Дочкина свадьба - Александр Рекемчук

Старуха истово крестилась на противоположную сторону улицы.

Царев, чуть отстранив Павла Ивановича, выглянул в другое окошко.

Что за чушь?

На противоположной стороне улицы, в том самом месте, на которое крестилась арбатская старуха, был бассейн «Москва». Дмитрий Николаевич не раз приезжал сюда купаться с Наташкой и Верочкой.

Вровень с землей распласталась громадная чаша, и оттуда, из этой чаши, валил крутой пар. Плотные клубы пара, отделяясь от воды, смешивались, тучнели, наплывали один на другой, громоздились, росли, поднимались в небо, и там, уже вверху, они превращались в округлые купола, позлащенные зимним солнцем…

А старуха все стояла и крестилась на купальный бассейн «Москва».

— Ну и ну, — подивился Царев, хотя он и видывал немало сумасшедших старух.

— Так ведь здесь раньше храм был, Христа-Спасителя, — объяснил Павел Иванович. — Снесли его.

— Невидим град Китеж, — с обычной своей загадочной усмешкой отозвался позади Лясковец.

Двинулись.

— Что, Дмитрий Николаевич, — продолжил беседу водитель, — скоро поедем рыбку ловить? В Пирогово.

— Поехать-то поедем, — вздохнул Царев, — да не скоро. Сколько еще до лета!

— Скоро, — убежденно сказал Павел Иванович. И, помолчав, добавил: — А вот, говорят, на Оке щуку поймали с двумя головами. Щука одна, а головы две… Это как, Дмитрий Николаевич, если разобраться по науке: из-за радиации?

Царев поморщился. Опять эти смежные отрасли! Но ответил:

— Видишь ли, Павел Иванович, то, что с двумя головами — не чудо. А то, что в Оке еще ловятся щуки — вот уж, правда, чудо из чудес!

Обернулся к Лясковцу: оценил ли заместитель?

Заместитель оценил.

6

Дмитрий Николаевич, наказав Гале, чтобы никого не пускала, не соединяла ни с кем, уселся за письменный стол и придвинул к себе толстую ледериновую папку.

Но тут же вспомнил об Овсюке, о сделанном приглашении. По своему личному, минующему секретаршу, телефону он позвонил Степану Васильевичу, метру «Арагви», договорился насчет столика. Потом позвонил Женьке и сказал, чтобы к половине седьмого была во всей красе — он заедет за ней.

И раскрыл папку.

Бегло, но, вместе с тем очень дотошно, быстро вникая в смысл и так же быстро находя решения, он прочитывал бумаги и размашисто, наискосок писал резолюции: «Тов. Лясковцу Б. Я. Подготовьте приказ». «Отделу кадров. Разберитесь и доложите». «Тов. Капустину И. П. Повторный запрос. Почему задержались с ответом?»

В уголке очередной бумаги стоял хорошо знакомый Цареву гриф начальника главка.

«На Ваш № 281/II от…»

Так. Так… Что?!

Царев почувствовал, как липкий пот мгновенно покрыл лоб.

Он прервал чтение на полуфразе, вынул из пачки сигарету, щелкнул зажигалкой, затянулся дымом — все это очень медленно, будто стараясь выиграть время у самого себя.

И так же медленно начал читать снова.

«Начальник Главного Управления… Директору института тов. Цареву Д. Н… На ваш № 281/II… детально рассмотрев представленные институтом предложения о широком распространении метода обработки данных сейсмической разведки с помощью машинно-счетных установок и специализированных партий, считает нецелесообразным и преждевременным… ввиду неизбежного удорожания, в связи с этим, общих разведочных работ, необеспеченности кадрами специалистов по электронно-вычислительной технике, а также отсутствия помещений, приспособленных…»

Царев придавил окурок в пепельнице так, что стало больно ногтям.

«…наряду с тем считает, что разработанная институтом методика имеет серьезное научное значение в перспективном плане».

«Г. Зяблов» — отпечатано в конце бумаги. И перед этими машинописными буквами — знакомая, крохотная, как вензель на перстне, закорючка: «Зябл».

Живая подпись живого Зяблова. Того самого, которого он только что видел мертвым, лежащим в гробу, с раскинутыми врозь ступнями ног и сложенными на груди восковыми руками. Одна из этих рук вывела привычную закорючку. Теперь она была мертва и смиренна, рука. Закорючка оставалась живой и неумолимой.

Нет, это немыслимо. Какая-то чертовщина…

Царев нажал кнопку.

В дверях появилась Галя.

— Когда вы получили это?

Секретарша подошла к столу, заглянула в бумагу.

— Вчера, Дмитрий Николаевич. С курьером.

