Время перемен - Александр Мазин

Все, мой отец уселся на любимого конька. Это — надолго.

Пятнадцать лет назад, когда я еще полировал брюками скамьи Военной школы, дед уговорил батю выставить свою кандидатуру от «Прогрессивной христианской партии». Батя согласился. Главным образом, чтобы дедулю не огорчать. Старик как раз второй инфаркт перенес.

Батя был абсолютно уверен, что никто его не выберет, но где-то наверху, в кругах, приближенных к Государю, сочли, что Грива-младший, известный ученый, признанный не только в Запад-Европе и Азии, но даже по ту сторону Атлантического океана, идеально соответствует имиджу новой России. В избирательную кампанию бати влили сколько-то там сотен тысяч рублей, поддержали по гало… Кажется, даже сам Государь что-то сказал… позитивное. И стал мой батя депутатом. Я, помнится, тогда очень гордился.

К сожалению, к закулисным политическим играм мой отец оказался совершенно непригоден. Голосовал исключительно по собственному разумению, на дебатах помалкивал, а если и брал слово, то резал правду-матку… Чем снискал себе определенную популярность, но начисто угробил свою карьеру государственного деятеля, смертельно возненавидел все политические игрища и до сих пор ворчал, что впустую потерял четыре года. Может, и так… Но после депутатства у бати больше никогда не было проблем с финансированием экспедиций. Он, конечно, приписывал это своему научному авторитету, но мне, в прошлом сотруднику Департамента внешней разведки, которому по должности полагалось разбираться в закулисных играх, было ясно, откуда такая щедрость. Для политической верхушки Министерства науки и образования сын действительного тайного советника Гривы и до своего депутатства был не чужим, после стал и вовсе своим. Одним из. Пусть сам он считал иначе. Пусть выдвинув, его пришлось задвинуть обратно. Но зато теперь там, наверху, его знали лично. «Грива? Какой? Алексей Андреич? — спрашивал замминистра, наискось проглядывая документ, чтобы найти знакомое слово среди заумных научных терминов. — Конечно, дадим. Сколько он хочет, триста? Андреич лишнего не попросит. Дадим ему полмиллиона. Надо поддержать перспективного ученого…»

…Батя закончил обличительный монолог, запил бокалом калифорнийского и сказал будничным голосом:

— А вообще-то ты можешь оказаться прав, Темка. Условия меняются — меняется и вид. С человеческим видом по приспособляемости разве что тараканы могут конкурировать. А ты знаешь, кстати, что у нас в Эрмитаже, в хранилище, шипящие тараканы живут. Размером с пол-ладони.

— Откуда они там взялись? — искренне удивился я.

Тараканов я видел всяких. И с пол-ладони, и побольше. В Азии, в Африке… Но дома….

— А бес их знает, откуда. — Батя отправил в рот очередную устрицу. — Уборщики их ловят и в зоомагазины продают. И каким же ты представляешь себе представителя вида хомо сапиенс новалис?

Я пожал плечами.

— Нечто большеголовое, на тоненьких ножках, — я усмехнулся.

— Угу. Добавь еще атрофированный пенис и третий глаз — и пиши сценарий для гало. Эй, ты что такой серьезный?

Еще бы мне не быть серьезным! Прямо в десятку!

— Не нравятся головастики, могу предложить более современный вариант: две извилины, два сердца, лазер в ухе и свинцовая скорлупа на тестикулах! — Батя слегка опьянел и развлекался. Мне же было не до смеха. Впору было зашипеть, как тропический таракан в холодном Эрмитажном подвале.

Я не верю в случайные совпадения. Меня так учили: не верить в случайные совпадения. Батя у нас в семье самый умный. Но его не учили на разведчика. А меня учили. А разведчик — это не только умная голова, но и сверхчувствительная задница. Без этого органа ни один «полевик» не выживет. И этот самый орган мне сейчас подсказывает: батя что-то надыбал. И сейчас очень осторожненько прощупывает меня, сотрудника Всемирного комитета по выявлению и пресечению несанкционированных научных исследований (в просторечии «Алладина»), который, по совместительству, — его родной сын. Нет, у меня точно паранойя.

— Ладно, пап, — сказал я. — Давай теперь серьезно. Если среди нас, не дай бог, зародились эти самые новые человеки, то какая у них главная задача?

— Выжить, — немедленно ответил батя.

— А кто будет у них главным соперником в этом процессе?

— В корень смотришь, сын! — одобрил батя. — В меня пошел. Продолжай!

— Новый вид хочет занять место старого, а старый, соответственно, будет беспощадно сопротивляться. Рефлекторно. На голом инстинкте…

— Будем, сын!

