Все, способные держать оружие… - Андрей Лазарчук

Расчлененка. Кто-то лупил в упор из чего-то скорострельного. Как бы не из чешского «Брабеца». Весной на вечерних стрельбах нам его показывал. Калибр шесть и тридцать пять, вращающиеся стволы, ленточная подача. Пятьдесят выстрелов в секунду.

Я еще по наивности подумал тогда: зачем столько?..

— Вот этот мне знаком, — сказал капитан. Голос его (со странной интонацией… я вдруг подумал, что капитану приходится делать немалые усилия, чтобы сохранять самообладание) доносился как будто издалека. — Если не ошибаюсь, бывший полковник Русского территориального корпуса Юрий Давыдович Меретин, он же Августин, он же Зильбертодт, он же Тополь. Легендарнейшая в своем роде личность.

Кхама, Шошонг… Расцвет карьеры — Вторая бурская война, пятьдесят седьмой год.

Классик диверсионной работы. Изучал его деяния в академии, так что — польщен, крайне польщен…

Я свалил свою ношу в угол и сел сам. Поспешно натянул респиратор. Но, кажется, и сквозь все фильтры пробивался незабываемый запах.

— Она приходит в себя, — сказал Вася.

— Меня не интересует, кто вы, сколько вас и каковы ваши цели, — сказал капитан. — Просто постарайтесь понять, что вы уже проиграли. Ракеты заминированы. Достаточно одного неловкого движения, и все взлетит на воздух. Мои люди контролируют ситуацию. Я представляю здесь контрразведку округа и готов дать любые гарантии, что все вы будете в целости и сохранности доставлены туда, куда пожелаете. Хоть на Каймановы острова. Вы меня поняли? Если поняли, кивните.

Кивок. В глазах, однако, только ненависть.

— Выньте кляп, прапорщик.

Развязываю тесемки, выдергиваю мячик. Громкий чпок, как при откупоривании бутылки.

— Боже, — хрипит она, — Боже, Боже… Как вы сюда попали? И… где Шмель?

— Ваш спутник?

— Да. Где он?

— Мертв.

— Вы… убили его? Вы? Господи, что же… да вы все ногтя его не стоите, ногтя!

Что же вы наделали, сволочи! Теперь все пропало, вот теперь все по-настоящему пропало…

— Замолчите. И — быстро: кто вы? Откуда? Гепо? Курои-тебукуро? Си-ай-эй?

— Что? А… Нет. Это неважно. Подождите… да помогите же мне встать.

— Нет, леди, вам придется встать самой. Я не хочу давать вам шанс. Если это вы разобрались с теми, в коридоре…

— Да, я! И с этими ублюдками тоже! Я и Шмель! У нас уже все было в руках, все сделано, и вдруг ниоткуда, из ничего возникают три дебила…

— Врете, леди. У вас не было в руках того оружия. Есть кто-то третий? И — повторяю: кто вы?

— Я не смогу объяснить быстро, а на подробности нет времени. Ладно… — она тяжело поднялась. Левая сторона лица ее покраснела и оплыла, глаз уже не смотрел. У Васи хорошо поставлен удар… — Нет никого третьего. Просто внизу живых не осталось. Вот Шмель и бросил алебарду. Чтоб не мешала. А в «Брабеце» кончились патроны… Дура, надо было догадаться, что какие-нибудь козлы про сочатся в щели. Не догадалась. Все. Та-ак… — нагнулась над пультом, капитан сделал мне знак: не мешай. — Ни черта не выйдет. Тополь запустил программу. До первого пуска тридцать четыре минуты, до второго — час двадцать. Хотела бы я знать, где он взял коды…

— Это как раз можно выяснить, — сказал капитан. — Но сейчас нам нужны коды отмены.

— Нам много чего нужно…

— Вы их знаете?

— Откуда? Откуда я, ебена мать, могу знать это? Никто не удосужился мне их сообщить…

— Зден Рышардович, — перебил ее капитан. — Попробуйте что-нибудь сделать.

Я уже думал вовсю. Мозги военных кибернетиков устроены одинаково, и нет разницы, как называется то, на чем (или над чем) они работают: вычислитель, компутер, рикона хако или «курильщик» (который на самом деле, конечно, «счетное-автоматическое-универсальное-помогающее-одно-устройство»; просто аббревиатура звучит как «курильщик» и пишется почти так же: RAUHER). С военными вычислителями мне регулярно приходится иметь дело, и не могу сказать, что я хотя бы раз получил от этого удовольствие. Тупые и упорные в своих намерениях машины, такие же программы… чего, впрочем, не скажешь об авторах программ. Будем хотя бы справедливы.

Так. Все забыли. Нигде никого и ничего нет.

