Два рейда - Иван Бережной

Так у меня получилось с лейтенантом Ларионовым. Правда, о нем я слышал много хорошего, но долгое время мне не приходилось участвовать с ним в бою, увидеть его в деле.

Виктор Игнатьевич Ларионов был командиром взвода в пятой роте. Все, что от него требовалось, делал добросовестно, с умом, перед трудностями не пасовал, но и глаза начальству не мозолил. Неизвестно, сколько бы он оставался во взводе, если бы не командир роты Ефремов. Степан Ефимович сумел разглядеть в этом спокойном, сдержанном лейтенанте умного и дельного командира и взял его себе помощником.

От боя к бою росло командирское мастерство Ларионова, а вместе с этим рос и его авторитет. И когда Степана Ефимовича Ефремова назначили помощником начальника штаба соединения, Виктор Ларионов принял пятую роту. Первые же успешно проведенные ротой бои по разгрому гитлеровских гарнизонов, по уничтожению бандеровских банд, диверсии на железных и шоссейных дорогах заставили по-иному взглянуть на Ларионова. Тогда-то и я по-настоящему узнал и оценил этого боевого командира и прекрасного товарища.

Виктор Игнатьевич Ларионов мой ровесник. Несмотря на свою молодость, он хорошо узнал жизнь. Родился Виктор в семье рабочего железнодорожника в Барабинске. Он был самым младшим — шестым — ребенком в семье Ларионовых. Отец — Игнат Карпович — работал котельщиком в барабинском депо. В 1917 году вступил в Коммунистическую партию, стал красногвардейцем. А когда в Сибири вспыхнул белогвардейский мятеж и Колчак провозгласил себя «правителем», в Барабинске был создан военно-революционный штаб, членом которого являлся Игнат Карпович Ларионов.

Уйдя в подполье, коммунисты вели активную борьбу против колчаковцев. Появились листовки, призывавшие к борьбе с контрреволюцией. Рабочие железнодорожники бастовали. Три дня не ходили поезда.

Белогвардейцы усилили репрессии. В июле 1918 года арестовали часть подпольщиков, в том числе и Игната Ларионова. После допросов и пыток в омской тюрьме Ларионов был отпущен из-за отсутствия доказательств его причастности к подпольной работе.

Вернувшись в депо, Игнат Карпович с новой силой включился в борьбу. Скоро его вновь арестовывают и помещают в камеру для политических. Ни допросы, ни посулы, ни нечеловеческие пытки не сломили волю большевика Ларионова.

В ноябре 1919 года Игнат Карпович Ларионов, вместе с товарищами по борьбе, после зверских истязаний был расстрелян. Хоронить не разрешили. И только зимой среди горы трупов родные и товарищи нашли обезображенное, изрубленное шашками тело Игната Ларионова. Расстрелянных похоронили в братской могиле. Улицу, на которой жил Ларионов, назвали его именем.

На руках матери осталось шестеро детей, самому старшему, Николаю, было двенадцать лет, а Виктору еще не исполнилось двух. И до этого семья жила очень бедно, а теперь им грозила голодная смерть. После разгрома белогвардейцев и установления Советской власти в Сибири троих старших — Николая, Александра и Петра — устроили в приют. Нюру и Виктора взяла к себе тетя — сестра матери. Клава осталась с матерью.

Тяжелым было детство у Ларионовых, но все они выросли честными советскими людьми. Подрастали, становились комсомольцами, коммунистами и продолжали дело, за которое отдал жизнь отец.

Виктор не помнил отца. Знал о нем из рассказов матери, тети и старших братьев и гордился им, хотел быть похожим на него. Старшие братья окончили ФЗУ и работали в депо. Виктор стал военным. Войну он начал лейтенантом, командиром взвода. Сражался отважно. Тяжело переживал отступление и потерю территории.

Наши войска отошли, заняли оборону западнее Киева с твердой решимостью отстоять столицу Украины. Оказалось— одной решимости мало…

В боях под Киевом лейтенант Ларионов был ранен в бедро. Он страдал не столько от боли, сколько от сознания своего бессилия. Его вместе с другими ранеными поместили в санитарный поезд и отправили на восток. Поезд шел медленно, по нескольку часов простаивал на станциях и разъездах. На всем пути их преследовали вражеские бомбардировщики. А когда проехали Нежин, попали под сильную бомбежку. И хотя поезд имел ясно видимые опознавательные знаки, фашисты, как стервятники, набросились на беззащитную жертву. Разрывами бомб вагоны, переполненные ранеными, разносило в щепки. Эшелон загорелся. Врачи, медсестры, санитарки метались, стараясь спасти беспомощных бойцов. Многие из медиков тут же падали, сраженные пулями и осколками. Остальные продолжали выносить тяжелораненых. Те же из раненых, кто хоть как-либо мог передвигаться, выскакивали из горящих вагонов, убегали или уползали от эшелона.

