Зарубежный детектив - Димитр Пеев

— На каком языке вы объяснялись с Кольманном?

— На немецком.

— А на венгерском?

— Кольманн не знал венгерского языка.

— Кто была та блондинка-служанка, за которой ухаживал герр Кольманн?

— Ее я лично не знаю.

— Кому принадлежал дом, который Кочишне арендовала под свой пансион?

— Насколько мне известно, Акошу Драгошу.

— Вы знакомы с этой семьей?

— Немного. Шапочное знакомство.

— Ай-ай, господин Бодьо, какая у вас слабая память. Те бесчисленные оргии, которые устраивал Драгош и в которых вы принимали участие наравне с немцами, свидетельствуют о том, что это знакомство было совсем не шапочное. Так, так. А за что убили выстрелом в затылок Петера Руми?

— Кто это сделал, мне неизвестно.

— Неизвестно... А Яноша Баги? Разумеется, это тоже вам неизвестно. Вы не знаете, по-видимому, и о том, что ваш подчиненный, вахмистр Лайош Береш, самым наглым образом угрожал тюрьмой жене Яноша Баги и запретил ей работать кухаркой у Кочишне. Хотя Береш дал на суде показания, что сделал это по вашему указанию. Это правда?

— Правда. Но и на это я получил приказ от Кольманна.

— Почему?

— Он не объяснил.

— Оригинально. Получается, что вам никто ничего не объяснял, а вы сами или руками своих подчиненных слепо выполняли чужие приказы, да еще самым беспощадным и жестоким образом. Конвойный! Уведите заключенного.

Когда лысого ротмистра увели, я затребовал для допроса Лайоша Береша, бывшего жандармского вахмистра.

Ввели здоровенного детину лет тридцати с низким лбом и квадратной челюстью.

— Приказывайте, господин майор! — Увидев меня, бывший жандарм вытянул руки по швам и щелкнул каблуками арестантских башмаков.

— Приказывать не собираюсь. Садитесь и отвечайте на вопросы. Кто был вашим начальником на участке Балатон?

— Ротмистр королевской жандармерии господин Арпад Бодьо.

— Кроме вас, кто еще служил в этом участке?

— Старший вахмистр Янош Боршоди, вахмистр Бела Шимо и вахмистр Петер Далош.

— Что с ними стало после прихода советских войск?

— Насколько мне известно, они удрали вместе с немцами на запад.

— Почему вы не последовали их примеру?

— Я не чувствовал за собой вины, поэтому остался дома. Жена, дети, господин майор.

— За что же вы получили тогда двенадцать лет тюрьмы?

Подумав немного, Береш решительно сказал:

— Собственно говоря, даже не знаю.

— Но ведь на заседании трибунала свидетели обвинения Кароль Пензеш, Бела Лакош и другие прямо в лицо сказали вам о той животной жестокости, с которой вы с ними обращались. Или они солгали, сказали неправду?

— Правду, господин майор.

— Тогда почему же вы заявляете, что не знаете, за что получили наказание?

— Двенадцать лет. Многовато, считаю.

— А я считаю, в самый раз. Скажите, Береш, почему вы запретили жене Баги работать кухаркой у Кочишне?

— Так приказал ротмистр, господин Бодьо.

— А ему кто приказал?

— Об этом, прошу прощения, он мне не сообщил. Не знаю.

— А кто убил вдову Кочишне и за что, вы тоже не знаете?

— Не знаю. Я слышал только от господина Бодьо, что это дело рук коммунистов-подпольщиков.

— И вы этому поверили?

— Нет.

— Почему?

— В поселке все знали, что вдова Кочишне всегда помогала бедным людям, особенно их детям. Покупала им одежду, ботинки и всякое такое прочее. Но мы обязаны были распространить этот слух, таков был приказ.

— Ну вот, хоть один раз вы сказали правду!

— Что правда, то правда. От нее не уйдешь.

— Кто был тот высокий немец в очках и в цивильном платье, который часто приходил к вам в участок?

— Их много приходило, прошу прощения. Особенно начиная с 1944 года. То один явится, то другой, и все приказывают, командуют. Однажды произошло крушение на железной дороге, немецкий эшелон пустили под откос, вагоны загорелись. Эх, как они тогда переполошились! Хватали всех по малейшему подозрению, а железнодорожников всех до одного согнали в сарай. Допрашивали день и ночь. Многих избивали, конечна

— В этом деле и вы не сидели сложа руки, так?

Береш промолчал насупившись.

— И конечно, в каждом задержанном видели коммуниста?

— Верно, — негромко отозвался бывший жандарм.

— А истинных виновников крушения так и не поймали.

— Верно.

— Но все равно всех задержанных избили до полусмерти.

— Это немцы умели...

— Ну, ну, вы тоже далеко от них не отстали! Расскажите о том фашисте, который был среди всех главным и разговаривал только с Бодьо с глазу на глаз.

— Извините, но с господином Бодьо тогда многие немцы разговаривали с глазу на глаз. Если вы имеете в виду того очкастого, то его фамилия была Кольманн.

— Может быть, вы знаете фамилию и той белокурой девицы, за которой ухаживал Кольманн?