Звякнули бокалы, я влил в себя новую порцию калифорнийского и сказал:

— Получается, не будет ни большеголовых карликов, ни свинцовых яиц. И будут эти хомо сапиенс новалис внешне — вылитые старые человеки. Более того, они могут и сами не знать, что они — новый вид. Вот ты, например… Может, ты и есть — новый человек?

— Нет уж! — Батя засмеялся. — Я уже слишком стар. Ты — другое дело!

Глава семнадцатая

О СЛУЖЕБНЫХ ТАЙНАХ И ПРЕВОСХОДСТВЕ ДЕРЖАВЫ

Маленькое кафе размещалось в зеленом уютном дворике. Четыре стола, ступенчатый фонтанчик, два вышколенных официанта — на подобающем отдалении. Накрыт был только один стол — на три персоны. Сучков с Буркиным уже были тут.

— Штрафную! — моментально провозгласил Буркин.

— Без проблем! А за что пьем?

— У меня сын родился! — торжественно объявил Иван.

— Поздравляю! Все нормально?

— Угу. На месяц раньше, но это не страшно. Два восемьсот. Клавка говорит: красавец, весь в меня! — Сучков просто светился от счастья.

— Если красавец, то точно не в тебя, а в Клавку! — улыбнулся Буркин.

— Ты, Серега, лучше на себя посмотри! — обиделся новоиспеченный отец. — Эх! Удачно я все-таки в Махачкалу не поехал! Родила бы Клавушка без меня, нехорошо получилось бы.

— А что там, в Махачкале? — спросил я, проглотив скользкий рыжик. — Не по моей части?

— Ишь, пуганая ворона куста боится! — Иван подмигнул Буркину. — Не боись, Алексеич, в Махачкале все замечательно. Нормальная секта: Аллах Акбар плюс Харе Кришна. Обычный псевдорелигиозный синтет с примитивной философией и совсем не примитивной, я бы даже сказал — талантливой методикой психообработки. Наши психологи в полном восторге. Даже жалко сажать.

— А тех, кого он оболванил, не жалко? — осведомился Буркин.

— Не боись, мы им мозги поправим.

— Сколько этому самородку светит? — поинтересовался я.

— До восьми лет. А потом — пожизненное лишение прав и запрет на занятия общественной деятельностью. Но не сказал бы, что он — самородок. Дипломированный специалист. Утверждает, что проводил научный эксперимент. Ты кушай, кушай, вот салатик возьми.

— Ох уж мне эти экспериментаторы… — проворчал я.

Буркин тем временем плеснул по второй.

— Давай, брат, за Клаву твою! Чтобы все у вас было путем!

Сбоку неслышно возник официант:

— Горячее подавать, ваше высокоблагородие?

— Неси, — разрешил Сучков. — Эх, братцы, как жить-то хорошо!

— Постучи — сглазишь! — быстро сказал я. Сразу вспомнилось нехорошее. — Как наша тема, Иван? Есть движение?

— Работаем, — уклончиво ответил Сучков. — Дело на контроле Императорского Совета, так что самых башковитых умников подключили.

— Угу, — подал голос Серега. — И один из этих башковитых уже слил тему китайцам.

— Да ты что! — воскликнул Сучков. — Кто?!

— А это, брат, оперативная информация, — строго произнес статский советник Буркин. — Это я к тому…

— …что они там, в разведке, тоже не лаптем щи хлебают! — засмеялся я.

— Угу, — буркнул Сучков. — Шампанское пьют. Из дамских туфелек. Что с ним сделали?

— С кем?

— Со шпионом?

Мы с Серегой переглянулись.

— Жандармы! — выразительно произнес я. — Что с них возьмешь?

— Но размножаются они получше некоторых! — заметил Буркин. — Выпьем за это! Иван, не свирепей. Это у тебя работа — выявлять и прекращать. А наша задача — обеспечить информационное превосходство Державы. Ученые — они такие. Постоянно общаются и постоянно друг другу выбалтывают что-то… имеющее соответствующий гриф. Нормальный процесс. Наш сболтнул, так ведь и китайский тоже кое-что полезное поведал. Например, оказалось, что у них такая же петрушка с самоубийствами имеется. В Тайване. Но там другой расклад. Это у нас в Санкт-Петербурге суицидников нормально в год десяток, а у них там счет на сотни идет. Так что, полсотни туда, полсотни сюда…

— Анекдот есть такой, — перебил я. — Сибирский. Встречаются лиса, волк и медведь. Делятся воспоминаниями: кто как зиму провел.

Я, говорит лиса, на птицефабрику контролером устроилась, поработала неделю, но не удержалась как-то: на две курицы больше запланированного процента убыли съела, недосчитались и выгнали!

А я, говорит волк, в питомник розыскных собак завербовался. Гавкать научился, показатели самые высокие давал… Но однажды не выдержал: кинолога слопал, а они, оказывается, все посчитаны. Еле ноги унес.