Сам вычислитель, надо полагать, для нас сейчас недоступен. Он или под полом, или за стеной, за бронированной дверью… а даже если и под пультом (я слышал, есть такие маленькие) — прикасаться к нему опасно. По самым очевидным причинам. Если вывести из строя центральный вычислитель или прервать его связь с ракетами, те переходят полностью на автономный режим. Я не знаю, какая именно у них программа, но вполне может статься, что параноическая. То есть — вплоть до самоподрыва. Поэтому забудем о вычислителе. Перед нами пульт. Девяносто шесть клавиш. Американский стандарт. На наших сто девять. Явный перебор. Зеленый экран, по которому бегут два ряда белых чисел. С пульта отдается команда на маленькие и еще более тупые вычислители самих ракет.

Коды вводятся просто нажатием клавиш. А могло бы — с помощью перфокарт. Вот было бы весело…

Думай, обезьяна.

Тополь — террорист — знал коды запуска. По идее, их мог знать только президент.

И начальник штабов. Даже наш знакомец, командующий базой, знать их не должен. В действительности, конечно, их знают несколько десятков человек — всякие техники, программисты, криптографы…

Не о том думаешь.

Да. Это коды пуска. Коды пуска совершенно секретны. Но коды отмены должны знать и на базе. Из самых общих соображений. Уж этот хренов генерал — точно…

— Господин капитан! А не попробовать ли нам позвонить американскому президенту и прямо у него спросить коды отмены пуска? — 3-зараза… поймет ли он мой английский?

— Я могу перевести.

— Ну так звоните сами, — сказал капитан с каким-то непонятным облегчением.

Красная трубка в гнезде. Судя по весу и прохладности — металл. Никаких кнопок — зуммер в наушнике должен звучать сразу. Горячая линия.

Тишина.

— Связи нет, — сказала наша… пленная. — Тополь велел перерубить кабель.

— Перерубить? Когда?

— Рано утром. Почти сразу.

— А с кем же тогда?.. — капитан замолчал. Все было и так предельно ясно — с кем.

С дядей Федей… — Вообще какая-нибудь связь с внешним миром оставлена? Радио?

— Думаю, что нет. Тополь — он… был… сумасшедший. Ему казалось, что… что по телефону или по радио можно отдать такой приказ… ну, которому человек не в силах сопротивляться. Он всегда уничтожал все линии связи.

— Которая ракета стартует первой? — спросил я. — Та, к которой вы шли? Где мы вас взяли?

— Да.

— Ну, что ж… Даже если ничего не получится, она взорвется, когда заработают двигатели. Вряд ли американцы такие идиоты, чтобы не обеспечить защиту боеголовки при аварийном старте… — это я говорю только для того, чтобы успокоить себя. Чтобы перестали дрожать руки. Хотя, скажите мне, какая разница — сгореть в атомном пламени или в керосиновом? Или как там называется эта дрянь, что налита в баки? Но вот поди ж ты…

Все, меня нет.

Думай, обезьяна, думай…

Двадцать пять минут.

— На что вы рассчитывали? — спросил капитан где-то вдали.

— Шмель намеревался вскрыть компутер ракеты и перепрограммировать его. Он знал, как это делается.

На это нет времени, подумал я. Пожалуй, ни на что уже нет времени. Даже чтобы удрать…

Будем надеяться, что просто рванет топливо.

Ребята сгорят там, в шахте. В камере.

И мы, вполне возможно, сгорим здесь.

Забыл об этом. Раз… два… забыл.

Пароли отмены. Должно быть что-то очень простое.

Как огнетушитель. Понимаете? На случай внезапного нежданчика. Перевернул, штырем об пол…

Двадцать четыре.

«Скажи пароль? — Пароль. — Проходи…»

Старый анекдот.

Что-то очень простое. Известное всем. Чего нельзя забыть. В горячке, в аварии.

Что вот оно — протяни руку…

Вашингтон. Линкольн. Эйзенхауэр.

Нет. Это все агрессия, нападение.

Символ сдержанности —?..

Какой-нибудь индейский вождь?.. Ой, не знаю. Вряд ЛИ.

Думай, обезьяна.

Думай.

Отмена. Символ отмены. Ну? Самое простое.

Стоп. Вот оно — рядом. Чувствую…

Скажем, из истории: сорок первый год, «Ниитака-яма агате е кудасаи».

«Хана га саку, хана га саку…» — и эскадра адмирала Нагумо разворачивается на запад, домой, бомбардировщики сбрасывают бомбы в море и на последних каплях бензина садятся на палубы авианосцев…

Нет. Малоизвестный эпизод несостоявшейся войны. Сейчас… проблеск…

Вот оно! Сорок шестой год. Последняя попытка Германии продвинуться на восток — и ощутимое желание Сибири (с Америкой за спиной) подраться с давним врагом. До сих пор спорят: а что было бы, если?..

Силы сторон примерно равны, танки на рубежах атаки, бомбардировщики посменно дежурят в воздухе, шестьсот «Б-29» перелетают в Сибирь и размещаются на аэродромах, американская и канадская пехота выгружается во Владивостоке…