— Не знаю, хотя видел. Думаю, на этот вопрос вам лучше ответит Акош Драгош.

— Почему? Разве Драгош был тоже знаком с этой девицей?

— А то как же. Как-то раз, поздно вечером, я понес срочную телефонограмму господину Бодьо, который в это время ужинал в доме у Драгошей. Там я и увидел эту девицу. Она сидела за столом рядом с Кольманном. А потом я слышал, что она не венгерка, а какой-то другой нации.

— От кого слышали?

— Помнится, от официанта, который тоже служил в пансионе у Кочишне.

— Этого официанта звали Бела Фекете?

— Кажется, так. Да, так его звали, точно.

— У вас был там местный «фюрер» нилашистов Иштван Хорняк. Что это за человек?

— Зверь, а не человек, прошу прощения. Пытал и увечил людей беспощадно. Я только на суде услышал, что это он самолично переломал кости рук и ног некому Пензешу, которого на коляске в зал привезли родственники.

Я отправил Береша в камеру. До Хорняка очередь не дошла. Оказалось, что суд год назад, пересмотрев дело в связи с вновь открывшимися обстоятельствами, вынес нилашистскому палачу смертный приговор.

Расследование по делу убийства на Балатоне понемногу двигалось вперед. Как и следовало ожидать, львиную долю времени у сотрудников нашей группы занимали текущие дела. Преступники не дремали, и мы, их противники, поистине не могли пожаловаться на безработицу.

Время от времени, естественно, я должен был докладывать о ходе следствия по делу Кочишне высшему начальству. Ход расследования, видимо, интересовал генерала, но и он не мог предоставить в наше распоряжение самое дорогое для сотрудника уголовного розыска — время. И опять-таки из-за нее, из-за обычной, каждодневной текучки.

Я занимался каким-то несложным делом о покушении на убийство выстрелом из самодельного револьвера, когда после двухдневного отсутствия в комнату, запыхавшись, ворвался Бордаш. Данные, которые ему удалось собрать, на первый взгляд заслуживали внимания.

— Я беседовал с великим множеством жителей Будаэрша и окрестных деревень, — докладывал Бордаш. — Разумеется, только с теми, которые живут там давно. Из этих мест многие семьи были высланы в Германию после войны по той причине, что во время гитлеровской оккупации заявили и были зарегистрированы как «стопроцентные арийцы», чистокровные немцы. В их числе оказалось и семейство Коллер. Весь архив предместья, хранившийся в ратуше, сгорел вместе с ней во время боев за Будапешт. Но мне все же удалось разыскать нескольких человек, которые хорошо знали Коллеров. Один из них, Янош Фодор, показал, что в семье Коллер было две дочери. Первую звали Терезой, это наша старая знакомая, то бишь вдова Матьяшне Шулек. Вторая, младшая, носила имя Эмма. Эмма училась в гимназии в Будапеште, и дома, в Будаэрше, ее видели очень редко. Где именно она жила, кто ее воспитывал, установить я еще не успел. По всей видимости, кто-нибудь из близких родственников.

Эмма, — продолжал Бордаш, — была значительно моложе своей сестры, вдовы Шулек. Но сколько ей лет и как она сейчас выглядит, тоже неизвестно. Я только узнал от одной пожилой женщины, будто бы у нее родился ребенок от какого-то иностранца, а некоторое время спустя она вышла за него замуж. С тех пор моя собеседница, имя у меня записано, ни разу Эмму не видела. Тереза же вышла замуж за Шулека там, в Будаэрше, а уже потом его перевели по службе в Секешфехервар. Был в семье и сын по имени Ференц, который выехал в Германию вместе со стариками Коллерами. В этот момент ему было лет двадцать шесть — двадцать семь.

— Что же, семейство Коллер широко пустило свои корни. Насколько они глубоки, в какую сторону разветвились, это мы увидим. Итак, значит, у Эммы и Терезы был еще брат. Им особенно стоит заинтересоваться, ты понял меня, Бордаш? Если ты сумеешь добыть о нем какие-либо данные или узнать его нынешний адрес, срочно сообщи мне в Балатонский отдел милиции. Я выезжаю туда завтра.

Мы подвели предварительные итоги. Козма подробно изложил все данные, которые он собрал за это время о Драгоше и его домочадцах. В прошлом Акош Драгош был помещиком, но еще задолго, до прихода советских войск распродал большую часть своих земель, оставив себе всего сорок хольдов. На этом участке, впрочем, он тоже не вел хозяйства, а сдавал в аренду крестьянам за пятьдесят процентов от вырученного дохода. Теперь он жил со своей супругой, наслаждаясь тишиной и покоем, в огромном, похожем на феодальный замок доме, удалившись от дел и мирской суеты. Но над усадьбой Драгошей далеко не всегда царила столь благостная тишина. В год, предшествовавший приходу армии-освободительницы, ее хозяин каждую неделю, а то и чаще устраивал шумные балы и громогласные попойки. Вся местная «аристократия» обычно назначала друг другу свидания на приемах в доме Драгошей, а гитлеровские офицеры фигурировали в качестве почетных гостей.