Вчера. А Зяблов умер третьего дня. Значит, мог подписать еще во вторник. Или даже в среду — в тот же день, когда прямо в кабинете его наповал прострелил тромб. Может быть, даже в тот же час, в тот же момент. Он повалился на стол, его унесли, а на столе осталась лежать подписанная бумага. Потом ее отправили в канцелярию, и там она прокантовалась еще денек, потом ее зарегистрировали в «исходящих», вручили курьеру.

И если бы этот тромб вырвался из вены секундой раньше, бумага осталась бы неподписанной. И тогда можно было бы надеяться…

Надеяться? При чем тут надежда! Ведь все, что здесь написано, в этой бумажке, — глупость, идиотизм. Даже останься Зяблов жив, Царев, не колеблясь, ринулся бы в бой. А тут всего-навсего предстояло схватиться с мертвецом…

— Бориса Яковлевича, — приказал Царев секретарше.

И когда тот вошел, сунул бумагу ему под нос — как фигу.

— М-да, — сказал Лясковец, прочтя. — Вы, кажется, соглашались на Государственную?

— А что? — грозно навис над ним Царев.

— Ничего… — Борис Яковлевич спокойно и грустно посмотрел ему прямо в глаза. — Это — каюк.

— Каюк?

— Да.

— Увидим, — тяжело задышал Царев. И снова ткнул кнопку звонка. — Галя, соедините с Башкатовым.

Лясковец вяло махнул рукой.

— Ты что машешь? Башкатов поддерживал наше предложение?

— Поддерживал.

— А кто теперь будет начальником главка?

— Башкатов.

— Ну?..

Вошла секретарша.

— Дмитрий Николаевич, Башкатова нет на месте.

— Как нет?

— Нет.

— Позвоните в приемную министра. Вероятно, он там.

— Я звонила. Нету. Министра тоже нет. Никого нет.

— Что за ерунда!.. — возмутился Царев и сам потянулся к телефону.

Но Лясковец остановил его жестом.

— Не надо, Дмитрий Николаевич. Они все — там.

— Где там?

— На Новодевичьем. Ведь похороны.

— Ах, да…

Царев в досаде заскреб подбородок. Но тут же, найдя решение, сказал Гале:

— Вызовите машину.

— Дмитрий Николаевич… — Лясковец одной рукой остановил в дверях секретаршу, а другой умоляюще, миротворчески осенил уже вскочившего из кресла шефа. — Не надо. Завтра.

— Завтра суббота. Выходной.

— Ну, в понедельник.

Царев, недобро раздувая ноздри, склонился к своему заместителю, заговорил вполголоса:

— А что я сегодня скажу Овсюку? Ты знаешь, как они ухватились за это!.. Что мы ему скажем вечером? Или будем анекдотами пробавляться?

И уже категорически распорядился:

— Машину.

7

Павел Иванович с трудом нашел место для стоянки, еле втиснулся. Одна сторона улицы, где кладбищенские ворота, была сплошь уставлена похоронными автобусами и все теми же «Чайками» и «Волгами». А вдоль другой бровки выстроились друг за дружкой импозантные «Мерседесы», хвостатые «Шевроле», горбатенькие «Фольксвагены», изящные «Таунусы». Но эти приехали не на кладбище, а к расположенному напротив Новодевичьего магазину с вывеской «Berioska». В этой «Бериозке», как знал Царев, располагая свободно конвертируемой валютой, можно было купить все: от русского птичьего молока до японского лысого черта.

Царев перебежал улицу, миновал ворота, торопливо зашагал по заснеженной аллее кладбища.

Справа и слева теснились гранитные и мраморные надгробья. Самые искусные и дорогие были спеленаты на зиму целлофаном.

Издали донеслось:

— «…мы провожаем в последний путь…»

Ему почудилось, что не только эти слова, но именно этот же голос он уже слышал два часа назад.

Однако это оказалось не началом речи, а концом.

Многоголосо и тягуче рявкнули трубы военного оркестра. И теперь это уже был тот самый шопеновский похоронный марш, мелодия которого всегда и пленяла слух, и приводила в смятение душу Дмитрия Николаевича.

Он поневоле замедлил шаг. Может быть, и вправду не следовало приезжать сюда?..

«Трам-там-та-там… та-ам-татам-татам-татам… Трам-там-та-там…»

Он ощутил, как гнетущая тяжесть сразу навалилась на его плечи.

Но в это мгновенье бой барабана вдруг сломался, разрушился, а в слаженный аккорд труб врезался фальшивый и дикий звук.

По эстакаде Окружной дороги, расположенной за кладбищем, несся громыхающий состав. Бесконечный состав нефтяных цистерн. Пронзительно сигналил тепловоз.

Царев встряхнулся, распрямил плечи.

Слева, с площадки, отведенной для прощальных митингов, потянулась процессия.