Виктор тоже вывалился из вагона. От страшной боли помутилось в глазах. Превозмогая боль, он поднялся и на одной ноге поскакал к кустам. Залег в ровике. Рана жгла, но не об этом думал сейчас лейтенант. Он не мог оторвать взгляда от горящих вагонов. Оттуда доносилась мольба о помощи обреченных на страшную, мучительную смерть раненых товарищей. Ларионов все это слышал и видел, но был бессилен что-либо сделать.

Фашистские пираты продолжали вершить свое черное дело. Они с надрывным воем проносились над своей жертвой и сбрасывали смертоносный груз… Израсходовав бомбы, начали поливать пулеметным огнем.

Продолжалось это нескончаемо долго. Натешившись вдоволь, разбойники сделали круг над эшелоном, полюбовались делом своих рук и безнаказанно улетели на запад.

Наступила гнетущая тишина, нарушаемая лишь гулом пламени, пожирающего вагоны. Даже крики и стоны раненых поутихли. Воздух переполнен ядовитым запахом взрывчатки и сладковатым, тошнотворным духом сгоревшего мяса.

Виктор, потрясенный случившимся, впал в забытье, лежал недвижно, тупо смотрел в землю и не замечал, что делается вокруг… К действительности его вернул непонятный шум. Он выглянул из ровика. То, что он увидел, заставило его снова лечь и прижаться к земле. Возле эшелона рыскали гитлеровцы. «Откуда они взялись? Словно с неба свалились!» — подумал лейтенант. Первой мыслью было — бежать. Пошевелился, сделал неосторожное движение ногой и ощутил пронизывающую все тело боль. Застонал, но, опасаясь, что услышат гитлеровцы, до крови закусил губу, заглушая стон. С опозданием пожалел, что во время бомбежки не отполз дальше от эшелона. Но кто мог предполагать, что так получится?!

«Только не плен!» — решил Виктор и затаился в своем ненадежном укрытии… До вечера немцы шныряли вокруг эшелона, по кустам, отыскивали раненых красноармейцев и сгоняли их к путям. Время от времени раздавались одиночные выстрелы и короткие автоматные очереди. Все это слышал Ларионов из своего укрытия. Он догадывался, что означают эти выстрелы, и обреченно ждал, когда доберутся до него. Однако судьба была к нему благосклонна. Его не заметили.

С наступлением сумерек, когда фашисты ушли, угнав раненых и уцелевших медиков, Ларионов выбрался из ровика, последний раз посмотрел на тлеющие головешки и металлические ребра обгоревших вагонов, горестно вздохнул и, кляня на чем свет стоит фашистов, пополз в поле. Правая раненая нога волочилась, цеплялась за кочки, и причиняла нестерпимые страдания. Виктор, — загребая руками и отталкиваясь здоровой ногой, настойчиво полз от страшного места. Позади за лесом время от времени взметались ракеты и словно подгоняли его. Сознание опасности и жажда жизни придавали молодому лейтенанту силы.

Чем дальше полз, тем медленнее становились его движения. Гимнастерка взмокла и прилипла к телу. Пот заливал глаза. Саднило исцарапанные руки. Горло пересохло. Во рту горечь. Хотя бы глоток воды…

Из последних сил он добрался до рощи, забился под куст орешника и в изнеможении растянулся на влажной, пахнущей прелыми листьями земле. Его окружала глухая ночная тишина. Даже перестали быть слышными далекие отзвуки артиллерии, которые совсем недавно доносились почему-то с востока, со стороны Бахмача.

Виктор начал перебирать в памяти все, что сегодня стряслось. Как могло случиться, что гитлеровцы появились здесь? Что это — десант или же им удалось прорваться и выйти в тыл нашим войскам, обороняющимся на Днепре? На эту мысль наводят недавние взрывы на востоке. «А почему артиллерия? Скорее всего, это была бомбежка. Да, похоже, что так. Не могли фашисты туда прорваться!»

Убедив себя в том, что на санитарный поезд напали немецкие десантники, Ларионов успокоился, решил дождаться утра и идти на поиски своих. Сейчас же он не был в состоянии двигаться. Устроился поудобнее и попытался уснуть. Но не смог: в ушах еще стояли рев моторов, взрывы бомб, гул пламени и предсмертные крики товарищей. К тому же не давала покоя растревоженная рана. Он осторожно дотронулся до повязки и понял, что она сползла…

Десять потов сошло, пока он на ощупь перебинтовал рану, зато как только затянул бинты, почувствовал облегчение. Но тут новая беда: начал донимать холод. Убежал он налегке, даже без фуражки. Влажная от пота гимнастерка остыла и ледяным панцирем облегала тело. Знобило. Стараясь согреться, Ларионов шевелил лопатками, руками растирал плечи, спину. Однако это мало помогало. Холод проникал все глубже и глубже. И чем дальше, тем невыносимее становился холод. Подмораживало, листья и жухлая трава покрылись серебристым инеем…