоре.

Я пробежал глазами коротенький текст о том, что я, такой-то, обязуюсь не разглашать содержание разговора.

– Знаете, я и без этой бумаги… – пробормотал я.

– Нет-нет. Мне так положено.

– Но тут, в конце – «для дальнейших встреч беру себе псевдоним…». Нет, не надо.

– А что плохого в псевдониме? Творческие люди имеют псевдонимы. А что здесь формулировка такая – ну вы же писатель, понимаете смысл слов. Не будет встреч, не будет и псевдонима. Не будет этого вымышленного человека. На нет и суда нет. Ну, что выберем? Давайте по отчеству. Михайлов? Впишите и подпишитесь.

Что двигало моей рукой? Желание быстрей избавиться.

– Я могу идти?

– Ну что вы как по-военному. Конечно, можете. Мне было очень приятно с вами побеседовать, поверьте. Да, вот мой телефон.

Он протянул листок с одними цифрами.

– Но вы же сказали, что можно больше и не встречаться. Зачем же звонить?

– Я думаю, вы еще ничего не решили. Возьмите-возьмите.

Наверное, от радости, что все закончилось, я не удержался и пошутил:

– Надо съесть?

– Я же говорю – хорошо держитесь. Нет, не стоит.

Я шел по Невскому с ощущением, что вернулся откуда-то издалека. Дальше Енисея. Все вокруг изменилось за время моего отсутствия, стало серым и тусклым. Я чувствовал, что какая-то пружина обмана таилась в этой встрече. Она распрямится и разорвет меня.

Но ведь ничего страшного не произошло, успокаивал я себя чуть ли не вслух. Ничего страшного.

Маше я ничего не сказал. Не из-за расписки, конечно. Маши это не должно касаться. Не должно к ней прикасаться, так правильнее.

Я уехал к отцу. Посоветоваться.

Была осень, мы шли с ним по лесной дороге. Мы любили разговаривать во время таких дальних прогулок. Но о встрече в гостинице я все не решался сказать. Вдруг отец остановился, как перед невидимым препятствием, посмотрел вперед.

– Всю жизнь живу с этим.

На такой же дороге, когда ему было пять лет, он увидел, как гэпэушник проткнул штыком маленькую девочку.

– Всю жизнь живу с этим, – повторил он.

Вот и посоветовался, подумал я.

– Что-то случилось? – спросила Маша, когда я вернулся.

Не умею я скрывать плохое настроение.

И, думая о том, как причудливо бывает человеческое сознание, заменяющее нежелательные мысли неожиданными, я стал рассказывать Маше о своем решении писать об отце. Я вдруг увидел эту книгу, ее первую часть об отце, вторую о сыне, – книгу об отце и сыне. Мне было даже удивительно, что я до этого не додумался раньше, не понял, что это самое важное в жизни – проявление отца в сыне, это и есть тот взгляд, который я чувствовал на себе всегда, это и есть возвращение миру рассказа о нем.

Я говорил и говорил, заполняя вдруг найденное пространство, и… замолчал. Мне показалось, я увидел первую и последнюю фразу. Они были не словесными, а смысловыми пятнами. Я вглядывался в них, как в забытый сон, стараясь различить.

– Ты только не бойся, – сказала Маша. – Ничего не бойся.

– Боюсь. Глаза боятся. А руки делают. Вот мои руки. Я весь твой.

Маша. Самое тихое слово.

Я бы с радостью закрасил черным все страницы с Вадим Вадимычем. Но это будет только ему на руку.

Он сидел на скамейке. Когда-то в детстве так ждал меня Витька играть в футбол. Это сравнение меня как раз и взбесило. Да кто ты такой? – чуть не взревел я внутри себя. Но сделал вид, что не заметил его. Через какое-то время я оглянулся. Он шел за мной. Хотел внушить свою неотступность?

Я шел в отчаянии. Все-таки я надеялся, что обойдется одной встречей. Но если случился второй раз, то будет и третий. Это как с теленком: один раз случайно зайдет в огород, а после второго – повадится.

В сквере у Русского музея я наконец остановился.

– Забавно! – хмыкнул он. – Как в кино, правда? А знаете, у меня совсем нет лишнего времени.

– И у меня тоже.

– Вот и прекрасно. Уже что-то общее. Присядем?

Сейчас я все скажу, подумал я. Объясню. Неужели ему и так не понятно?

– У вас что-то случилось? Вы пропустили занятия.

Хорошо, что он так сказал. Это добавило мне решимости.

– Вы все про меня знаете? Я отпросился, чтобы съездить домой. И все. Разве я обязан отчитываться?

– Не обязаны, – усмехнулся он. – Но вы помните наш разговор? Вы пропали, я думаю: вдруг человеку помощь нужна?

– Нет, не нужна.

– Это хорошо. А кстати, вы никуда ничего не посылали нового? Я имею в виду литературные журналы.

– А что?

– Да мало ли что. Знаете, как долго они там читают. Можно ускорить процесс. Поверьте, безо всякого видимого участия. Есть масса способов.